— Куда же они двинутся? — подозрительно спросила я.
Лизи поправила свой белый чепчик, который скрывал ее золотистые волосы.
— На Бастайгассе, — произнесла она многозначительно и внимательно посмотрела на меня. — Чтобы пойти туда, нам надо набраться большого мужества. Но вы храбрая барышня и ничего не боитесь.
Я вздохнула и прислонилась к одной из полок.
Бастайгассе! Уже одно это слово вызывало испуг: Габор и его компания посещали Бастайгассе! Я даже представить себе этого не могла.
Весь мир пороков ассоциировался у меня с этим адресом. Бастайгассе: как часто и настоятельно в своих «историях на сон грядущий» предостерегала меня моя пансионная мамаша от этого места.
На этой улице находился дом свиданий, населенный дамами с сомнительными добродетелями. Вместилище пороков. Притон чувственности. Иными словами: на Бастайгассе был бордель.
Что там творилось, с точностью никто не мог бы описать. Я знала только одно: оттуда — прямая дорога в ад. Позорное пятно Эннса. И мой Габор собирался туда!
Лизи прислонилась к оконной раме и замолкла.
— Надо хорошенько подумать, прежде чем решиться, — заключила она, — и это я предоставляю вам.
Я подняла голову:
— Лизи, если мы пойдем туда… это будет смертный грех.
— Ничего подобного, — обезоружила меня Лизи. — Совсем нет. Помните про десять заповедей? Там ничего не сказано про бордель!
— Но там и не написано, что можно ходить в… этот… ну, ты знаешь, что я имею в виду!
— Секундочку, дорогая барышня, Библию надо читать совсем иначе, если ты не дура. Все, что не запрещено, то, стало быть, разрешено!
Наступила тишина.
— Лизи, ведь Бастайгассе — это только для солдат? Или не так?
— Правильно. Если там застукают офицера, то сразу же отдадут под арест.
— Но ведь Габор… Я имею в виду — его друзья, они ведь все офицеры. Ты уверена, что они пойдут туда?
— Уверена!
— Почему ты так уверена?
— Потому что знаю.
— Откуда ты это знаешь?
— Потому что, — медленно проговорила Лизи, — потому что они уже бывали там.
Боже! Мой Габор был в борделе! Нет, этого не может быть! Я, наверное, ослышалась!
— Повтори еще раз!
— Они уже были в борделе! — терпеливо повторила Лизи.
— Когда?
— Надо подумать, барышня… Во всяком случае, им там здорово понравилось. Никто их не застукал… Вспомнила, когда это было: в последнее воскресенье, как раз перед возвращением его папа́ из Вельса, со стипль-чеза. Я имею в виду Его Высокоблагородие генерала Зольтана, барона Бороши.
Я даже прикусила губы.
— Вы тогда еще в первый раз, днем, пришли ко мне в комнату.
Все правильно. Это был первый день после моих месячных, когда русский князь потащил Габора в казино, где собиралась мужская компания вместе с бравыми мадьярами.
И тут я отчетливо вспомнила, какой вид был у Габора на следующий день, в понедельник, когда мы тренировались в манеже. Он выглядел так, будто только что возвратился с поля битвы — весь помятый и истрепанный, голос хриплый, словно всю ночь он командовал полком. Его красивые глаза были красными и опухшими.
Но самым примечательным было длинное красное пятно на шее, под левым ухом, над форменным воротничком.
Я старалась не показывать своего любопытства. Но с первого взгляда было ясно, что это синяк от укуса. Я очень испугалась — синяк от укуса? С каких это пор люди стали кусаться? Да еще офицеры на мужской вечеринке? В казино?
— Вы думаете, я вас обманываю? — мягко спросила Лизи.
— Нет. Ты, наверное, права.
— Не надо так строго судить, барышня, — успокоила меня Лизи, — это ведь благородные господа, хорошо воспитанные, они вращаются в высших кругах, где обычно страшно скучно. Вот они и хотят немного позабавиться. Ничего, мир от этого не рухнет!
Вот как! Но мой мир рухнет точно! Днем он целует меня в Сен-Флориане, а после этого бегает в бордель и дает себя кусать какой-то падшей женщине с сомнительными добродетелями. И сегодня он снова собирается идти туда!
Я должна помешать этому!
— Лизи, — решительно сказала я, — мы идем!
— Вы серьезно?
— Совершенно серьезно.
— А почему вдруг?
— Если господину Бороши можно в бордель, то и нам можно!
— Браво! Я прямо сгораю от любопытства посмотреть, что же там будет вытворять наш славный Габор с этой бандой дикарей!
— Я тоже.
— Сегодня ночью многое узнаем! Экскурсия в другой мир! И какой хороший случай подвернулся, когда наш ангелочек, наша гувернанточка укатила прочь! Другого такого шанца, может быть, и не подвернется!
— Чего-чего?
— Шанца.
— Шанса, Лизи, шанса!
— Хорошо, шанса!
— Только… — я чуть помедлила с вопросом, — как же мы проникнем в бор… в этот бордель?
— Я знаю хозяйку, — радостно ответила Лизи, — она очень славная полька. Уже двадцать лет живет здесь, по-немецки говорит без всякого акцента.
— И ты уверена, что нас никто не узнает, когда мы пойдем по улице?
— Да нет, никто не узнает! Тут нам опять крупно повезло: сегодня костюмированный бал в гостинице «Пивной источник». Мы оттуда и двинемся, от трактира, быстрехонько свернем два раза направо и вынырнем на темной улочке Бастайгассе. Если кто-нибудь и увидит нас, то, раз мы в масках, подумает, что мы идем на маскарад.
— Твоими бы устами да мед пить.
— Так и будет. А теперь я побегу к своим тортам. Я уж и так сильно задержалась.
— Ты мне еще не сказала, какая на тебе будет маска.
— Не скажу пока. Пусть будет сюрприз. И клянусь жизнью, ни за что меня не узнаете. Ну, фройляйн Минка, я побежала! Нас не должны видеть вместе. Подождите несколько минут и потом идите. За ужином не подавайте виду. Нормально кушайте, чтобы дядя и тетушка ничего не заподозрили. Ровно в половине одиннадцатого встречаемся в моей комнате, нам ведь надо прийти в веселый дом пораньше. Найдем укромное местечко, спрячемся до прихода молодцов. Что там будет!
За ужином я была в таком возбуждении, что у меня начались колики. Я не могла проглотить ни кусочка, однако никто этого не заметил: я была в полном одиночестве. Тетушка Юлиана, правда, на короткое время подсела ко мне, но лишь для того, чтобы сообщить: надвигается летний грипп. Дядя Луи, как всегда, был страшно занят. Во всяком случае, в девять часов вечера я уже сидела одна в своей комнате.
Йозефа проводила меня, и на лестнице я заметила, что вечеринка уже началась.
Слышались причудливая цыганская музыка, позвякивание тарелок, мужские голоса, шум, смех, но ни грохота разбитой посуды, ни единого выстрела не было. Посыльный Карл, одетый в элегантную темную ливрею портье, стоял со свирепым взором в дверях апартаментов, скрестив руки и желая всем доброй ночи.
Затем все пошло так, как было задумано. Около половины одиннадцатого, закутавшись в розовое «домино» и заколов волосы, я прошмыгнула к комнате Лизи, четырежды постучала в дверь и в нетерпеливом ожидании отступила от нее.
Несколько секунд царила полная тишина, потом дверь бесшумно открылась. Я на цыпочках вошла в комнату и быстро повернула ключ. Что меня ожидало здесь? Я могла представить себе все что угодно, но того, что увидела, ну никак не ожидала. В комнате был полумрак. Горели лишь керосиновая лампа и пять свечей на туалетном столике. Окно было заперто и плотно зашторено зелеными портьерами. Передо мной стояла черноволосая незнакомка, явная испанка, узко затянутая в талии, в ослепительно-красном платье с оборками, большим кринолином и черной оторочкой.
Ее голову и плечи покрывала роскошная черная кружевная мантилья. Дама казалась стройнее Лизи и значительно выше ростом. Лица за вуалью не было видно. На шее сверкал бриллиантовый крестик, в руке она держала красный веер от Макарта. Передо мной стояла великолепная, изысканная дама. Неужели это Лизи?
Какое-то мгновение я, онемев, рассматривала ее. Затем услышала хорошо знакомое мне хихиканье. Незнакомка откинула вуаль, и я увидела совершенно незнакомое лицо.
— Ну, что я вам говорила? Не узнаете меня? — Это был веселый голос Лизи. — Могу околдовать любого, не хуже актрисы из Хофбургского театра в Вене, — она, улыбаясь, повернулась ко мне, сделав танцевальное па.
— Но, Лизи, как тебе удалось вдруг стать выше ростом?
Незнакомка приподняла полу своего красного платья, и я увидела пару черных зашнурованных сапожек.
— Это особые сапожки, их специально шьют для оперных певиц небольшого роста. У них двойная подошва, и на сцене они позволяют выглядеть намного выше. Я заказала себе тройную подошву. Посмотрите! И при этом сапожки легкие, как перышки. Могу в них даже танцевать!
— Танцевать? Это выглядит, как будто… как будто ты стоишь на платформе.
— Все равно можно танцевать! А волосы? Я их высоко зачесала, а поверх надела парик из длинных черных волос. Мантилья держится на высоком гребне. Если надеть высокий парик с высоким гребнем, выглядишь еще выше. А сапоги делают меня длиннее снизу. Я на целую голову выше, чем ваша маленькая Лизи, которую все знают. А сейчас я даже выше вас.
— Ты гений!
— Стараюсь, — скромно заметила Лизи. — Я и средь бела дня могу пройти по Главной площади Эннса, все будут смотреть мне вслед, и никто не узнает, кто я на самом деле. Даже почтенная фрау Танцер не узнала бы меня в таком виде. Я ради шутки уже пробовала. — Она раскрыла свой роскошный веер, подбоченилась, упершись левой рукой о талию, и зашагала взад и вперед по комнате, двигаясь совершенно по-новому. Такой я никогда ее не видела: она действительно производила полное впечатление испанки. Такого фантастического превращения я еще никогда в своей жизни не наблюдала.
Лизи засмеялась:
— Неплохо, а?
— Господи, где ты научилась всему этому?
— Когда жизнь такая короткая, всему быстро учишься, если, конечно, есть голова на плечах.
— А кто помог тебе так зашнуроваться?
— Никто. Сама умею.
— Но как тебе удалось?
— Это мой секрет. Я пошила корсет, который зашнуровывается спереди. Это моя выдумка, и я очень горжусь ею!