– Я старался сохранить все, что в моих силах, – произнес Матвей.
Аня прошла под аркой в спальню. Люстра давно сорвалась с цепи и лежала в разбитом изножье кровати. Аня раскрыла дверцы платяного шкафа. Одежду не тронули ни моль, ни время. Рука поднялась к черному платью, и кружева потянулись в ответ навстречу. Как длинные мокрицы, они побежали тысячей ножек по коже, обвиваясь вокруг рук. Перескочив на шею, плечи, спину, эти существа свили юбку до пола. Длинный подол помнил, как на него наступали, задевали, цепляли, растягивали, как на него попала уличная грязь. Изъяны были дороги как память, потому и остались.
Кружение само собой захватило Аню. Она с немым вопросом обратилась к Матвею. Тот стоял в проходе, скрестив руки на груди и опершись о дверной проем. Он прищурил глаза, рассеяв взгляд. Светлая улыбка мягко озарила тонкие бледные губы. С неправильным прикусом это выглядело одновременно и мечтательно, и злобно.
«Если она и есть настоящий зверь, нам обоим должно хватить сил выдержать это…» – горько подумал Матвей.
Он протянул руку Ане, приглашая на танец. Как только та в ответ вложила свою ладонь, Матвей вывел их обоих в большой просторный зал. Запела скрипка. Мелодия шла ниоткуда и отовсюду сразу. Как дождь, настолько мелкий, что ощущается попросту сырым туманом. Невидимые человеческому глазу капельки заполнили собой все, было трудно дышать, кожа быстро становилась влажной, и струйки катились по спине, шее, рукам, смешиваясь с потом и чем-то, похожим на розмарин. Слух был тонок как никогда.
Действующие лица:
Матвей (Пророк)
Аня
Место действия:
Квартира Рады. Просторный зал.
Матвей (начинает вести). Наконец-то настало время поговорить. В ту ночь, когда за тобой явился Жнец, ты была совсем ребенком. И я пообещал всегда быть рядом.
Аня. Ты единственный, кто был со мной посреди этого кошмара.
Матвей. И он все не заканчивается. Ужасно смотреть, как твоему миру настает конец, когда у тебя связаны руки.
Аня. Это сводит с ума.
Матвей. Не пора ли это закончить, чтобы спасти себя?
Аня. Спасти себя?
Матвей не стал держать, когда она отшагнула. Это все было прописано заранее, так что ничуть не удивило. Матвей дал ей отойти, а сам не спеша приблизился к трельяжу с разбитым пыльным зеркалом, открыл ящик. Хоть там и не лежал пистолет с изящными узорами, Матвей все равно его достал из стола и обернулся к Ане.
– Чертов Круг слаб как никогда, – произнес Матвей. – Он боится нового тысячелетия.
Он подошел, вложил оружие Ане в руку.
– А как ты хотела его разорвать, не переступив черту? – спросил Матвей. – В этом мире Чертов Круг – громкий балаган, не более. Ты знаешь, ты всегда знала, что его сила в другом мире. Это будет великолепное путешествие, обещаю. Оно искупит все страдания. Твоя цель не здесь. Она по ту сторону черного зеркала.
Кончики пальцев скользили по узорам. Металлические цветы такие приятные на ощупь. Послезнойная прохлада, которую можно пить через прикосновение.
– Надо проиграть, чтобы знать, как выиграть. – Матвей медленно обошел ее со спины.
Аня крепче сжала оружие.
– Твой отец проиграл, трусливо бросил все и сбежал, – говорил Матвей прямо за спиной Ани, чуть наклонившись над самым ухом. – Твоя мать проиграла, оставшись здесь, и изуродовала ваши жизни. Ее лоно не способно породить целое дитя, ее пустая грудь не способна вскормить. Но ты выжила вопреки. Твои жилы полны ярости и силы. О, я верю: ты сможешь победить и наконец-то с этим покончить. Навсегда избавить от голода мир. А для этого надо отправиться в тот, другой.
Аня поднесла пистолет к голове, сняла с предохранителя. Короткий щелчок пронял до мурашек. Необратимый приговор. Она боялась, что с открытыми глазами не хватит духу спустить курок. Аня плотно зажмурилась и выстрелила не глядя.
– Сука! – рявкнул Матвей, зажимая рану, из которой хлынула кровь.
Выстрел прошел по касательной, снеся ему правое ухо. Второй рукой Матвей схватился за пистолет – ствол не успел остыть – рванул на себя, но Аня держала крепко. Стиснув зубы до скрипа, Матвей вырвал из груди глухое зверское рычание и отпустил оружие. Аня тут же бросилась вперед, развернулась, наставила пистолет на Матвея.
Пустой выстрел.
– Уже все, – злорадно оскалился Матвей, ринулся вперед.
Аня ударила рукоятью по его лицу. Он согнулся, сплюнул на пол кровь, резким рывком схватил за волосы. Аня не видела окна за спиной, не видела выступающего деревянного подоконника. Об него со всей силы и ударил Матвей, крепче сжимая в руках черные лохмы. С каждым ударом мутнело сознание, мир мерк и таял.
После очередного удара Матвей отпустил, но только чтобы вцепиться крепче. Он усадил Аню на подоконник, достал заткнутый сзади короткий нож когтевидной формы. Девушка успела завопить и поднять руки, но сталь пронзила внизу живота. Коготь вспорол ее до груди. Матвей бросил нож на пол, пнул куда подальше, посмотрел в окно. Машина стояла четко внизу.
– Идеально, – произнес он, открывая окно настежь.
Аня оставалась в сознании, когда ощутила, как тело движется, лишается опоры. Если бы голова и шея не были перебиты, она бы мотнула, если бы был голос, а все нутро не казалось единой кровавой кипящей бурей, крик пронзил насквозь все сущее. Это был бы крик, способный заставить содрогнуться самое непоколебимое и архаичное. Но сил уже нет. Удар ногой в грудь, и Аня полетела вниз.
Матвей спустился по лестнице, вышел из подъезда, открыл багажник. Полиэтилен застелен заранее и наконец дождался добычи. Закрыв багажник, Матвей какое-то время стоял. Если бы у него была привычка курить, непременно сейчас ушла бы пара сигарет. Пустые мысли плескались из пустого в порожнее под пронзительный звук, который так и не стих с момента выстрела. Наконец пришло время садиться за руль. За дорогой можно не следить. Он в любом случае приедет куда надо. Так и случилось. Белая дача, без забора, но с воротами, с пустым колодцем на заднем дворе. Матвей открыл багажник, забрал тело, пошел к колодцу. С плеча упала безжизненная пустая ноша.
– Вот и конец, – хрипло выдохнул Матвей и толкнул тело в бездну. – Тебе и всем Черных.
Шуршание полиэтилена по шершавым стенкам колодца напомнило отдаленно шум толпы. Кажется, оттуда, изнутри, что-то забилось, безжизненный и остывающий кусок мяса высек из ниоткуда искру. Шум обманчив. При желании можно услышать что угодно. Даже аплодисменты. У Матвея слишком глубоко закралось это желание.
В момент, когда из бездны раздался мокрый шлепок, внутри Матвея стало пусто. Эта была рукотворная, искусственная пустота. Не чистота, не свежесть воздуха после грозы, а вонь от хлорки, которая вытравила все без разбору. Пустота, от которой нет спасения. Все закончилось.
Матвей вернулся в машину. На сиденье рядом лежала скрипка.
«Наконец-то я тебя победил…» – подумал Матвей и провел смычком.
Полилась мелодия, чистая, как прощение по-настоящему любящего сердца. Она так же далека от сакрального идеала, как грязная песчинка – от драгоценного окаймленного жемчуга. Это самое прекрасное, что когда-либо играл или сыграет Матвей, но музыка уже не в силах исцелить. Слишком страшны, слишком глубоки раны. Руки дрожали, продолжая играть.
Впервые Матвей не знал, что делать.
– Я же отдал все, я отдал последнее! – пробормотал он. – Почему ты молчишь?
Горькое напоминание из книг горячей раной ожило в сердце – молитвы должны оставаться неуслышанными. Горькая усмешка, видимо, Матвей продолжал правильно молиться.
Ключ зажигания щелкнул, но ничего не случилось. Понадобилось две попытки. Фары зажглись. На дороге стоял настоящий зверь с голым черепом и яркой холкой.
Глава 8Настоящий зверь
И вот наступил тот самый миг отчаяния. Ни голод, ни боль не сделали того, что сделала тишина. Матвей не знал, чего он ждал, и от этого будто становилось лишь больнее. Ничего. Почему он не заслужил ничего, даже объяснений? К чему все это? Почему ангел все бросил, прилетел в ту ночь, играл для него?
Впервые за долгие годы до пугающе самоотверженной службы Матвей усомнился. В тот миг, когда пустота в душе стала невыносимой, зажегся искусственный свет фар. На дороге стоял зверь.
Действующие лица:
Матвей (Пророк)
Место действия:
Дача. Ночь. Резкий белый свет.
Матвей. Ну вот и все. (Выходит из машины, пересаживается в партер.)
Иногда приходится идти на уступки. Когда речь идет о ком-то вроде Ярослава Черных, то эти уступки могут дороже выйти. Именно с таким ощущением Воронец покинул бетонный ящик, в котором велся допрос неизвестно сколько суток. Пока что он мог идти. Его в спину сверлил такой взгляд, что очевидно: это самое «пока что» продлится ой как недолго. И тем не менее это больше, чем ничего.
Коридор утопал в темноте. Оттого сильнее выделялась стена из стеклянных блоков, подсвеченная изнутри. Теперь свобода казалась не просто конечным, но дефицитным ресурсом. Воронец применил его с умом и заглянул в манящий уголок. К сожалению, любопытство не особо вознаграждено. Просто стальной стол для раздачи в столовке, на нем смычок и скрипка.
Воронец захотел взять смычок и попытаться издать любой звук, кривой и фальшивый, но вдруг сердце гулко пробило тревогу.
«А если ничего не услышу?»
Эта мысль изгнала прочь все остальные. Мир Воронца рушился.
«Настал момент менять камень».
Воронец брел по темному коридору и резко замер. Это выглядело как самая паршивая идея, но, черт возьми, хороших не было.
Пуститься в бега, находясь на карандаше у Ярослава Черных, – шаг смелый и безумный. Но большее безумие – воздух Чертова Круга, а теперь и за его пределами. От него не сбежать. Да и Воронец не хотел бежать: некуда. Чертов Круг давно стал не просто важной частью его жизни. Они срослись. Это больше, чем мозг или сердце.