Та улыбнулась ему и смущенно отвела взгляд, после чего начала яростно что-то печатать на клавиатуре. И все бы ничего, да только на повернутом в сторону кабинета мониторе светился лишь рабочий стол… Забыла, бедняжка, документ открыть.
— Эх, — почти шепотом сказала я, когда мы постучались и вошли к Хель. Та говорила по телефону и жестом дала понять, чтоб подождали тихонько. — где моя юность, когда я так же краснела при виде красавчиков?
— Спасибо за красавчика, — уловил главное Лёва. — Плюс тебе в карму, сестра.
Он растянул губы в ехидной улыбке, очень его украшавшей.
— Мне-то плюс в карму, а тебе минус, — заметила хмуро, — ты должен был, как хороший мальчик, напомнить, что годы моей юности еще не прошли. Что я еще о-го-го.
— И вам добрый день, — задумчиво отпивая кофе, поприветствовала нас закончившая разговор Хель. — Снова совращаешь мою секретаршу, Лёвчик? Ох, дождешься у меня!
— Я просто прошёл мимо, — сделал невинный вид парень, при этом яростно борясь с желанием улыбнуться. — И вежливо поздоровался.
— Вежливостью ты её и сразил, — кивнула Хель, — главное, чтоб не до состояния нестояния или беременности. Она мне еще нужна здесь. Ну а ты, Марго? Тоже сражена красотой мальчика?
— Безусловно, — я посмотрела на Лёву, прищурилась. — Хоть и ростом не очень, и в плечах мелковат, да и губы тонковаты… Но родственников не выбирают, приму братика любым.
— Губы и правда тонкие, — согласилась Хель, — и тщедушность фигуры ты зря подчеркиваешь этими футболочками в обтяг.
— Эй! — возмутился предмет обожания многих, но не наш. — Не стыдно вам? Вдвоём на одного. За что?
— Чтоб не заносило на поворотах, — Хель встала, взяла сумочку и пошла к выходу, продолжая: — Совратишь мне девочку, разобьешь сердце, она работать не сможет.
— Нельзя быть такой черствой, — закатил глаза Лёва, — вам бы только о работе думать.
— А тебе бы только по клубам бегать на папины деньги, — Хель внезапно стала серьезной. — Не играешь больше, Лев?
Я, открыв рот, посмотрела на парня, тот нахмурился, даже разозлился. Покосившись на меня, сказал твердо:
— Не играю, и давно. А вам бы любую ерунду вспоминать, ещё и прилюдно. Ладно, мне пора, всего хорошего дамы!
Мы проследили за Лёвой и Хель тихо пояснила:
— У мальчика слабость к картам, а родители в последние пять лет слишком заняты собственными отношениями. Я, конечно, «за» свободное плавание для птенца, но все-таки присматривать в бинокль иногда очень не повредит. Для личного душевного комфорта, аккуратно.
Я была удивлена новым открытием, ведь Лев совсем не казался тем парнем, что проигрывает большие или даже средние суммы за картами, позволяя себе ввязываться тем самым в неприятности. Но Хель быстро замяла тему, мягко — в спину — направив меня прочь из её офиса. Буквально через дорогу нашлось и наше место дислокации: огромный салон — бутик, где можно было примерить множество готовой одежды и даже — о чудо — пошить на заказ.
Последний раз я носила вещь лично на меня сшитую в школе. Сама же тот фартук кроила и строчила, классе в седьмом, кажется, на уроке труда. Во взрослой жизни заказывать на себя что-то не довелось, да и в голову не приходило. Но Хель убежденно заявила, пока меня обмеряли:
— Сшитая по тебе вещь — это знак качества и уверенности. Хороший мастер сделает так, что заурядная фигура превратится в нечто яркое и неповторимое. Разумеется, это не необходимость, милочка, вовсе нет. Это, можно сказать, роскошь, которую иногда — по мере жгучего желания — может позволить себе женщина. Сейчас есть огромный выбор среди готовой одежды, но, согласись, есть нечто магическое в причастности к созданию костюма лично под тебя. Скажи, какими сделать карманы на брюках?
И мне подсунули картинки с разными вариантами.
Пожалуй, Хель оказалась права, магия в создании нового образа несомненно была. Вся эта беготня вокруг меня, суета, обсуждение только меня, и никого больше… всё было настолько ново и настолько удивительно, что хотелось улыбаться каждому. И, несмотря на дикую усталость, навалившуюся к вечеру, на виллу я приехала абсолютно счастливой женщиной.
У меня при себе было и несколько мелких презентов для Жанны Михайловны — их передала Хельтруда. Потому, прокравшись в дом и оставив свои пакеты снаружи, я отправилась на поиски хозяйки дома, примерно представляя, где её комната.
Вот только там я обнаружила не Жанну Михайловну, а её сына. Дверь была едва приоткрыта, и я, от усталости позабыв о любых манерах, толкнулась вперёд. Лёва вздрогнул от моего появления и едва не уронил шкатулку с драгоценностями, удерживаемую им.
Дверца открытого сейфа жалобно скрипнула, а после неё «скрипнул» и Лёва, выражая этим хныкающим звуком всю гамму братских чувств.
— А где Жанна Михайловна? — глупо спросила я.
Братец вздрогнул от звука моего голоса. Чуть помедлив, он спешно, с громким «клац» захлопнул шкатулку и убрал её в сейф.
Я медленно развернулась и пошла к лифту.
Лёва догнал меня почти сразу. Мы вместе поехали в гостиную, а там вместе прошли к кухне. Он молчал, только следовал за мной по пятам и косился.
— Слушай, ты меня пугаешь, — остановившись у холодильника, заявила я. — Чего надо?
— Поговорить, — заявил парень.
— У меня день прошёл в примерках нижнего белья, просто одежды и обуви. День, Лёва. А я никогда не была заядлым шопоголиком. Меньшее, чего сейчас хочу — это говорить.
— Тогда ты всё не так поймёшь, — закончил он.
— Я уже всё поняла как мне надо было. И выводы сделала. Поздно что-то менять, так что отстань.
Распахнув холодильник, я сунула братцу в руки кульки с подарками для Жанны Михайловны, и принялась лепить для себя бутерброд из колбасы, сыра и отбивной.
— Хлеб там, — парень указал куда-то в уголок.
Я отмахнулась, уже поедая импровизированный ужин и направляясь к выходу.
— А это? — Лёва догнал меня, показывая на вещи, данные ему.
— Это для твоей матери, — я посмотрела на него очень внимательно. Перестав жевать, тихонько добавила: — Они не дорогие, эти вещи. Перепродать если и получится, то за копейки.
Лёва разозлился. Лицо его вытянулось, крылья носа раздулись, губы превратились в тонкую нить.
— Пока, — сказала на прощание и выпорхнула наружу, где подхватила все свои пакеты и пакетики, едва не падая под их весом, и пошла к гостевому домику.
Как и подозревала, Лёва меня догнал.
— Марго, я не вор! — заявил он громко, и в каждой букве каждого слова я слышала отголоски его задетого эго.
— А кто? — спросила я.
Братец затих, обдумывая ответ и громко пыхтя. Я остановилась и всучила ему половину своих пакетов. Потом подумала, и, пока он растерянно хлопал глазами, отдала еще треть.
— Помоги мне, пока соображаешь. Тяжело.
Он не стал возражать. Хмурясь, кивнул и, погребённый пакетиками, поплёлся дальше. Так мы дошли до домика, а после до моей комнаты, где сгрузили всё добро. Зоя Аркадьевна встретила нас в гостиной, приветственно улыбаясь. Будто для неё было абсолютной нормой моё позднее появление с братцем и пакетами.
— Как прошёл день? — спросила няня.
— Прекрасно, — улыбнулась я. — А ваш?
— Сегодня тяжелее, — честно призналась она. — Дети скучали по вам и потому вели себя по-разному. Особенно Артём. В целом, всё хорошо, но им тяжеловато даются столь долгие внезапные разлуки.
— Тогда завтра я отменю поездку к психологу, — решила я. — Сама ведь тоже страшно соскучилась, а Хельтруда прямо настаивает на посещении некоей Лазаревой Ирины. Говорит, мне нужно от профи услышать, что надо позволять себе больше эгоизма.
Я засмеялась, но почти сразу умолкла, заметив лица няни и Лёвы. Они смотрели на меня с самыми серьёзными минами и покачивали головами, как два болванчика.
— Что?
— Ни в коем случае ничего не отменяйте, Маргарита. — Зоя Аркадьевна собрала своё вязание и посоветовала: — Доведите начатое до конца, а про детей я вам сказала, чтобы вы понимали, что они тоже по вам скучают.
Развернувшись к выходу, она будто опомнилась и добавила шепотом:
— Сегодня они притворяются уснувшими. Ждут вас. И мы испекли шикарный пирог все вместе, он в холодильнике. До завтра.
Няня ушла, а Лёва, посмотрев на меня долгим тоскливым взглядом, повторил:
— Я не вор.
Я вздохнула, поняв, что от него так просто избавиться не выйдет.
— Тогда поешь с нами пирога, — улыбнувшись пошла к детской. — А после расскажешь, что тебя привело туда, где мы случайно встретились. Ну, или уходи, если не хочешь раскрывать передо мной великих тайн.
Он не ушёл.
Даже когда я вышла из детской в окружении своих галдящих счастливых детей, получивших разрешение не спать, а почаёвничать. Даже когда Артём влез на загривок Лёве и потребовал «кактать как лошадка». Даже когда пирог оказался внезапно пересоленным, хотя должен был быть сладким…
Лев честно прождал больше двух часов, пока мы набесимся и пока я уложу своих любимых чад. Когда я вышла из детской, тихо прикрыв дверь, он сидел в кухне и грустно смотрел в окно.
— Терпеливый, — похвалила его я, — ну, говори, что у тебя? Обманули? Оклеветали? Ты же такой честный и правильный, а они…
— Кто они? — не понял он.
— Те, кто тебя за карты усадил, — попробовала догадаться я.
И, когда Лёва совсем поник, я поняла, что попала в цель.
— Меня не заставляли, Марго, — пробубнил он. — Но это и правда карты. Я хотел отыграться раз и навсегда. В тот день так фартило!
— Верю, — кивнула я. — Один раз я в автоматах с игрушками сразу две их вытащила, подряд. И мне бы остановиться, но… Продула потом там две сотни рублей! Азарт — страшная вещь, без трусов можно остаться в лёгкую, а дальше и жизни лишиться.
Он вздохнул, упёрся головой в стекло окна.
— И много проиграл?
— Достаточно.