— Будем надеяться, — возразила я, — что та, кого он выберет, сможет сказать то же самое о нем.
Хагар была удивлена. Я думаю, ее поразило, что у кого-то может быть другое мнение о ее внуке. Это говорит о том, сказала я себе тогда, что даже у самых разумных людей бывают свои слабости. У Хагар это был, несомненно, ее внук. Интересно, а какая слабость была характерна для него самого? Или у него их вообще как таковых не было?
И все же я всегда буду благодарна ему за то, что он поверил в мою версию событий, произошедших в моей спальне. После этого я уже не могла относиться к нему с прежней холодностью.
Мы с ним попрощались, и я сразу же поднялась к себе.
День клонился к вечеру, и примерно через полчаса начнет темнеть. На лестнице и в моей комнате уже легли тени, и едва я открыла дверь, меня опять охватило чувство ужаса — как и тогда, когда я открыла глаза и увидела монаха.
Может быть, это был пустяк и не стоило так пугаться, но уж очень ярки были воспоминания: занавески вокруг моей кровати были задернуты.
Я подошла и рывком раздвинула их. Я уже была готова увидеть там монаха, но, конечно, там никого не было.
Я торопливо огляделась вокруг и прошла в туалетную комнату. Там тоже никого не было.
Я позвонила в колокольчик, и вскоре появилась Мери-Джейн.
— Зачем ты задернула занавески у моей кровати? — требовательно спросила я.
Мери-Джейн уставилась на постель.
— Но… мадам… я не делала этого…
— А кто же еще мог это сделать?
— Но, мадам, занавески у кровати не задернуты!
— Что ты хочешь сказать? Что я это выдумала? Я их только что раздвинула.
Я свирепо посмотрела на нее, и она отшатнулась от меня.
— Я… Я с ними ничего не делала. Ведь вы мне говорили, что не хотите, чтобы они были задернуты!
— Но кто же еще мог здесь быть? — спросила я.
— Здесь никого не было, мадам. Я всегда убираю вашу комнату сама, как велела мне миссис Грантли.
— Наверно, ты и задернула их. Как же еще это могло получиться?
Она отступила назад.
— Но я не делала этого, мадам. Я их не трогала.
— Ты забыла. Ты, должно быть, забыла.
— Нет, мадам, я уверена, что нет.
— Нет, забыла! — совсем уже бессмысленно повторяла.
— А теперь иди.
Она ушла с расстроенным видом. До этого момента отношения между нами всегда были хорошими, и то, что я только что сделала, было совершенно не похоже на меня.
Когда она ушла, я продолжала стоять, глядя на дверь, и в памяти всплыли слова Сары: «Ты злишься, потому что тебе страшно».
Да, в этом и было все дело. Вид задернутых занавесок испугал меня. Почему? Что особенного было в этих занавесках?
Ответ напрашивался сам собой: потому что они напоминали мне о том ужасном случае.
В конце концов, это мог сделать кто угодно… предположим, чтобы вытряхнуть пыль… а потом забыл и так и оставил их закрытыми. Почему же тогда Мери-Джейн не захотела согласиться с этим?
Да потому, что ничего подобного не было! Мери-Джейн их не задергивала. Она бы запомнила это, я ведь так настаивала, чтобы они были раскрыты, пока я сплю…
Меня стала пробирать дрожь. Я опять вернулась мыслями туда, вспомнила, как я внезапно проснулась ночью… как выглядело это ужасное видение… как я бросилась вслед ему и наткнулась на сплошную завесу из голубого шелка. Вот в чем причина: все, что напоминало мне об этом — пугало меня! Но, с другой стороны, меня мучил еще один вопрос: может быть, обо мне опять вспомнили! И тихие, спокойные недели остались позади, и теперь меня ожидают новые злоключения?
Я злилась, потому что боялась. Но ведь я не имела права обрушивать свой гнев на Мери-Джейн!
Я почувствовала, что раскаиваюсь в своем поведении, и немедленно позвонила в колокольчик. В ответ на мой вызов тотчас появилась Мери-Джейн. Но на лице ее не было обычной ясной улыбки — она избегала смотреть мне в глаза.
— Мери-Джейн, — сказала я. — Прости меня.
Она посмотрела на меня удивленно.
— Я не имела права так разговаривать с тобой. Если бы ты задернула занавески, ты бы, конечно же, сказала мне об этом. Кажется, у меня просто сдают нервы…
Она выжидающе смотрела на меня и все еще выглядела обескураженной. Потом произнесла:
— О, мадам… ничего, это пустяки.
— Нет, не пустяки, — настаивала я. — Это несправедливо, а я ненавижу несправедливость. Пойди принеси свечи. Становится темно.
— Да, мадам. — И она вылетела из комнаты гораздо более счастливой, чем несколько минут назад.
К тому времени, когда она вернулась со свечами, я решила быть с ней откровенной. Мне очень не хотелось, чтобы она думала, что я принадлежу к тому типу женщин, которые срывают свой гнев на других, когда у них возникают какие-то свои проблемы. Мне хотелось рассказать ей о причине.
— Поставь их над камином и вот сюда, на туалетный столик. Ну вот, теперь стало светлее. И комната выглядит совсем по-другому. Мери-Джейн… когда я увидела эти задернутые занавески у кровати, это напомнило мне о том случае…
— Да, я помню, мадам.
— И я подумала, что кто-то опять хочет сыграть со мной злую шутку. Мне так хотелось, чтобы оказалось, что это ты их задернула! Такое объяснение меня бы очень успокоило.
— Но это не я, мадам. Зачем мне говорить зря, если я этого не делала.
— Разумеется. Теперь остается гадать, кто это сделал и почему.
— Войти сюда мог кто угодно, мадам. Вы ведь днем не запираете двери.
— Да, на самом деле — сделать это мог любой. Да и вообще… может быть, это неважно. Может быть, я чересчур чувствительна из-за своего положения?
— Мадам, наша Этти тоже сейчас совсем на себя не похожа.
— Наверно, у женщин так бывает…
— Да, конечно. Раньше ей нравилось слушать, как Джим поет. У Джима такой голос! А сейчас она этого просто не выносит. Она терпеть не может никакого шума, как она выражается.
— Ну, вот какие мы, Мери-Джейн! Так что надо быть готовым ко всяким странностям с нашей стороны. Кстати, у меня здесь есть одно платье, и я думаю, оно подойдет тебе. А мне оно уже мало.
Я принесла темно-зеленое габардиновое платье, украшенное красной с зеленым шотландкой. При виде его глаза у Мери-Джейн заблестели.
— Ах, мадам, оно великолепно! И будет точно впору.
— Тогда возьми его, Мери-Джейн. Я отдаю его тебе с удовольствием.
— О, спасибо, мадам!
Она была деликатным существом. Я думаю, ей доставляло не меньшую радость то, что тепло в наших отношениях было восстановлено, чем мой подарок — платье.
Когда она ушла, частица ее радости осталась со мной. Я посмотрела на свое отражение в зеркале. Я выглядела очень молодо, зеленые глаза сияли. Да, все-таки при свете свечей всегда выглядишь лучше.
Но даже глядя в зеркало, я чувствовала, что смотрю в глубь комнаты, вглядываясь в сгустки теней, в ожидании, что какой-нибудь из них у меня за спиной вдруг примет реальные очертания.
Страх вернулся.
В эту ночь я спала плохо. Время от времени я просыпалась и в страхе оглядывала комнату. Вдруг мне показалось, что я услышала шуршание шелка. Но я ошиблась. Занавески были в том же положении, как я их оставила. Никаких привидений в комнате я больше не видела.
Но кто же задвинул занавески? Мне не хотелось задавать вопросы, чтобы вновь не привлекать к себе подозрительные взгляды. Но я была настороже.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как выяснилось, что из моей комнаты пропала грелка для согревания постели.
Я не сразу заметила ее пропажу, поэтому трудно было сказать, давно ли ее место на стене над дубовым сундуком пустовало.
Я сидела в постели и ждала, когда Мери-Джейн принесет мне поднос с завтраком. Я уже привыкла завтракать в постели по совету доктора Смита, и, надо сказать, что я с радостью позволяла себе это удовольствие, так как после бессонных ночей я почти всегда утром ощущала слабость.
— Послушай, Мери-Джейн, — сказала я, когда мой взгляд случайно упал на стену, — а что ты сделала с моей грелкой?
Мери-Джейн опустила поднос и посмотрела на стену. Она была явно удивлена.
— О, мадам, она пропала!
— Может быть, она упала или с ней случилось что-нибудь еще?
— Не могу точно сказать, мадам. Но я ее не брала и не убирала. — Она подошла к стене. — Крючок на месте, во всяком случае.
— Тогда интересно, кому это понадобилось… Ладно, я спрошу у миссис Грантли. Может быть, она знает, что с ней случилось. Мне нравилось, как она здесь висела. Она была такая яркая, блестящая.
Я позавтракала, не придавая больше особого внимания этой грелке. Тогда я еще не понимала, что все это связано с теми странными событиями, которые со мной происходили одно за другим.
Во второй половине дня я опять вспомнила о ней. Мы с Рут пили чай, и она рассказывала, как раньше отмечали Рождество и что сейчас все по-другому — особенно в этом году, когда мы жили очень тихо и уединенно после смерти Габриела.
— Было так весело! — рассказывала она. — Мы выкатывали тележку, чтобы привезти полено, которое сжигали в сочельник, и украшали ветки остролиста. В нашем доме на Рождество обычно собиралось несколько гостей. В этом году, конечно, это будут только члены семьи. Я думаю, тетя Хагар приедет из Келли Гранж вместе с Саймоном. Обычно они приезжают и остаются здесь дня на два. Я почти уверена, что и на этот раз она сможет осилить эту дорогу.
Меня радовало приближение Рождества; но я не знала, когда смогу съездить в Хэррогейт, Кейли или Рипон, чтобы купить подарки. Казалось невероятным, что только в прошлом году я праздновала Рождество в Дижоне. Обычно на Рождество там оставалось мало народу, так как все мои друзья разъезжались по домам к своим семьям, и нас оставалось в школе всего четверо или пятеро. Но мы веселились, как могли, и эти рождественские праздники нам очень нравились.
— Надо узнать, сможет ли тетя Хагар приехать к нам, и распорядиться, чтобы ее постель хорошенько проветрили. В прошлый раз она заявила, что мы укладываем ее на сырое белье.