Чутье больше не давало закрывать глаза на сухие движения матери. Она обнимала сына, когда тот приходил из школы. Нос сразу ловил пластик и резину, бросал обратно в реку и давал течению унести мусор прочь. Мама опять ставила на стол тарелку пресного не горячего и не холодного супа. В нем плавало слишком много всего, чтобы не иметь ни одного вкуса, но с первой ложки все стало ясно. И ясность эта пугала, и пугала достаточно сильно, чтобы рискнуть.
Наступила ночь. Женя не придавал значения обострившемуся во тьме зрению. Просто был рад, что мрак отступил. Воронец слишком скучал по маленьким знакам судьбы и просто принял добрый знак, не заглядывая ему в зубы.
Мамина спальня – такая же паллета с таким же матрасом. Одеяло другое – тяжелое, пахнувшее старой мокрой шерстью. Жене хватило духу в эту ночь подняться с кровати, выйти из-за ширмы, приблизиться вплотную. Повезло, ночь на его стороне, в другой раз может быть иначе. Другого раза может не быть. Решившись, Женя сорвал одеяло.
В кровати лежал манекен.
Больше Женя не боялся, что какая-то дрянь иссушит мать изнутри, раз там ничего нет.
Действующие лица:
Воронец
Матвей (Пророк)
Место действия:
Автобусная остановка. Матвей стоит в отдалении от остановки, настраивает скрипку. На остановке люди, Воронец проходит мимо быстрым шагом, сутулится. Матвей проводит смычком, резкий негармоничный звук. Женя оборачивается, не верит своим ушам. Матвей поднимает на него взгляд.
Воронец. Что за х…
Матвей прижимает палец к губам, начинает играть «Сурка».
Воронец (теряя терпение). Почему я тебя слышу?!
Матвей (продолжая играть). Может, потому что я играю? (Резко издает смычком сорванный, неприятный звук.)
Воронец: Хватит! (Зажимает уши руками.)
Матвей (прекращает играть). А казалось, ты вдоволь насладился тишиной! Я уже не понимаю: ты хочешь что-то слышать или нет?
Воронец (злобно). Как ты это сделал?
Матвей. Это не я, а Чертов Круг. (Отступает, вскидывает руки, в одной смычок, в другой – скрипка, как будто сдается, видя, что Воронец продолжает злиться.) Твой автобус! (Обходит остановку с другой стороны.)
Воронец (оборачивается, куда указывал Матвей, и сразу возвращает взгляд на Матвея). Стой! Что за Чертов Круг?
Матвей (садится на скамейку на остановке, пригласительно хлопает рядом с собой, достает из кармана пальто пакет семечек, начинает их грызть). Говорят, там и вправду правит черт. Да не пугайся ты так! Это просто на афише пишут. Ступишь за Чертов Круг – и он озвучит тебе весь мир. И это лишь малое.
Воронец. Что значит – озвучит мне весь мир?
Матвей. То и значит. Ты слышишь не меня, не скрипку, а его.
Воронец. А что взамен?
Матвей замирает, перестает грызть семечки, отряхивает колени, убирает пакет в карман.
Воронец. Озвучить весь мир – а что с меня взамен?
Матвей. А ты будешь озвучивать Чертов Круг со сцены.
Воронец (с досадой цокает). Так и знал, что какую-то хрень заставят творить. Не понимаю, что ты несешь? Скажи, что нужно, а не вот эту чушь, уже башка от твоих ребусов пухнет! Толком объясни. А хотя знаешь что? Пошел ты! (Тихо, с досадой и сильной обидой на собственную беспомощность.) Не выйдет. Не смогу.
Матвей. Ну, как пожелаешь, дружище. Поверь, если будешь слышать, видеть и чуять то, что и твари, тебе всегда будет что рассказать. Поразмысли-ка накануне. Если надоест запах пластика – приезжай в столицу, отыщи Чертов Круг. (Встает, собирается уходить.)
Воронец (подскакивает со своего места). Стой! Как я его найду?
Матвей. Его несложно отыскать. Особенно теперь. (Широко и лукаво улыбается, указывает на ухо, уходит со сцены.)
Хоть Женя и вернулся поздно, проспал недолго. На часах нет и восьми утра. С привычками долго прощаешься. Вот он и проснулся по старой привычке, как в школу, несмотря на то что аттестат вчера забрал, закинул на полку. Только за девять классов, но это и так больше, чем у многих. Женя последние пару лет только и думал, что о Чертовом Круге, о загадочном скрипаче. С тех пор слух иногда прорезался. Слышимость как будто из-под воды. Так странно. Женя боялся спугнуть далекий отзвук. Жарился омлет, масло шипело как будто в соседней комнате. Они сели за стол – Женя помог маме сесть напротив. Волнение отбило аппетит.
– Неужели голодным поедешь? – спросила мама.
– Меня там накормят, – ответил Женя и положил свою порцию в контейнер.
Мама взяла ссобойку, чтобы поесть на работе. Женя собрал вещи в сумку, волосы – в хвост и вышел из дома, сел на поезд, вышел в столице, на «Тушинской». Судя по карте, ни черта не центр. Почему-то ему казалось, что Чертов Круг в центре, и только-только стало доходить, что нет никакого адреса. Темнело. Женя устал и проголодался. Кажется, все звуки остались дома, в Волоколамске, а Москва с ним не говорила. Приходилось вглядываться внимательнее. К вечеру тени становились длиннее.
Женя сел на скамейку рядом с большим торговым центром. Вдалеке, через дорогу, горела мусорка. Запах пластика напомнил о доме. Воронец пожалел, что не поел перед дорогой, но вспомнив, что за еда на маминой кухне, просто гнал мысли о голоде прочь.
На часах девять вечера. Воронец медленно проваливался в неглубокий сон. Как будто ударили арматурой по затылку, и Женя вскочил на ноги до того резко, что прохожие испуганно обернулись. Тетя в малиновой блузе даже ахнула, но Женя, естественно, не слышал. А вот что слышал – так это лязг. Далекий-далекий, но раз раздался, это точно был зов Чертова Круга.
Воронец сильно воодушевился. Видимо, Чертов Круг попросту сова и только к вечеру и проснулся. Женя шел в противотоке, пока все спешили в метро или из него, парень бежал вдоль бетонного белого забора. Снова раздался лязг, разбив остатки сомнений. Шлагбаум заставил остановиться, но не идти этим путем. Он казался слишком простым. У Воронца не оставалось сомнений, что Чертов Круг там, за забором, но вход не через шлагбаум. Здесь слишком пахло дешевым полимером, а от этого запаха он бежал с самого Волоколамска.
Воронец шел дальше и аж подпрыгнул от радости, увидев дыру в заборе. Не раздумывая ни секунды, он нырнул в брешь. Пустой рабочий городок. Женя уже видел что-то похожее, когда приходил к маме на работу. Только в тот раз городок был наполнен людьми, и там шумели лихо, дай боже! Даже по меркам здоровых людей, у которых все в порядке. Кто-кто встряхнул ткань, как будто устал от крошек на простыне. Порыв как взмах крыльев. Воронец нашел нужную дверь, и та поддалась.
Между двумя балками натянута простыня, один из краев прибивал Клоун в черно-белом синтетическом комбинезоне. Судя по размеру, покупали не меряя: штанины свисали, колени не на месте, воротник подколот булавками, чтобы не так уж сильно елозил. Общий вид весьма ущербный. Клоун замахнулся молотком, добил паскудный гвоздик, потерял равновесие и был готов расшибиться об пол. Воронец подлетел к стремянке, получил коленом по лбу, но не дал всему эту делу рухнуть. Благодарный Клоун аж не верил своему счастью. Он спустился, крепко и радушно пожал руку Воронцу, стал ее трясти с превеликим воодушевлением. Даже при таких энергичных движениях можно разглядеть сбитые костяшки, торчавшие из перчаток с открытыми пальцами. Отбитые пальцы посинели, красноречиво повествуя о метких ударах молотка.
Клоун жестом пригласил в зрительный зал. Перед простыней тянулись длинные деревянные простецкие скамьи с облезшим лаком. На четвертом из четырех рядов сидел скрипач с остановки.
– Все-таки нашел? – Приветственный присвист раздался под громоздкими балками под самым потолком.
Широкая улыбка засияла на лице Жени.
– Уж очень захотелось вновь услышать твою скрипку, да и весь мир, – ответил Воронец.
– Ну, на афише можешь увидеть, когда я буду выступать: «Пророк Матвей и Волшебная скрипка». – И музыкант кивнул на Клоуна.
Тот с превеликим энтузиазмом всучил афишу.
– Садись, скоро начнется, – звал Матвей.
Женя свернул бумагу вдвое, чего, скорее всего, такая дешевка не переживет, ну и как бы черт с ним. Клоунские ботинки затопали по полу, забежали за спину зрителей, прошумели по ступеням. Грохот, и проектор заработал. По простыне пробежали пылинки, точки, штришочки, прочий мусор, четыре, три, два, один – мотор. Воронец остолбенел.
– Это… – спросил он в замешательстве.
– Пока что все как обычно: начинается с мамы и папы, – кивнул Матвей. – Вот ты узнал, кто он был. Иронично – глухой сын у музыканта? Так и не перенял талант, хотя по закону жанра к этому моменту все должно сойтись в единый пазл, и ни одного лишнего кусочка. Но вот, видишь? Оператор устал и придерживает камеру, попадая пальцем в кадр. Не страшно. Знаю, что все равно будешь смотреть. Это еще неплохо, можно что-то разобрать. Все смотрят кино, даже самое плохое, если узнают в главном герое себя. Постой, или неинтересно? Ты же знаешь, что будет дальше.
– Почему он уехал? – спросил Воронец, хмуро глядя на экран.
Матвей вздохнул и почесал затылок. Обратился взглядом за помощью к Клоуну, но тот пожал плечами.
– Вот сука, – глухо усмехнулся Матвей и вновь обратился к Жене: – Вот что тяжело в работе – так это объяснять почему. Давно планировал. Получил внезапно деньги или угрозу. Или и то и то. Не хотел делиться ни наживой, ни опасностью. А может, и делить-то нечего: самому только-только хватало. А может, сон дурацкий приснился. Настолько дурацкий, что уже наутро забыл. А желание свалить осталось. Вот и все. Или ты хотел, чтобы в фильме обязательно показали сон?
– Я хотел, чтобы он не бросал нас с мамой. Чтобы он был рядом. Тогда бы маму не подменили, – устало и раздраженно вздохнул Женя.
– Ты же не замечал до седьмого класса, что с мамой что-то не так! – ухмыльнулся Матвей. – Ну да, готовит не так уж и вкусно, но, черт возьми, она прижимала тебя пластмассовыми руками к груди, в которой нет сердца, но разве ее вина в том, что внутри пустота? Она заботилась, насколько может заботиться набор искусственных полимеров. И не упади ты с дерева, быть может, ничего бы и не раскусил. Кстати, мы уже подходим к этому моменту!