— Ну? — я поторопила его, чувствуя, что начинаю отключаться на ходу. — Что, отцу виллу продать придётся?
— Это не его вилла, он её арендует! — Лев обернулся, его глаза светились от гнева. — И я не возьму от него ни копейки!
— Правильно, — кивнув, отпила немного сока и села напротив братца. — Лучше воруй у матери украшения — это более по-мужски.
Льва перекосило.
Вскочив на ноги, он забегал по комнате, хватаясь за голову и оттягивая волосы на висках. Я всерьёз заволновалась о его пышной шевелюре.
— Так сколько?
— Двадцать тысяч.
— Рублей?
— Ты что, совсем? Кто на деревянные играет? Евро конечно.
— Ну ты даёшь, — я отставила сок в сторону, чтоб при следующем глотке не подавиться новой информацией. — А сам столько зарабатываешь? Просто вроде как есть золотое правило даже для дуралеев вроде тебя: проигрывай только то, что есть в наличии.
— Я… Проиграл я всего тысячу! Но меня поставили на счётчик. Взяли подписку, и теперь каждый день капает по сто процентов сверху. Меня скоро прикончат, понимаешь?
— Иди к Лопухину.
— Ни за что. Они с матерью в ссоре. Она не берет у него ни копейки, звонила подруге в Питер — просила выселить оттуда квартирантов. Кажется, мама планирует уйти от отца, наелась жизни с ним досыта!
— А ты при чём? Насколько я поняла, он тебя усыновил, и вряд ли обрадуется, что единственного законного отпрыска прибьют в подворотне. Скажи ему о своей беде, откажет — тогда иди к матери. Мне, прости, тебе помочь нечем. Могу только бижутерию пожертвовать старенькую и новое шмотьё.
— Да ну тебя! Всё шутишь…
— Я-то шучу, а вот ты глупишь, игнорируя бандитов. Родители могут сколько хочешь разбираться между собой, но это касается только их двоих, на детей не распространяется, Лёва. Они по-прежнему твои отец и мать, даже если решили разбежаться.
Он опустил голову, кивнул.
— Обещай, что подойдёшь к отцу, — попросила я.
— Завтра, — пробормотал Лев. — Спасибо, Марго. И спасибо, что не стала бояться меня после того, как увидела, до чего я опустился… Я не вор.
— Слышала уже, — я улыбнулась. — И верю. Только, пожалуйста, думай над тем, что делаешь. Ты не похож на того, кто может променять доверие и любовь родных на зависимость. Слышишь? Азарт можно применять в разных руслах. Задаваться целью, понимать, что вряд ли её сможешь достигнуть, но идти напролом, с адреналином напару. Это покруче карт, Лев.
— Как у тебя с этими косметологами? — усмехнулся он. — Они ведь тебе не нужны. Все эти шмотки, подтяжки и смена цвета волос. Когда ты приехала — была отпадная причёска, все эти кудряшки… Но если ты не веришь в себя без всего этого, то приходится идти долгим путём. Пока!
Он вышел, тихо закрыв за собой дверь, а я, медленно проворачивая ключ в замке, хмурилась, пытаясь осмыслить услышанное. Когда была совсем юной — могла выйти из дома не накрашенной, с волосами цвета розового фламинго и в заношенных спортивках, при этом чувствовала себя королевой красоты. И никто не смел тогда сказать мне хоть слово — я заряжала их своей уверенностью в собственной привлекательности именно в таком виде. Потом половина подруг в такие же ядрёные цвета покрасились, повторяя мою выходку.
А теперь, покидая дорогущий салон, выкрасив волосы в мега-модные цвета и надев дорогую брендовую одежду, подобранную для меня суперспециалистами, я чувствовала себя обманутым ожиданием. Вроде как просроченная конфетка в обалденной обертке.
Это было странно, и совсем мне несвойственно. Лев несомненно очень верно заметил: менять прежде всего необходимо сердцевину, а уж потом браться за всё остальное, иначе деньги и силы будут выброшены на ветер.
Следующий день начался настолько рано, что показалось, будто успела лишь глаза прикрыть. Зато, когда открыла их, чуть не испустила дух от понимания: кто-то ломится в моё окно.
Потом вспомнила, что я не в Московской многоэтажке, и это немного порадовало.
Тем временем из-за плотно задёрнутых портьер снова постучали.
Я мужественно восстала из кровати, чувствуя себя очень несвежим зомби, и ринулась к окну, выяснять, кому в такую рань не спится.
Это был Олег.
Красивый, как греческий бог, но с изъянами в виде красных век, совершенно невменяемого блуждающего взгляда и волос дыбом.
— У вас грипп? — сходу спросила я.
— Нет, вдохновение! — озадачил меня он, с тоской добавив: — Накатило ночью, а теперь ушло.
— Ко мне не приходило, — честно сообщила я. — Здесь его нет.
— Мне бы кофе, — отмахнулся Олег. — Мой кончился, а спать ещё не время.
Я осмотрела всю часть Олега, которую могла видеть из окна. Честно говоря, хотелось поспорить и первым делом уложить его в кровать. Без всякого двойного подтекста уложить, потому что в его состоянии он явно только и смог бы, что спать.
Олег в ожидании моего ответа широко зевнул и почесал где-то внизу спины, внезапно утрачивая много баллов от прежнего притягательного образа.
— Ты так вкусно готовила у меня на кухне тогда, — вдруг проговорил он, подмигнув красным воспаленным глазом. — Просто фея. Я сам так не могу.
— У нас пирог оставался с вечера, — вспомнила я. — Хочешь отдам? И сок есть томатный. Он, вроде как, тоже бодрит.
— Не откажусь, — закивал Дорф, потирая глаза и вновь зевая. — А то у пса есть что перекусить, а я остался ни с чем. Его корм отвратителен на вкус.
Я округлила глаза, собираясь спросить, откуда бы Олегу это знать, но тот
показал кулак, чуть его разжав.
— На ржаные сухари с беконом чем-то похоже, но хуже, — пожаловался он.
Я кивнула и велела с самым суровым лицом:
— Стой здесь. Сейчас добуду тебе еды.
Пожертвовав писателю, пришибленному вдохновением немного колбасы, пирог, сыр и сок, я всё-таки уточнила:
— А где твоя кухарка?
— Они не ходят ко мне в ЭТИ дни, — загадочно ответил Олег, сверкая глазами и впиваясь зубами в колбасу.
Я тут же вспомнила о днях, когда каждая женщина чувствует в себе попеременно желания: убить с особой жестокостью, поплакать, съесть много сладкого и закусить селёдкой; поплакать ещё, вспоминая всю несправедливость жизни, а потом, внезапно, посмотреть триллер, сочувствуя пойманному маньяку и лечь спать, чувствуя себя маленькой и одинокой.
Но это женские дни. О мужских таких я раньше не подозревала.
Однако вот он, Олег, нарисовался под окнами, ест пересоленный яблочный пирог и странно улыбается, косясь на ржавый гвоздь слева.
— Прости меня, — не выдержав, я спросила, — но что за дни такие, когда даже прислуга предпочитает скрываться?
Олег посмотрел на меня удивлённо, будто вспоминая, кто я, почему говорю с ним и зачем он вообще у этого дома. Потом на его лице мелькнула тень понимания и сразу раздражения.
— Маргарита, — со злостью начал Дорф, — я только что почти понял, как убить Пьеро в три этапа, чтоб никто не смог обнаружить следы преступления, и Анна осталась бы с Джованни! А тут ты со своей едой!
Я отстранилась от окна, не зная, стоит ли продолжать эту странную утреннюю беседу, но тут он все же добавил тихо, с обвинением:
— У меня дедлайн. Как ты не понимаешь? Никто не понимает… Но если сделать именно так, то, возможно, Пьеро и правда умрёт как надо…
И ушёл, унося еду с собой и оставляя меня наедине с чувством полного шока. Страшные, блин, люди, эти творческие натуры! Вот честное слово…
Уснуть снова я так и не смогла, зато — впервые за очень долгий период — захотела побаловать домашних выпечкой. В итоге нашла в интернете рецепт простого тортика, сбегала в большой дом и набрала с их кухни недостающие ингредиенты, а после пару часов посвятила готовке. Зоя Аркадьевна, пришедшая к восьми, если и удивилась моему раннему подъему и кухне, щедро посыпанной мукой, то ничего не сказала, лишь как всегда загадочно улыбнулась.
Она чуть помогла мне с коржами, затем подождала пока я лично разбужу детей, отправив всех на водные процедуры, и повела нас на виллу завтракать. К тому времени торт был готов и убран в холодильник для пропитки, а дети воодушевленно ждали ужина, ведь мы решили устроить небольшую сладкую вечеринку.
Не знаю, к счастью ли, или к беде, но хозяев виллы за столом с утра не было. Лёва тоже проспал. Так и вышло, что завтракать вышли лишь приезжие отпрыски Лопухина и — неизвестно откуда взявшийся — Игнат. Тот предупредил нас, что больше ждать некого, и замер на пару мгновений, глядя на меня.
— Новая причёска, — заключил он. — И…
Игнат провел двумя пальцами вокруг своего лица, намекая, должно быть, на посвежевший вид.
— Во всю трачу деньги отца, кручусь днями и ночами, — кивнула я, вспоминая наш с ним разговор, где я получилась жуткой неблагодарной эгоисткой, наживающейся на несчастном старике. — Ни то завтра снова пропадёт из жизни лет на тридцать…
Игнат чуть вздёрнул брови, но ничего не ответил. Лишь обошёл стол, демонстративно сев в дальнем углу, напротив.
Девушка в переднике — кажется Юля — сразу засуетилась, попросив всех занимать свои места и сказать ей, если вдруг не хватит приборов… Заскрипели стулья по паркету, засмеялся Артём, успевший бросить виноградом в сестру.
Всё это напоминало отдых в пансионате, где «всё включено». И меньше всего создавало ощущение воссоединения семьи. Скорее, мы рушили старую. Паша и Карина сидели напротив меня, и мы переговаривались о том — о сём, периодически выражая интерес к тому, когда узнаем результаты экспертизы на отцовство. При этом все мы косились на Игната, а тот сосредоточенно ел, глядя лишь в свою тарелку. Однако на последних ложках каши помощник отца внезапно поднял голову и посмотрел на меня, уточнив:
— У вас ведь сегодня поездка к Ирине по плану?
Я чуть смутилась, кивнула. Не хотелось, чтоб все присутствующие знали, что мне назначена встреча с психологом. Будто это у меня крыша поехала, а не, скажем, у Олега Дорфа…
— Позволите мне вас отвезти? — продолжил Игнат. — Хельтруде вряд ли будет удобно, а у меня как раз было к вам дело.