Внутри творилось нечто неописуемое. Хотелось заорать во всё горло, крушить всё вокруг и плакать, как ребёнку. И лишь присутствие Евы, которую ощущал всем своим существом, заставляло держаться, балансировать на грани постыдного срыва. Затем она обняла меня, принося невероятное облегчение. Её прикосновения и близость словно наполняли силами.
Несколько часов я тщетно пытался восстановить подобие душевного равновесия. С моей стороны было свинством бросать Еву одну на чужой территории, но как гид или собеседник я был хуже не придумаешь. Брат заверял, что смеска весьма увлечённо изучает наше родовое гнездо. Оставалось надеяться, что ей правда не скучно.
Мы много проговорили с Мейном. В отличии от меня, казнь отца по нему почти не ударила. Скорее, он был удручен необходимостью отвлечься от любимого дела и зол из-за свалившихся обязанностей главы рода. Брат годы назад лишился последних крох любви и уважения к родителю. Он не смог простить ему смерти матери. Был убеждён в абсолютной виновности отца. Я же сам разрывался в этом вопросе надвое. С одной стороны, разве не для рождения потомства нужны детородные самки, какой и была наша мать? Это их прямое предназначение и обязанность. С другой, можно и правда более щадяще относиться к той, кто рожает тебе детей. Давать большие перерывы между беременностями. Больше баловать. В то, что отец бил маму, поверить никак не удавалось, хотя Мейн утверждал, будто видел лично этот ужас. В общем, брат к отцу относился, мягко говоря, прохладно, и не особо горевал о его кончине. Скорее, стыдился, что оказался в столь близком родстве с предателем.
Но сколько бы ни приводил сам себе разумных доводов о том, что папа стал чудовищем, что бы ни говорили Мейн, Ева и окружающие, мне всё равно было больно. Я знал его совсем другим.
Когда брат устал вправлять мне мозги, я, не в силах больше находиться в комнате, где прожил подавляющую часть своей жизни, выбрался на улицу. Устроился на берегу искусственного пруда и просто смотрел на красоты родины, стараясь ни о чём не думать. Присутствие Евы уловил на непонятном самому уровне. Я уже даже удивляться перестал, что чувствую присутствие девушки нутром. Её нахождение рядом наполняло душу теплом. Не в силах противиться, взял смеску за руку, обвил тонкую талию хвостом, чтобы хоть на миг ощутить её чуть ближе. Вольность, за которую вполне мог получить по физиономии, но Ева лишь мягко улыбнулась, делая почти счастливым на эти мгновения. Пока я всё не испортил.
На какой-то миг инстинктивная жажда её близости и тела затмила напрочь разум. И, не отдавая отчёта, приник к желанным губам. Целовал девушку, сходя с ума от примитивного животного желания соития, пока в затуманенное похотью сознание не проник испуганный голос Евы, заставляя очнуться от наваждения. Ножом по сердцу полоснул взгляд смески, полный страха. Она боялась меня! Стало нестерпимо горько. А ещё дико зло, и злился я на себя за то, что поддался низменным инстинктам и напугал девушку.
Ледяная вода пруда охладила тело, прочистила мысли, но легче не стало. Только хуже. Было так тошно, что хоть на стену лезь. Да что творится с моей жизнью? Почему всё идёт наперекосяк? Когда я перестану портить всё, до чего дотянусь?
Необходимо было поговорить с Евой, как-то объясниться, но одно только воспоминание об ужасе в салатовых глазах напрочь лишало уверенности. Оттого и слонялся я неприкаянной тенью по кораблю, раздражая экипаж своей кислой миной. И всё же надо взять себя в руки. Самец, то есть, мужчина должен уметь отвечать за свои поступки.
Добравшись до каюты девушки, нажал на «звонок» и стал терпеливо ждать ответа. Цвет сменился с красного на белый, означающий, что девушка слушает.
— Ева, открой, — выпалил, собравшись с духом. — Ты сама понимаешь, что нам не избежать разговора.
В ответ — молчание, которое давило на нервы. И, чего уж кривить душой, неимоверно расстраивало.
— Тебе нечего бояться, — предпринял новую попытку. — Обещаю. Я себя полностью контролирую.
В стене образовался проход, в котором застыла напряжённая девушка. Она топталась на месте и кусала губы, не зная, выйти наружу или пропустить меня внутрь. В конечном итоге, глубоко вздохнув, Ева посторонилась, приглашая войти. Каюта была типовой, у меня была точно такая же. Даже оттенки были идентичны. В общем, ничего интересного.
— Я бы хотел извиниться за… — тут я буквально споткнулся, не зная, как обозвать свой приступ безумия. — За то происшествие у пруда. Я поддался инстинкту и нарушил данное тебе обещание. Мне очень стыдно. Правда. Прости, Ева, я не хотел тебя напугать.
В эти несколько коротких фраз я постарался вложить весь тот шквал чувств, всё своё сожаление, которое бурлило в душе. Смотрел в глаза девушке и чувствовал нечто, чего не ощущал никогда прежде. Непреодолимую потребность защищать её от всего на свете. Заботиться и оберегать. Сделать всё возможное, чтобы счастливая улыбка светилась во взгляде. Эти чувства и потребности были так новы и необычны, что совершенно сбивали с толку. Вызывали растерянность на грани беспомощности.
— Хорошо, — тихо отозвалась Ева, но её глаза, увы, не светились счастьем. — Я верю тебе. Но всё же, думаю, по прибытии на Лендор нам стоит вернуться к формату отношений «сослуживцы».
Стало тоскливо. Появилось чувство, будто меня обокрали. А чего я хотел? Надеялся, что поездка изменит что-то между нами? Пусть я и не размышлял об этом, но именно в этот момент осознал: в душе всё же надеялся. И тем горше оказалось разочарование. Что же, сам виноват. Сам всё испортил, как сейчас, так и до этого.
***
К моменту возвращения на Лендор мне удалось взять себя в руки, насколько это было возможно. Со стороны я выглядел как обычно, никаких лишних эмоций, показывающих, что у меня на душе. Всё как надо. Ни к чему позорить собственную расу неадекватным поведением.
Я был уверен на все сто процентов, что на ближайшие несколько часов «подарков» судьбы ожидать не стоит. Ещё никогда я так не ошибался!
Меня просто перекосило от нарастающего откуда-то из глубин существа бешенства, когда я увидел Тиуреса. Ещё хуже стало, когда я увидел, как этот космический мусор потянул свои загребущие ручонки к Еве, обворожительно улыбаясь девушке. Но самым тяжёлым ударом стало то, что она была ему искренне рада!
Еву дарила этому ублюдку улыбки, о которых мне оставалось лишь мечтать. Внутри всё вспыхнуло от яростной ревности и заныло от острой тоски. Это я, я должен её обнимать! Дарить цветы и греться в тепле её присутствия! Это мне она должна радоваться так солнечно и искренне!
Только реальность была безжалостна: как бы ни корёжило изнутри от потребности в Еве, мне оставалось лишь мечтать о ней. И самое страшное было осознание, что сейчас, даже если бы у меня были и права, и возможности присвоить её себе, не спрашивая согласия, я бы не смог так поступить. Сделать девушку несчастной, навсегда погасить свет в глазах и убить мечты. Я жаждал совсем иного. Кардинально противоположного. Это было что-то куда более мощное и необъяснимое, нежели голый инстинкт размножения.
Глава 23
ЕВА
После поездки на Эриот прошло четыре дня, и, что не могло не радовать, жизнь вошла в мирное русло. Никаких новых испытаний для потрёпанной нервной системы. А то мне и так непросто было гасить приступы немотивированной злости, которые вспыхивали из-за всякой ерунды. Сволочь этот Гребл! Мне и так жилось не особо весело, а с его подачи стало ещё сложнее. Ненависть к окружающему миру и существам, живущим в нём, которая иногда накрывала волной, пугала меня саму. Оттого я и радовалась тому, что вокруг всё так тихо и спокойно.
Меня поразил Тиурес, который встречал меня в космопорте. Это было настолько неожиданно, что я растерялась. А букет нежно-сиреневых цветов окончательно обезоружил меня. Ну как можно не улыбнуться в ответ на улыбку, от которой внутри растекается что-то тёплое, нереально приятное? Я была искренне рада видеть мужчину. Умом понимала — надо быть настороже, но так хотелось хоть недолго позволить себе побыть обычной девчонкой!
Визиту Мика, причём прямо в мою посольскую комнату, я вовсе не удивилась. Парень слишком переживал из-за этой поездки, странно, что не нарисовался вторым встречающим. И это было до странного приятно: знать, что кому-то нужна в этом мире не ради чего-то, а просто так, потому что я — это я.
Айлир после возвращения совсем притих, лишь одаривал тоскливыми взглядами время от времени. Возможно, это жестоко, так вот отстраняться после всего произошедшего, но именно в этом и была основная причина. Я не столько испугалась поведения хвостатого, сколько своей неправильной реакции на его ласки. Я не хочу потерять себя.
— Ева, вы не согласитесь сегодня поужинать со мной? — именно с такой просьбой заявился Тиурес в наш с Айлиром кабинет под конец рабочего дня.
Вопрос поставил меня в тупик. Одна часть меня безумно хотела согласиться. Я — живая девушка и очень хочу узнать, что это такое — романтический ужин в приличном месте. Разум же велел быть настороже, доверие слишком дорого обходится. Но романтическая часть меня не желала отступать, требуя своё. Но давать такое согласие при красноглазом, зная его непростое отношение ко мне… Стоп. А что, собственно, у него за отношение ко мне? Он ко мне тянется, хочет из-за эрского инстинкта? Безусловно. Но разве это повод отказывать себе в радостях? Может, мне теперь вообще забыть даже мысленно, что во Вселенной есть другие парни? И вообще, почему я думаю об Айлире в то время как моего ответа ждёт прекрасный, как греховный соблазн, мужчина?
— Конечно, ист Тиурес, — улыбнулась я голубоглазому эру. — Я с радостью поужинаю с вами.
— Тиурес, Ева, сколько мне ещё поправлять? — пожурил меня мужчина. — Я зайду за вами через час после окончания вашей рабочей смены.
***
Первый раз в жизни я собиралась на свидание, и не абы какое-то, а на романтический ужин с шикарным мужчиной! Приступив к сборам, я столкнулась с извечной проблемой всех женщин — что надеть? И сколько бы ни перебирала свой скудный гардероб, выбора особого не было. У меня имелось лишь одно вечернее платье, то прекрасное голубое, которое подарил мне Айлир. Одевать подарок одного мужчины на встречу с другим не казалось мне правильным, но у меня просто не было выбора. Скрепя сердце, я облачилась в нежное великолепие. Отражение в зеркале радовало, что было редкостью, но восторги в душе поутихли. Навалилось глупое ощущение неправильности происходящего.