тоянно перестраивает планы, кто-то всегда звонит и куда-нибудь зовет. Вот так просыпаешься утром в полной уверенности, что у вас впереди целый день совместного отдыха и прогулок, а оказывается, что он уже все решил и вообще стоит в дверях одетый. Шикарно.
По дороге в театр Сашка ловит себя на мысли, что он не озаботился тем, успела ли она поесть. Ну хорошо, Сашка толком не завтракает, раньше двенадцати дня ей кусок в горло не лезет. Но обязательно пьет утром чай с какой-нибудь его конфетой на сахарозаменителе. И он это прекрасно знает. Но сейчас его интересует только репетиция и номер, который нужно поставить за отведенный ему час. С ней рядом шагает Народный артист Всеволод Туманов. Которому ни до кого нет дела, кроме себя и сцены.
Сашке становится совестно. Начнем с того, что он всегда был артистом. И всегда ставил сцену на первое место. Это и есть его сущность. Что, беззубый лев, во всем от тебя зависимый, нравится тебе больше? А ему-то каково в роли домашнего зверька и вечного пациента? Да, теперь он внимательный, у него есть время на разговоры с тобой и о тебе, о твоих проблемах. Потому что сцены у него больше в жизни нет. Так дай ему насладиться хотя бы этой редкой возможностью выйти к зрителям. И засунь свои нравоучения себе в одно место.
В театре почти никого нет: в зале сидят режиссер-постановщик и несколько помощников, за кулисами толпятся пять человек из танцевального коллектива, которые и должны отрепетировать номер с Тумановым. Но Сашке все равно не хочется заходить в зал. Она со вчерашнего дня еще не соскучилась. Вот уж правда, артист видит только гостиницу и сцену. И все, кто его сопровождают, тоже. Если бы они сегодня уезжали домой, у Сашки такое и осталось бы впечатление от Кисловодска: гулкий зал, огромная люстра и отель средней паршивости.
Сашка садится в кресло седьмого ряда, ближе к краю. Не то чтобы она тут кого-то интересовала, но все-таки в уголке ей комфортнее. Она не очень понимает свою роль сейчас. Сокровище чувствует себя замечательно, полно сил и энергии. В творческих вопросах ему ни совет, ни помощь не требуются. Что, спрашивается, Сашке здесь делать? Лучше бы оставил ее в номере порядок наводить, вещи со вчерашнего дня не разобраны. Но нет, королю требуется свита. Он же привык, что раньше за ним с десяток человек ходило: начиная с Рената и заканчивая Тонечкой, которая занималась его костюмами.
– Так, Всеволод Алексеевич, вы выходите с первыми аккордами и встаете ровно на середину сцены, – объясняет режиссер. – Поете первый куплет. Балет появляется на припеве. Девчонки, давайте на сцену. Включите нам фонограмму, пожалуйста!
Сашке не очень интересно. Что она репетиций Тумановских не видела? Видела, и не один раз. Раньше ей нравилось наблюдать творческий процесс. Потом поняла, что творческого там очень мало. Творчество закончилось в студии, где он фонограмму для этого номера записывал. Лет пятнадцать назад. И то, что звучит сейчас в колонках, очень отличается от настоящего голоса Туманова хотя бы по тембру. У него теперешнего голос ниже и мягче, но и диапазон меньше на половину октавы.
– Всеволод Алексеевич, мы танцуем вместе с девчонками. Ну, хотя бы пройдитесь с ними, а они станцуют. Два шага влево, прихлоп. Два шага вправо. Я думаю, это выполнимо? Давайте попробуем! Еще раз сначала, пожалуйста.
Фанера запускается по второму кругу. По третьему. Всеволод Алексеевич никак не может запомнить последовательность действий: то идет в противоположную сторону, то забывает про «прихлоп», то пропускает момент, когда надо «вступить», то есть поднести руку с микрофоном ко рту и рот хотя бы открыть. Приходится начинать сначала, он злится, волнуется и от этого путается еще больше.
Сашка сидит с непроницаемым лицом. Она предполагала, что так будет. Потому что он и в лучшие времена с трудом разучивал подобные вещи. Все «танцы» Туманова обычно сводились к тому, что он стоял за себя на сцене, а балет крутился вокруг него. А сейчас и вовсе глупо осваивать новые трюки. Но, надо полагать, он сам захотел «шоу». Мог бы просто выйти и спеть «под плюс» свой нетленный шлягер. Безо всякого балета. Но ему же надо показать конкурсантам уровень. Чтобы завтра все газеты написали, что Туманов еще ого-го. Ого-го, конечно. Опять в ногах запутался. Еще и на режиссера наорал, мол, тот его сбивает.
– Давайте сделаем перерыв! Я хочу водички глотнуть, – зычно требует Всеволод Алексеевич в микрофон.
Сашка поднимается со своего места и идет ему навстречу. Бутылку с водой она предусмотрительно прихватила из номера. Протягивает ему.
– Бестолковые какие-то девчонки попались, – ворчит Туманов, сделав пару глотков. – Ничего запомнить не могут. Мальчик я им, что ли, скакать тут по два часа? Неужели нельзя приглашать профессиональные коллективы!
Сашка молчит и кивает. А что она может сделать? Спорить с ним – себе дороже. Он и так злится. И Сашке кажется, он злится еще и потому, что она видит его неудачи. Он же должен быть лучшим, единственным и неповторимым.
– Всеволод Алексеевич, я вам точно тут нужна? Может быть, я погуляю здесь недалеко? Покурю, к обеду что-нибудь вкусное куплю.
Смотрит на нее, будто впервые увидел. Похоже, в нем борются Туманов-артист, которого сейчас раздражают все вокруг, и Туманов-человек, который привык держать Сашку возле себя.
– Погуляй, – в конце концов кивает он. – Я тебя наберу, когда закончу тут.
Сашка выходит на улицу, с облегчением закуривает, пристроившись возле ближайшей мусорки. Все правильно, понятно и предсказуемо. В жизни Туманова-артиста для нее никогда не было места. Так что остается дождаться, пока его снова сменит ее Всеволод Алексеевич.
Здание театра впечатляет. Такая махина в полуготическом стиле, чем-то напоминающая соборы старой Праги. Еще и построили на горе, отчего кажется, что здание нависает над городом. Сашка достает телефон, чтобы сделать несколько фотографий. Еще вчера хотела, но здесь толпилось столько народу. А сейчас никого, только девчонка лет четырнадцати у входа крутится, репертуарный лист разглядывает. Стоп.
Сашка присматривается внимательнее. Подросток, разглядывающий репертуарный лист академического театра? Бред какой-то. Причем уже минут пять разглядывающий – Сашка успела сигарету выкурить. И потом, это же поколение айфонщиков, они привыкли всю информацию через гаджеты за считаные секунды получать. Сдался ей этот репертуарный лист.
Сашка закуривает вторую сигарету, мысленно ругая дирекцию театра за отсутствие лавочек. Итак, что мы имеем? Одета девчонка слишком консервативно для своего возраста: вроде бы в джинсах, но черных и классических. Рубашка белая и тоже строгая, только галстука не хватает. И пиджак. Удлиненный, с бархатными лацканами. Где-то она такой уже видела. Известно где. И у кого. Господи, четырнадцать лет. Ну пятнадцать максимум. А может и тринадцать, возраст современных детей определить сложно. Это даже не полвека разница. Это разница в целую жизнь.
Нет, она может и ошибаться. А девчонка ждет, допустим, появления кого-то из конкурсантов, которые будут репетировать сразу после Всеволода Алексеевича. Но опыт подсказывает, что она не ошибается. Даже не опыт, а чуйка. «Своих» Сашка всегда чуяла. Вот только не ожидала еще когда-нибудь встретить «своих».
Она не может не подойти, хотя знает, что этого делать не стоит. Особенно сейчас, когда она по другую сторону баррикад. Но все равно хочет убедиться, что ей не показалось. Встает у девчонки за спиной, якобы тоже репертуарный лист изучает. Весьма посредственный, кстати: сегодня конкурс, завтра ничего, а потом недельные гастроли Краснодарского театра оперетты. Дают «Цыганского барона» и «Веселую вдову». Скукотень. Сашка недолюбливает оперетту как жанр. Она человек сильных эмоций, ей нужна драма так драма, в масштабах оперы, какой-нибудь «Борис Годунов» например.
– И что собираешься делать? – спрашивает она негромко.
Девчонка оборачивается, их глаза встречаются. Вот и момент икс. Фанаты Туманова не могут Сашку не знать. Несмотря на то что она давно ушла в тень. Фанаты не могли пропустить все те публикации, которые были в СМИ, даже новое поколение, наверняка, листало архивы.
Во взгляде девчонки такая буря эмоций! Узнавание, понимание и… Нет, не ненависть, уже хорошо. Но затравленность. Готовность защищаться. Ну почему все его поклонники такие? Почему? Были и остаются. Затравленные, несчастливые, всегда готовые укусить. Почему у других артистов не так? А у них не так, Сашка проверяла.
– Просто хочу увидеть. Это противозаконно?
Ответ звучит с вызовом. Сашка улыбается. Хорошенькая девчонка, черноглазая, с характером. Кого-то напоминает.
– Нет билета на вечерний концерт? – в лоб спрашивает Сашка.
Пыхтение. Понятно все. Мы нищие, но гордые. Сама такой была. Эта не станет просить, никогда в жизни. Сашка лезет в рюкзак, выуживает свой бейдж с логотипом фестиваля и идиотской надписью «артист». Какой она артист? Но напечатали одинаковые, ей и Всеволоду Алексеевичу, без разбора. Впрочем, что на ее бейдже надо было написать? «Обслуга»? Сашка протягивает бейдж девчонке.
– Возьми. Пройдешь по нему вечером и сядешь в зале на свободное место. Возьми, возьми. И не карауль под дверями, не унижайся.
Ух, какой взгляд! Таким испепелить можно. Но бейдж берет. Смотрит на Сашку волчонком. Конечно, она все про Сашку знает. Ну, не все, но то, что в газетах писали. И интересно ей до ужаса, потому и сдерживается, не хамит. Сашка на ее месте и в ее возрасте уже нахамила бы. И послала добродетельницу вместе с бейджем по известному адресу.
– Пройдемся? – предлагает Сашка. – Он еще не скоро выйдет. И, поверь, ты не увидишь то, что хочешь увидеть.
– Откуда ты знаешь, что я хочу?
– Дай угадаю? Ты хочешь понять, что он существует. Не только в телевизоре. Хочешь увидеть его таким же здоровым и жизнерадостным, таким же красивым и обаятельным, как на сцене. В идеале он должен к тебе подойти, сделать селфи и выслушать все те добрые слова, которые ты собираешься ему сказать. Так?