оряжении, но всё равно этого было мало.
- Бей Никопола даст тысяч десять, потому что больше у него нет, а у Штефана войско гораздо многочисленнее, - грустно ответил я, но Стойка продолжал излучать уверенность, как тогда, в лагере, когда предлагал напасть на Штефана, стоявшего на противоположном берегу речки:
- Вместе с турецкой помощью наскребём тысяч двадцать пять, а это уже немало, - продолжал меня убеждать он. - Если Штефан придёт и нападёт, наши воины будут защищать Букурешть, то есть молдаване не возьмут город сразу, с наскока. А если в это время ты подоспеешь с турецкой подмогой и ударишь молдаванам в тыл, они не смогут продолжать осаду и уйдут.
Эта уверенность в победе, такая удивительная среди всеобщего уныния, передалась и мне. Я воспрянул духом.
- Значит, наше дело и впрямь не безнадёжно. Мы отомстим Штефану за наши прежние поражения, - сказал я, - но придётся потратиться.
* * *
В подвале, глядя, как казначеи пересчитывают золото, насыпая нужную мне сумму в мешочки, я почти веселился: "Вот она, сила, которую всегда можно применить. Сила денег!"
Вдруг вспомнились слова, которые когда-то говорил мне Милко. Объясняя, как у него получается совладать со своим вечным волнением и заставить руку выводить на пергаменте чёткие буквы, он говорил: "Как бы я ни волновался, знаю, что перо в моей руке всё равно останется твёрдым". Вот и я мог сказать: "Как бы ни были сильны мои страхи, которые мешают мне бороться с врагами, знаю, что сила золота всегда мне поможет. Пока оно не утратило свой блеск для алчущих, золото мне поможет".
Выйдя из подвалов, я направился на женскую половину дворца, потому что со времени возвращения из похода, ставшего таким неудачным, толком не видел ни жену, ни дочь, ни сыновей, которые, ещё не достигнув отрочества, продолжали жить с матерью. Хотелось всех успокоить, уверить, что всё обязательно будет хорошо.
Путь Марица ни в чём меня не укоряла вчера, а лишь крепко обняла, сказав "слава Богу, ты цел", я избегал говорить с ней и вообще показываться ей на глаза, а теперь хотел это исправить.
Женины служанки, которых я встречал по пути, смотрели на меня растерянно, и это означало, что сегодня они против обыкновения не получили никаких распоряжений от своей госпожи, которая обычно не давала им оставаться без дела.
Жена будто ждала меня. Сидела в спальне возле окна, но смотрела не во двор, а куда-то перед собой. Услышав мои шаги, она повернулась, встала, сделала шаг мне навстречу и произнесла:
- Не могу ничего делать, всё из рук валится. Что будет? Скажи мне.
- Марица, - я обнял её, - всё будет хорошо. Обещаю.
- Мне нечего бояться? - спросила она робко.
- Нечего, - кивнул я и улыбнулся, а затем поцеловал жену.
В эту минуту я и вправду верил, что силён и смогу защитить её и своих детей. Вот почему я нисколько не растерялся, когда кто-то настойчиво потянул меня за рукав. Это была Рица:
- Отец, всё будет хорошо? Молдаване не возьмут город?
- Не возьмут, - спокойно и уверенно ответил я, поэтому Рица заулыбалась, а затем со всех ног побежала вон: - Слышали? Отец говорит, что нам бояться нечего.
Эти слова она явно обращала к своим младшим братьям - Мирче и Владу, которые тут же появились в комнате вместе с ней:
- Отец, а молдаване точно не возьмут город? - почти хором спросили они.
- Нет, не возьмут, - снова сказал я.
Правда, когда я направился к себе в покои, уверенность почему-то начала покидать меня. Я спрашивал себя, правду ли сказал жене и детям. А может, я солгал?
Как бы там ни было, мне следовало дать своим слугам распоряжение готовиться к отъезду. Завтра на рассвете я собирался выехать из Букурешть, чтобы к середине дня уже быть в Джурджу, а оттуда отправиться в Никопол или в другую крепость - в зависимости от того, где сейчас находился никополский бей, который всё время переезжал с места на место, следя за порядком во вверенной ему приграничной области.
Уже войдя в свои комнаты, я услышал откуда-то из-за спины:
- Господин...
Это произнёс знакомый голос. Я ожидал его услышать, потому что со вчера, вернувшись в столицу, почти не уделил его обладателю внимания.
- Господин, - повторил Милко, заходя вперёд и глядя мне в глаза.
Я вдруг почему-то подумал, как же хорошо, что он больше не носит чёрное, и что кафтан из бледно-синей ткани, который сейчас на нём, ему очень к лицу. А ведь юноша надевал эту новую одежду без всякой мысли понравиться мне. Он вообще сейчас думал о другом.
Очевидно, ещё мгновение назад Милко хотел спросить: "Всё очень плохо?" - а теперь, увидев выражение моего лица, чуть приободрился: - Господин, ведь молдаване не возьмут город?
- Не знаю. Не должны, - ответил я, и это было гораздо честнее, чем то, что я сказал жене и детям.
- Господин, - снова повторил он и обнял меня, потому что ему было страшно.
В дверях показался один из греков-челядинцев, но я едва уловимым взмахом руки велел этому греку удалиться.
- Прости меня, Милко, - вырвалось у меня.
- За что, господин? - удивился тот и, разомкнув объятия, снова посмотрел мне в глаза.
- За то, что я так слаб и не могу защитить людей, которые мне дороги.
- Слаб? - переспросил юноша, а затем уверенно произнёс: - Господин, ты не слаб. Ты просто не уверен в себе, но это пройдёт. А так ты сильный.
- Сильный? - я в свою очередь удивился и посмотрел с сомнением.
- Да, - Милко, положив руки мне на плечи, несколько раз кивнул. - Как ты можешь быть слабым, если научил быть сильным меня?
- Тебя? Сильным? - мне по-прежнему казалось непонятным, потому что я всегда считал и продолжал считать, что такого юношу как Милко всякий может обидеть.
Юный писарь улыбнулся, и его лицо светилось счастьем. От прежнего страха не осталось и следа:
- Раньше мне казалось, что, как бы я ни старался, мне не изменить свою судьбу, и она никогда не будет такой, как мне хотелось бы. Но ты... ты заставил меня думать по-иному. Теперь я знаю, что могу изменить свою судьбу, если буду упорен и терпелив. Я получил то, к чему стремился. Но у меня не было бы того, что есть теперь, если бы я только сидел и горевал о том, чего лишён. Я совершал поступки, и они помогли мне добиться того, чего я желал. Значит, я сильный, раз властен над своей судьбой.
Разумеется, мне было понятно, чего он желал и чего добился, поэтому я улыбнулся и ответил:
- Да, ты сильный.
- А ты - тем более, - подхватил Милко. - Ведь это ты меня учил быть терпеливым и стремиться к цели.
Я сам крепко обнял его, и мне захотелось сказать: "Я люблю тебя. Люблю за то, что ты такой слабый и одновременно такой сильный. Я могу заботиться о тебе как о более слабом и потому чувствовать себя сильным, но когда мне самому нужна опора, ты даёшь мне это". Мне хотелось признаться, но затем пришло сомнение, поймёт ли Милко с первого раза. А если поймёт превратно и обидится? Придётся долго объяснять, а на это сейчас совсем не было времени.
* * *
К никополскому бею следовало ехать с подарком. Даже если при этом везёшь ему ещё и деньги, чтобы нанять воинов.
Можно было подарить красивую золотую посуду, небольшой бочонок хорошего вина или что-то иное, но выбирать сейчас следовало лишь из того, что есть у меня в комнатах или лежит в дворцовых подвалах. Достать другое не хватило бы времени, так что выбор казался не велик, и я как раз обсуждал это со своими слугами-греками, как вдруг выяснилось, что времени ещё меньше. В покои вошёл один из дворцовых стражей и сказал:
- Государь, твой слуга Стойка очень просит тебя прийти. Молдаване подступили к стенам города.
- Что? - я ушам не поверил. - Как они успели за два с половиной дня дойти сюда?
- Не знаю, государь, - ответил стражник. - А вот Стойка знает.
Оказалось, страж выразился не совсем точно. Он имел в виду лишь молдавскую конницу, которая действительно подошла к стенам Букурешть, но остановилась на некотором расстоянии, а мои воины стрелами и пушками не подпускали её ближе. Как видно, приказа нападать она не получала, потому что легко смирилась с тем, что ближе ей не подойти и не помешать жителям пригорода, которые поспешили перебраться вместе со скарбом под защиту городских укреплений.
Глядя со стены на всадников, кучно стоявших вдалеке на равнине, Стойка сказал:
- Они наверняка были посланы вслед за тобой, чтобы поймать тебя. Не зря мы торопились доехать до столицы. А теперь молдаване видят, что в столице им дают отпор, как будто их ждали. Поэтому они доложат Штефану, что ты здесь, в городе.
- Как же мне теперь ехать к никополскому бею? - спросил я. - Если покину город, они поймают меня. Но и не ехать я не могу, ведь вслед за ними через несколько дней подойдёт молдавская пехота и тогда они начнут штурм. Я не могу просто сидеть и ждать, когда это случится! Может, сразимся с этой конницей, пока её мало? Сколько их? Тысяча? Две?
- Я насчитал четыре. Это много, - прозвучал ответ.
- Значит, надо придумать способ отвлечь их, чтобы мне уехать.
- Отвлечём, - спокойно ответил Стойка, - но я настоятельно советую тебе, государь, ехать к никополскому бею не завтра утром, а сегодня ночью. Мы отвлечём их, а ты уедешь через дальние ворота. А даже если они и увидят тебя, то быстро потеряют в темноте.
- Ты опять прав, - улыбнулся я и в очередной раз подумал, что этот человек чем-то напоминает мне моего старшего брата Влада.
* * *
Как же я был неправ, когда думал, что все мои домашние и слуги будут мысленно укорять меня за поражение! Как же я был неправ, когда избегал говорить с ними! За целый день, проведённый во дворце после возвращении в Букурешть, со многими из них я не обменялся даже двумя словами. И вот наступила ночь, мне настала пора уезжать, а все они вышли во двор проводить меня и смотрели с искренней теплотой, как будто я ни в чём не был виноват.