олчал. С трудом отрывая взгляд от ненавистного затылка Ханмурзаева, влезавшего в кожаное чрево своего черного «Мерседеса», я начинала понимать, что Штирлиц провалил задание. Камиль смотрел на меня, чуть прищурив свои и без того узкие глаза, я медленно краснела под его взглядом. И тогда пошла ва-банк:
— Он приходил на днях. Ночью то есть.
— И что?
По голосу Рашидова судить о его чувствах не было возможности. Я собралась с мыслями.
— Посредник вряд ли придет убирать за вами грязь.
— Почему? — он немного оживился. «Правильный ход, Алла, молодец!» — похвалила сама себя.
— Половина его машин с одним компонентом бинарного оружия задержана постом ДПС на выезде из города. Ему не удалось выполнить заказ в установленные сроки, и у него теперь серьезные проблемы.
— Хорошо, — он улыбнулся, просто улыбнулся, будто не столь уж и важным было мое сообщение. Хитер, что говорить! И вдруг Камиль задал совершенно неожиданный вопрос: — Вы трахались?
— Это Рафик трахается со своими трахомами, — ответила я со злостью, — а мы с Олегом занимаемся любовью. И даже такое выражение ничего не выражает применительно к нашим отношениям.
— А ты можешь постоять за себя, — засмеялся Камиль. — Прямо львица!
— Битая, — уточнила я, оттаивая.
Вскоре столовая украсилась бронзовым бюстом Рафика Ханмурзаева. Это был небольшой бронзовый бюст повелителя, выполненный в духе советского реализма, то есть передававший не только черты лица модели, но и его идейную наполненность. Несмотря на только что пережитые последствия сотрясения мозга, нажитого непомерным весельем при слове «королева», я еле удержалась от смеха, увидев это маленькое бронзовое чудовище на обеденном столе. Давясь супом, кое-как продержалась обед. Положение усугублялось неизбежностью разговора о художественных достоинствах этого железного монстра.
Камиль серьезно и даже печально рассуждал о внешнем сходстве прототипа и образа, созданного скульптором. Рафик любовался собой в уменьшенном масштабе и рассуждал о новом заказе: Барыга в полный рост.
Между прочим, картина на эту волнующую тему уже украшала холл на первом этаже дома. Это был портрет Ханмурзаева, сидящего в кресле, нога на ногу, и пронзительно глядящего прямо в глаза зрителю. Портрет поражал фотографическим сходством с самим Рафиком. В углу стояла подпись: «Тимур Багров». Молодые таланты всегда нуждаются в деньгах!
— Алла, — обратился хозяин ко мне, — как ты думаешь, скульптура будет красивой?
— Очень красивой, — бледно отозвалась я, не поднимая глаз. Смех может убить меня, в прямом смысле — уничтожить!
— Твой бывший сотрудник Горюнов, — продолжал делиться планами фюрер, — создал хорошие логотипы для моей организации. Я хочу, чтобы ты, как женщина, оценила их.
— Хорошо, — ответила я, снова предчувствуя приступ опасного веселья: мало ли что он там придумал! И не ошиблась!
На следующий день ко мне в спальню вошел Рафик, неся в руках папку с логотипами для своей «организации». Когда он раскрыл ее на журнальном столике одного из мебельных оазисов гипер-комнаты, я чуть не упала с дивана! Нет, Мишка не так уж и глуп! Заказчику он угодил, это было видно по довольной роже Барыги. На распечатках, сделанных струйным принтером, красовались изображения сфинкса с лицом Рафика в окружении лавровых венков. Эта прелесть была исполнена в золотистых тонах на черном фоне.
«Прям, как мой сортир!» — подумала я и почувствовала, что сейчас сорвусь: буду смеяться, пока не умру!
— Отлично, — пробормотала я. Пытаясь скрыть смех, закашлялась, встала, продолжая кашлять, прошла в упомянутый туалет и, включив воду, стала смеяться, смеяться, смеяться… Уже выступили слезы, перехватило дыхание, а я все сотрясалась в судороге, и конца этому не было.
В дверь постучали. Ужас при мысли, что он мог услышать смех, помог мне остановиться. Закрыла воду и открыла дверь, покашливая.
— Алла, — озабоченно произнес стоявший в проеме Барыга. — Тебе плохо?
— Нехорошо, — выжала я из себя.
— Камиль сказал, у тебя воспаление легких. Это заразно?
— Не знаю, если туберкулез, то — да!
Вот тебе! Жениться собрался? А туберкулез не хочешь?
— Надо привезти врача.
И тут меня осенило:
— Да, спроси у Рашидова, он всех знает, пусть посоветует, какого!
Рафик заботливо, но соблюдая дистанцию, уложил меня в постель и удалился. Вот бы поймать Камиля раньше, чем это сделал Ханмурзаев!
Глава 9
После долгих колебаний я назвала Рашидову номер мобильника Олега. Мне было страшно, потому что невозможно было гарантировать, что Камиль не выдаст Ведищева своему лучшему другу. Мало ли что произойдет между ними! Вдруг серый кардинал признает игру Ханмурзаева в Наполеона, или кого он там себе представляет, вполне полезным для дела мероприятием? Мужская дружба!
Но пока все шло гладко. Соблюдая конспирацию, Камиль связался с Ведищевым, и они начали осуществлять подготовку к плану по извлечению бедной узницы из этого логова умалишенных. Тем более что я наконец действительно почувствовала себя очень плохо. Как-то незаметно оказалось, что уже неделю не спускаюсь в столовую к обеду со своим повелителем и вообще с трудом встаю с постели. Когда осознала, насколько далеко зашла моя болезнь, — испугалась, ведь раньше болела только гриппом, и то три дня. Ведищев объяснил мне потом, когда узнал и про побои, и про подвал, что пневмония в моем случае была почти неизбежна, тем более что я сильно переживала, мало двигалась и почти ничего не ела.
Однако, как ни странно, моя болезнь оказалась моим выигрышным билетом, вратами на волю! Ведищев договорился со своим самым близким другом — Димой Калашниковым о визите в дом Ханмурзаева для осмотра больной невесты воротилы теневой экономики. Конечно, Дима был в курсе всего, что происходит, всей этой мыльной оперы с похищением красавиц и смелым героем-любовником. Более того, будучи по специальности гинекологом, он пошел на совершение неэтичного поступка и назвался терапевтом и специалистом по легочным заболеваниям. Камиль не забыл поехидничать по этому поводу, сказав, что поэтому и не спит с женщинами: у них часто легкие расположены не в том месте.
Калашников пришел однажды утром, серьезный, подтянутый, деловой. Надо сказать, что он все же трусил при мысли обо всех этих бандитах, шляющихся по первому этажу.
Мы были когда-то знакомы, и по его удивленному «О!» я поняла, что узнать меня теперь невозможно. Ханмурзаев решил присутствовать на осмотре. Ему, совершенно справедливо, казалось, что где-то зреет обман. Измена плелась у него под носом. Я сняла ангоровую кофту и осталась в одном бюстгальтере. В центре груди красовалось здоровенное выцветшее пятно. Казалось, кто-то измазал меня в краску болотного цвета. Калашников уставился на след синяка с нескрываемым ужасом.
— Позвольте мне осмотреть вашу невесту, — сказал он, справившись со своими эмоциями, и достал докторскую штуку, название которой я всегда вспоминаю часа через два после визита к врачу.
Дима редко пользовался этим прибором, поэтому забыл погреть кругленькую головку прибора и приложил кусочек льда прямо к моей коже. Я вскрикнула и покрылась мурашками. Дима испугался, что моя реакция вызовет недовольство «жениха». Но Ханмурзаев отвернулся от кровати, целомудренно отказавшись смотреть на меня, раздетую, до свадьбы.
У меня в голове промелькнула дурацкая мысль, что Калашников тайком передаст мне записочку от любимого, как это принято в готических любовных романах. Но записочек не было. Он просто взял мою руку и пожал ее, ободряюще глядя мне в глаза. Потом еще потыкал холодной лепешкой по моим ребрам и велел одеваться. Ханмурзаев обернулся, доктор подошел к нему и стал о чем-то довольно напористо говорить. Я услышала слово «больница» и «срочно». Рафик отрицательно покачал головой. Все, чего Калашникову удалось добиться, — небывалого по снисходительности разрешения проколоть мне курс антибиотиков и витаминов. А это было уже немало! Все вместе — запрет на госпитализацию и курс уколов — означало, что будет задействован план «Б». О нем мне рассказал Камиль, буквально только что, когда мы принимали солнечные ванны на южном балконе дома. От выходов на балкон я не отказалась. Только теперь Ахмед переносил мои бедные мощи в плетеное кресло, сама я еле доплелась до ванной.
Так вот, мы сидели на солнышке, когда, хитро улыбаясь, Рашидов поинтересовался, читала ли я Шекспира?
«Было дело», — призналась я. Тогда, продолжал интриган, я должна помнить, что и у Ромео с Джульеттой в свое время сложилась аналогичная нашей с доктором Ведищевым ситуация. Тогда в дело пошел некий эликсир, приняв который человек становился подобен мертвому, хотя и не умирал на самом деле. Если бы не досадная случайность, Рома и Юля воссоединились бы, на радость всем, и плодились-размножались бы в свое удовольствие.
— Я тут при чем? — оборвала я Камиля, увлекшегося описанием гетеросексуальной идиллии.
— Ты? Ты умрешь! — весело сообщил он.
— Как это?!
— Калашников введет тебе один препарат, и через двадцать минут ты будешь натуральным трупом. Перед смертью ты попросишь Рафика о последней услуге: пусть твое хладное тело заберет и похоронит твой Ведищев. Я прослежу, чтобы так и было. Ведищев уже будет ждать моего сигнала. Он приедет, возьмет тебя в объятия, окропит слезами…
— Камиль! — не выдержала я. — Хватит!
— Ладно, он отвезет тебя до машины «Скорой», где будет все готово для оживления усопшей…
— Камиль! — Понятно, что для этого мистификатора поучаствовать в таком сюжете — просто праздник.
— Хорошо, хорошо! — Камиль пытался умерить свое веселье. — Так вот, тебя приведут в чувство, и ты, как настоящая невеста Франкенштейна…
— Ты идиот? Или прикидываешься?
— В общем ясно, — сказал он уже будничным тоном. — Досадных случайностей не будет, все учтено, остальное зависит от твоего возлюбленного стоматолога. План начнем реализовывать, когда все будет готово по медицинской части. Они ждут приезда анестезиолога из Москвы. Ладно, я должен идти. У Ханмурзаева встреча с Горюновым, который придумал слоган и гимн в честь Рафика, великого и ужасного!