Впервые я встретил Ширманхевера, когда он жил в полуразрушенном домике на пляже к северу от Нью-Йорка. Однажды в городе его представил мне общий знакомый, и что-то в его чертах лица, я думаю, это, должно быть, был блеск его глаз, сразу же привлекло мой интерес. В то время ему было около тридцати пяти, высокий и худой, с темными густыми волосами, которые низко падали на лоб и спадали на шею. На нем было поношенное легкое пальто, и выглядел он в целом неопрятно. Тем не менее, он обладал поразительной индивидуальностью. Чувствовалось, что его хрупкое, истощенное тело было перенапряжено разумом. Казалось, он горел идеями, хотя говорил мало. Мне начал нравиться Ширманхевер, и после моего первого визита я приходил снова так часто, как только мог, не пытаясь, как мне казалось, злоупотреблять его гостеприимством. И в свете последующих событий мои визиты в его хижину на том удивительном пляже вызвали особенно яркие воспоминания.
Это был удивительный пляж. Он представлял собой последний небольшой участок побережья рядом с великой метрополией, который устоял против вторжения летних орд отдыхающих. Хижина располагалась среди невысокой гряды песчаных дюн, отделяющих океан от внутренних вод. Между дюнами и заливом тянулась длинная узкая коса болота. Именно из-за того, что почва здесь была очень болотистой, и ее нужно было осушить и засыпать, прежде чем можно было построить какое-либо здание, этот участок пляжа остался незастроенным; по обе стороны от него, на расстоянии двух миль, находились большие прибрежные курорты. Пляж, заваленный огромными бревнами, упаковочными ящиками, банками, бутылками и прочим хламом, выброшенным приливами, представлял собой удивительно дикий и беспорядочный вид. Ночью в обоих направлениях миллион огней прочерчивали далекую береговую линию; на юго-западе, в ясную погоду, можно было увидеть более слабое мерцание набережной Кони-Айленд, за Рокуэйзом.
Здесь Ширманхевер жил круглый год. Обветшалый на вид, внутри домик был довольно уютным. Каменная печь согревала его в самые холодные дни, а дрова ничего не стоили Ширманхверу, так как они лежали у самого порога его дома на пляже в неисчерпаемых запасах, а дюны сдерживали сильные морские бризы. Каждую неделю он покупал свои запасы на рыбацком рынке на другом берегу залива.
Но во время моего первого визита в это уединенное место мне стало любопытно узнать, как он решил проблему воды. Казалось достаточно неудобно тащиться на такое расстояние за продуктами, но как ему удавалось иметь под рукой столько воды? В хижине был достаточный запас воды не только для питья и приготовления пищи, но и для мытья. Я был очень заинтересован общением с Ширманхевером и осмотром оборудования той части дома, которая была отгорожена от остальной части и которую он называл своей лабораторией, чтобы понять тайну о его запасе пресной воды, как только я оказался один в поезде, возвращающемся в город, я поймал себя на размышлениях об этом. Был ли у Ширманхевера колодец? Я отверг это предположение как абсурдное, поскольку вода из любого колодца, вырытого в этих песчаных дюнах, наверняка была бы совершенно непригодна для питья. Но где он ее берет? Внезапно я вспомнил, что такая же проблема, должно быть, существовала у старого отшельника, который был предыдущим обитателем хижины. Это убедило меня в том, что каким бы ни было решение проблемы, оно не может быть волшебным.
И все же я был озадачен, особенно когда во время моего следующего визита я заметил, что Ширманхевер, который случайно оказался на материке, когда я приехал, чтобы пополнить запасы, не забирал с собой ничего, кроме провизии. Позже, в купе, я упомянул ему о проблеме с водой.
– Да, вода была старой проблемой Мартина, – сказал Ширманхевер. – Это была главная причина его отъезда отсюда. Конечно, – добавил он после минутной паузы, – у меня больше нет этой проблемы.
Последние несколько слов он произнес охотно, и выражение его лица усилило мой интерес.
– Как это? – Я спросил. – Ты нашел место поближе, чтобы добывать ее?
– Я этого не умею, – ответил он. – Я её делаю.
– О! – воскликнул я, смеясь над собственной глупостью. – Конечно! Ты перегоняешь её.
Ширманхевер снова улыбнулся.
– Нет, – сказал он, – я не перегоняю его. Но я делаю ее похожим способом.
Он встал, чтобы открыть печку и подбросить еще полено. Снаружи дул сильный сырой ветер, сотрясая створки одного из маленьких окон. Даже если мы не могли этого видеть, мы чувствовали то огромное пространство близлежащего океана, над которым бушевал шторм. И я спросил:
– Вы делаете её из океанской воды?
– Да, из океанской воды, – ответил он.
Тогда он больше ничего не сказал. Впоследствии, когда в ходе наших общих бесед я получил представление о характере его исследований, он был менее сдержан. Тогда я понял, что он очень глубоко изучил природу химических реакций, особенно растворимости. У него был такой склад ума, который всегда смотрит на вещи с точки зрения воображения, который никогда не позволяет воображению заглушаться техническими и математическими деталями. Он смог получить реальную картину молекулярных процессов, и по этой причине он смог сделать свои потрясающие открытия.
Однажды, отдернув занавеску в своей лаборатории, он взял мензурку, наполнил ее водой и попросил меня бросить в нее немного поваренной соли. Когда я это сделал, он сказал:
– Это не составило большого труда, не так ли? Но сколько хлопот, чтобы вернуть эту соль обратно – я имею в виду выпаривание. Должен быть более простой способ, не так ли?
Я ответил, что, по-моему, так и должно быть. Теперь Ширманхевер положил на скамью чистый лист белой бумаги. На бумагу он насыпал горсть песка, который подобрал на улице. С песком он смешал несколько щепоток железных опилок.
– Итак, – спросил он, – вы знаете какой-нибудь простой способ вернуть эти примеси обратно?
– Ну, – сказал я, – если бы у вас был магнит…
– Вот именно!
Он достал магнит и вытащил опилки из песка, соскребая их с магнита в небольшую отдельную кучку. Затем он посмотрел на меня.
– С помощью моего процесса я могу извлекать соли из воды так же легко, как этот магнит извлекает железные опилки из песка. Можно сказать, я изобрел химический магнит.
Он улыбнулся и добавил:
– Конечно, это неточный способ объяснить процесс, но это дает воображению пищу для размышлений, а это главное. То, что я изобрел – это способ извлечения солей из воды без необходимости расходовать какую-либо энергию. Нет тепла под котлами, нет электрического тока. Вот так просто, – он щелкнул пальцами. – А почему это не должно быть легко? При растворении большинства солей в воде происходит очень незначительное изменение энергии. На самом деле, изменение энергии обычно идет на пользу, вода немного охлаждается добавлением соли, так что энергия должна выделяться, а не поглощаться, когда вы получаете соль обратно и это так и есть.
Он взглянул в угол своей лаборатории, где стояло странное устройство, похожее на шкаф, с трубами, ведущими внутрь и наружу, очевидно, кожух вокруг какого-то скрытого устройства.
– Хочешь посмотреть, как это работает? – спросил он.
Я кивнул. Я уже замечал этот уголок лаборатории раньше и едва догадывался о его значении. Но это был первый раз, когда Ширманхевер предоставил какую-либо информацию об этом. Теперь он набрал полное ведро морской воды и вылил ее в большую воронку, которая торчала вверх из деревянной подставки. Когда вся вода исчезла внутри, он подошел к передней части корпуса и повернул клапан. Мгновение спустя ведро, которое он поставил на пол, начало наполняться. Ширманхевер, подняв ведро так, чтобы вода бесшумно стекала по бортику, жестом велел мне прислушаться. Я услышал внутри аппарата мягкий, непрерывный звук, похожий на тот, который могли бы издавать крошечные частицы чего-то, соскальзывающие по желобу. Когда поток воды прекратился, ведро было почти полным, Ширманхевер поднес его к моим губам – это была самая свежая чистая вода, которую я когда-либо пробовал. В тот же момент он дал мне осмотреть миниатюрный контейнер, который он извлек из недр своего аппарата – его дно было покрыто несколькими дюймами беловатой соли.
– Теперь, – сказал он, высыпая содержимое маленького контейнера в ведро с пресной водой, – вы снова видите перед собой ведро с морской водой.
Весь процесс занял так мало времени, едва ли больше пары минут, и работа агрегата была настолько бесшумной, что изнутри машины не доносилось ни звука, кроме легкого шороха, производимого оседающей солью, что я мог только стоять пораженный.
– Вы хотите сказать, – воскликнул я, – что та вода, которую я выпил, – и я посмотрел на то, что осталось в ковше, – была морской водой и что та соль, которую вы мне показали…
– Так и было, – ответил Сехирманхевер. – Та же самая морская вода. Мой прибор здесь, – он постучал по деревянному корпусу, – просто разделил его на два компонента – чистую воду и растворенные соли.
– И это все получилось за такое короткое время?
Ширманхевер улыбнулся, увидев недоверие на моем лице. Затем он нахмурился.
– Да, это все выплеснулось наружу, и в этом моя беда. Та вода, которую вы попробовали, была чиста, как дождевая вода. Но мой процесс пока не может выбирать. Он вытягивает соли и взвешенные вещества единой партией. Самая сложная часть моей работы – разработка селективного притяжения для различных химических веществ в растворе, точно так же, как у вас могут быть разные магниты для железа, меди, серебра, золота и так далее. Все еще впереди. Действительно, я не знаю, смогу ли я когда-нибудь решить эту проблему. И если я этого не сделаю, – его блестящие, лихорадочные глаза смотрели прямо в мои, и я прочитал в них конец предложения – если он этого не сделает, все знания, которые он приобрел до сих пор, умрут вместе с ним.
Это было то, что поразило меня. Как только я понял, что изобретение Ширманхевера действительно позволяет извлекать соли из раствора с такой легкостью, это показалось мне самым замечательным научным достижением века. Если бы он остановился на этом этапе, ему оставалось бы только коммерциализировать свой процесс, чтобы сколотить себе огромное состояние. Но Ширманхевер, казалось, думал, что он еще ничего не добился. Все его существо было поглощено тем, чтобы сделать этот процесс абсолютно совершенным. Это то, о чем он мечтал.