Русский князь Борис снова сел на свое место, скривил тонкие губы, поднял правую руку и щелкнул пальцами в сторону стойки. Размалеванные девицы шумной гурьбой бросились к его столу, отвешивая глубокие поклоны и кудахча как куры. Возглавляла эту стаю круглая, как шар, Зора. Они обступили стол, и Габора больше не было видно.
Тем временем солдаты повскакивали со своих мест. Пианист с внешностью циркового распорядителя снова занял место у рояля. Один кельнер принес ему бокал вина, два других ползали под роялем, собирая остатки битого стекла.
Начался новый номер программы. Я мучительно перевела дух. Что мне еще предстоит увидеть?
Пианист исполнил пару бойких пассажей и вдруг перешел на совершенно неистовый ритм. Он бешено колотил по клавишам, ничего не видя вокруг себя. На сцену вскочили две цыганки, с отвратительно темным цветом кожи, но зато с горящими карими глазами. На них были красивые платья красного цвета с белыми рюшами и пышными рукавами по запястье. Они были туго затянуты в корсеты. На ногах — чулки и туфли и — что меня особенно обрадовало — длинные белые панталоны, которые обычно носят порядочные женщины.
Панталоны бросались в глаза потому, что белые кружева, которыми они были оторочены, сверкали из-под красных юбок.
Удовлетворенная увиденным, я откинулась на стуле. Ни одного сантиметра обнаженного тела.
Однако на лице Лизи было недоумение.
— О-ля-ля, — воскликнула она. — Только бы не появились контролеры!
— Что это значит? — не поняла я. — По сравнению с Лорелеей, они одеты прилично.
— Обождите малость, барышня, — сказала Лизи и налила нам еще по бокалу воды.
Настроение в зале сменилось: в воздухе явно ощущалась языческая разнузданность. Пианист погрузился в транс: короткие рубленые такты сменялись короткими, резкими пассажами, музыка звучала, как удары хлыста. Что это? Оффенбах? Оффенбах в борделе?
Солдаты возбуждались все сильнее, хлопали в такт музыке, и вдруг произошло то, чего все, очевидно, ждали: танцовщицы с быстротой молнии подняли юбки, и пошло-поехало: вверх взлетала то одна нога, то другая, темп все более нарастал, и несмотря на пышные белые панталоны… А когда танцуют, как эти двое, то, естественно, в середине открывается шлица, из-под которой виднелось то, что Лизи называла «райскими кущами». Именно это и произошло сейчас прямо на глазах всей публики, включая моего Габора. Эти приличные на первый взгляд мерзавки месили своими ногами так, что панталоны раскрылись и «райские кущи» вылезли наружу.
От ужаса я упала со скамьи. Я, правда, не многое увидела: перед глазами лишь быстро промелькнули густые черные волосы. Боже мой! Волосы в таком месте?! У меня оно совершенно гладко. Вот как, значит, люди выглядят, когда становятся взрослыми? Человек зарастает шерстью, как обезьяна? На всю оставшуюся жизнь? Я поднялась и снова уселась на скамью. И Эрмина выглядит так же? И моя белокурая мать? И тетушка Юлиана, и Лизи? И я тоже буду так выглядеть? Нет! Я не буду! Эти волосы я состригу! Если вообще они у меня вырастут, в чем я вовсе не уверена! С другой стороны, месячные у меня уже наступили. Боже мой! Один удар за другим! И этому нет конца! Эти корсеты, «это самое», смерть в родильной кровати, мерзкие роды, четыре дня сплошной боли — и так каждый месяц, и в довершение всего — под мышкой и еще кое-где… гадкие волосы!
Эрмина была права. Голого тела надо стесняться. Фу! Сейчас я хорошо понимала, почему нельзя смотреть на себя в зеркало, почему с возрастом люди стесняются обнажаться и скрывают свое тело под одеждой, почему женщины зашнуровывают себя в корсет. Все это делается для того, чтобы выглядеть пристойнее в глазах других людей — ведь чем старше человек становится, тем более уподобляется животному.
А мужчинам, оказывается, нравится это бесстыдство!
Как же они, действительно, глупы! Эта голая Лорелея! Эти ужасающие белые панталоны — но мужчины прямо-таки с ума сходили! И сейчас они снова бесновались от удовольствия! Они буквально ревели от восторга, колотили кулаками по столу, восхищенно закатывали глаза, завывали от радости, топали сапогами по полу, впадая в экстаз. А под юбками этих девок скрыты «райские кущи»?.. Но почему? Тем временем цыганки вырулили в боковую сцену и отвешивали поклоны зрителям. Одна из них обняла свою напарницу за тонкую талию, и так они запрыгали вокруг сцены, вызывая новый шквал аплодисментов и свиста.
Затем, к моему большому сожалению, они вышли к рампе на авансцене и повторили свой бесовский танец еще раз с еще большим бесстыдством, так что я готова была разорвать этих мерзких тварей на куски. И именно в тот момент, когда мне казалось, что больше не выдержу ни секунды, что никогда не посмотрю в глаза своему Габору, раздался пронзительный свист.
Цыганки сразу же опустили свои красные юбки и начали танцевать вальс. Пианист мгновенно изменил ритм, и в зале уже лилась радостная и плавная мелодия «Вино, женщины и песня!». Лизи опустила вуаль.
— О-ля-ля! Нам крупно не повезло. Контроль!
Офицеры повскакали с мест, вложили сабли в ножны и с быстротой ветра исчезли за стойкой. Перед нами внезапно возник белокурый эрцгерцог.
— Тысяча извинений, — прошептал он, наклонившись ко мне, — беглец просит о пристанище.
— Быстро, — Лизи метнулась через стол, — забирайтесь к нам, Ваше Высочество…
Она моментально задернула занавес, закрывавший нашу нишу, а эрцгерцог с ловкостью обезьяны перебрался за спину Лизи, подальше от входа, и забился в задний угол. Лизи задула лампу.
Но что произошло?
Воздух наполнился резким ароматом духов. Пахло жасмином. Жасмином? Весьма странный запах для мужчины. Но я сразу же забыла об этом.
— Лизи, — прошептала я в панике, — а что делать мне? Ползти под стол?
Но было слишком поздно.
Два человека в форменной одежде в сопровождении жандармов вошли в заведение и осмотрелись по сторонам.
— К нам новые гости! — заорали расфуфыренные шлюхи у стойки и с радостным смехом устремились к нежданным посетителям. Пианист перестал играть. Зора повисла на плечах жандарма. Великанша вынула трубку изо рта: «Сегодня погостите подольше? — невинным голоском спросила она. — А то все спешите, спешите!» Остальные девицы обступили двух других, закрыв им обзор пространства.
Затаив дыхание, я следила за происходящим сквозь занавес. Надо отдать должное девицам — они мастерски справились со своей ролью.
Лизи прыснула от смеха:
— Этих двоих я знаю. Неплохие парни. Ничего страшного, барышня, я так думаю!
Она оказалась права. Проверка ограничилась лишь беглыми взглядами на солдат и вопросом: «Офицеров нет среди присутствующих?» В наш кабинет контролеры и жандармы даже не заглянули. Лишь быстро оглядели танцовщиц, в подобострастном ожидании все еще стоявших на сцене, коротко прокомментировали: «Какие интересные костюмы!» — и без промедления покинули зал.
Пианист заиграл бравурный марш в честь императора Франца-Иосифа.
Снова появилась хозяйка заведения и, громко объявив: «Зеленый свет, господа!», — захлопала в ладоши.
Офицеры радостно повыскакивали из своих укрытий.
— Премного благодарен за счастливое спасение! — воскликнул эрцгерцог и, когда занавес раздвинулся и свет попал на мое лицо, добавил: — Очень был рад… Позже увидимся.
Я хотела было сделать книксен, но мешала скамья. Но Боже мой! Что я делаю? Я ведь не женщина. Я же солдат! Однако Его Высочество вовсе не заметил моего промаха и уже спешил к своей компании.
Я успокоилась.
Лизи снова откинула вуаль.
— Ах, — потянулась она от удовольствия, — пианист заслуживает большой бутылки вина. Молодец, быстро уловил ситуацию.
— А в чем его заслуга?
— Сразу же заиграл вальс. Если бы те засекли канкан, не поздоровилось бы всем. Но, скажу вам, милая барышня, канкан плясать дело непростое… нужно быть гибким и ловким. А эти чертовки как гуттаперчевые. Я тоже пробовала, но для меня это слишком тяжело.
— А почему не поздоровилось бы, как ты говоришь?
— Потому что канкан — запрещенный танец.
— Канкан запрещен, а бордель разрешен?
— Канкан подрывает моральные устои, а бордель в гарнизонном городе — это необходимость.
Почему бордель необходимость, было выше моего понимания. Но спрашивать об этом я не стала.
Офицеры возвратились к своим столикам, заказали шнапс и вино, солдат же охватила неудержимая охота к перемене мест. Их манила стойка, у которой они о чем-то договаривались с одной из девиц. Обхватив ее руками, они промаршировали от стола к столу, мимо кабинетов, пока наконец не скрылись за красным занавесом, прикрывавшим заднюю стену заведения.
Очевидно, там находилась потайная дверь, но самое удивительное заключалось в том, что кое-кого в эту дверь запихивали насильно. Две энергичные девицы, повиснув справа и слева на ефрейторе, подхватившем половник танцовщицы, затолкали несчастного, несмотря на все его протесты, вглубь, и — раз, два, три — занавес за ними опустился. Курящая трубку верзила схватила до смерти пьяного улана и держала его за шкирку, как котенка. Он глупо скалился — одно мгновение — и исчез из виду.
— Лизи, куда они все время ходят?
— В номе… в сортир… то есть я хотела сказать — в туалет.
— Но как же часто они туда ходят!
— Они и пьют достаточно.
— И им не стыдно?
— Почему им должно быть стыдно? — спросила Лизи, не спуская глаз с эрцгерцога.
— В туалет в сопровождении женщин?
Это был верх дурного тона. Нет ничего более постыдного, чем ходить по нужде. Разве можно так открыто и демонстративно идти в туалет? Ведь это надо делать так, чтобы никто не заметил, куда ты идешь. А здесь идут вдвоем. Как это возможно? И откуда эти глупые шлюхи знают, что мужчине именно сейчас нужно отлучиться по нужде?
В этот момент мимо нас продефилировал Аттила вместе с Лорелеей и… исчез в том же месте… Аттила! Неужели он сам сообщил ей… Никогда в жизни я больше не скажу ему ни слова. Меня бросило в жар. Тесная униформа тоже этому способствовала. Итак, если какая-нибудь из этих девок посмеет пристать к моему Габору, я возьму глиняный кувшин и разобью им ее голову. Но все офицеры были заняты друг другом.