Но было поздно. Основную часть я уже сказал. Мехмед и сам увидел это, потому что мои сыновья, которые только что вели себя так свободно, теперь в страхе прижались ко мне и смотрели на Мехмеда так, как будто перед ними был сам дьявол.
- Ах ты, лжец! - воскликнул султан, вскочил с ложа и, оказавшись возле меня, зашипел, глядя прямо в лицо: - Ты поплатишься за это!
Затем он схватил обоих моих сыновей за воротники кафтанов, как щенков хватают за шкирку, и разом дёрнул к себе:
- Они всё равно мои. Сделку не отменить.
Наверное, Мехмед хотел увести их, но дети, как только оказались оторваны от меня, разом заверещали, принялись крутиться и вырываться так, что с трудом можно было удержать, а младший, Влад, вдруг извернулся и вцепился в ладонь Мехмеда зубами.
Султан вскрикнул и выпустил обоих мальчиков, которые снова кинулись ко мне и прижались ещё крепче.
Слуги уже подавали Мехмеду платок, потому что на укушенной руке выступила кровь:
- До крови прокусил, щенок! - шипел султан, с ненавистью глядя на меня.
- Когда у мальчика острые зубы, это очень плохо, - ответил я по-гречески. - Такого мальчика не для всякой цели можно использовать. А поскольку мои сыновья - близнецы, то и у второго зубы не менее остры. Берегись.
- Что ты им обо мне наговорил? - спросил Мехмед по-турецки.
- Я сказал правду, - ответил я всё так же по-гречески, будто издеваясь. Нравится, как звучит греческая речь, тогда слушай!
- Какую ещё правду?
- Что ты - содомит, а это страшный грех. Сказал, что ты заставишь моих детей грешить, и что после смерти они попадут в ад, но Бог наверняка накажет их ещё при жизни. Я сказал, что они станут мерзкими для праведных людей. Сказал, что праведные не захотят даже прикасаться к ним, как не прикасаются к прокажённым. Я сказал, что мои сыновья должны бояться тебя, бежать от тебя и не исполнять твоих повелений, а если ты станешь грозить им, то пусть затыкают уши и не слушают.
- Тогда пусть послушают тебя, - резко ответил Мехмед. - Скажи им, что если они не станут меня слушаться, я отрублю им головы. Скажи им это сам. А если не скажешь, всё равно так и будет.
Вдруг один из слуг султана с поклоном приблизился к нему и что-то шепнул на ухо, а Мехмед сразу повеселел и кивнул, дескать, исполняй.
Я не знал, что задумал султан, но снова обратился к своим сыновьям по-румынски. Сказал им, чем угрожает султан, но добавил, что не нужно бояться смерти. Пусть я произносил им смертный приговор, но по счастью мой голос не дрогнул:
- Если султан убьёт вас, вы попадёте в рай, станете похожи на ангелов. А если согласитесь совершать грех, то попадёте в ад, и Бог сделает так, чтобы вы мучились, как в аду, ещё при жизни. Будете мучиться и при жизни, и после смерти.
- Отец, мне страшно, - сказал Мирча и готов был заплакать, но я повторил:
- Не бойся. Если султан убьёт вас, то убьёт и меня. Мы будем вместе. Я не дам вам заблудиться в стране мёртвых, покажу, куда идти.
Это была правда, ведь всякой православной душе после смерти предстояли мытарства. В течение сорока дней решалась её судьба, а на весах взвешивались её грехи и добрые дела - что перевесит. И я собирался пройти этот путь вместе сыновьями, упросить небесных служителей, чтобы разрешили проводить детей до самых ворот рая. Мирче и Владу не обязательно было знать, что после нам придётся разлучиться. Я нисколько не надеялся, что мои дары монастырям и другая помощь, которую я оказывал нуждающимся, перевесят вторую чашу весов - чашу с грехами.
Султан внимательно следил за нашим разговором, но на этот раз не догадался о смысле:
- Ты, наверное, думаешь, что я их не казню? Думаешь, мне слишком жаль будет казнить таких красивых детей?
- Я сказал им, что ты отрубишь им головы, но также сказал, что это не страшно, - ответил я теперь уже по-турецки.
- Не страшно? - улыбнулся султан. - Сейчас они увидят, как это не страшно.
Он снова уселся на возвышение и мы ждали некоторое время, которое показалось мне вечностью, а затем в комнате появился человек с большой тяжёлой саблей. Я уже видел такие не раз - такими саблями рубят головы.
Никаких сомнений не осталось, когда в комнату также внесли колоду, на которую должен класть голову казнимый. "Неужели, султан не боится запачкать ковры?" - подумал я, но в следующее мгновение забыл о коврах, потому что в комнату в сопровождении четырёх стражников вошёл Милко, у которого руки теперь были связаны за спиной.
- Ну, что? Пусть увидят, как это не страшно? - очень серьёзно спросил меня Мехмед.
Вместо ответа, я велел своим сыновьям отвернуться.
- Нет, нет, - покачал головой султан, - вели им смотреть. А то я скажу слугам, чтобы они заставили твоих сыновей видеть всё.
Я вынужден был сказать детям, чтобы смотрели, но Милко почему-то выглядел очень спокойным. Он безмятежно улыбнулся, а поскольку в отличие от большинства присутствующих понимал, что я говорю детям, то уверил их:
- Это совсем не страшно. Когда умираешь быстро, это не страшно. Видите? Я совсем не боюсь.
Он без всякого сопротивления опустился на колени и, положив голову на колоду, продолжал улыбаться.
Султан несколько мгновений смотрел на всё это, а затем вдруг сделал знак палачу остановиться и снова вскочил с возвышения:
- Нет, так не пойдёт. Мы как будто в игру играем.
Я ещё ничего не успел понять, когда Мехмед вдруг крикнул:
- Это не игра! - с этими словами он кинулся ко мне, оторвал от меня Мирчу и, снова схватив его за шиворот, потащил к колоде.
Мой сын опять начал кричать, вырываться, но безуспешно. Пинком оттолкнув Милко, султан заставил моего сына положить голову на освободившееся место.
Мирча продолжал кричать, а султан велел стражникам держать мальчика, в то время как сам схватил его за волосы, чтобы голова не шевелилась:
- Руби! - раздался приказ.
Тяжёлая сабля палача опустилась, а Мехмед поднял за волосы голову моего сына, теперь отделённую от тела, и велел мне:
- Спроси своего второго сына, хочет ли он, чтобы я сделал то же самое с ним.
Я был так потрясён всем увиденным, что язык перестал меня слушаться. Не получалось произнести ни слова, и вдруг оказалось, что младший из близнецов, Влад, который до этого в страхе смотрел на казнь, вдруг ринулся вперёд, встал перед Мехмедом и крикнул, сверкая глазами:
- Пусть Бог тебя убьёт!
Наконец, я совладал с собой и сумел произнести:
- Султан хочет знать, согласен ли ты умереть, - а Влад оглянулся на меня и ответил:
- Отец, Мирча там один и ему страшно. Пойдём к нему.
Так же спокойно, как до этого Милко, Влад подошёл к колоде, опустился на колени и положил голову, куда нужно.
Мехмед, казалось, до последнего мгновения сомневался, что мальчик действительно не боится и хочет смерти. И всё же приказ палачу прозвучал:
- Руби.
Когда голова второго моего сына упала на ковры, я вдруг встретился глазами с Милко. Тот, кого выбрали для показательной казни, но в последнее мгновение отвергли, всё так же находился возле колоды и наблюдал, как умирают другие, но не мог ничем помочь. Теперь он был в смятении.
И я вдруг испугался, что султан, казнив моих сыновей, так и не казнит меня, оставит жить, и я не смогу выполнить обещание, которое дал Мирче и Владу - быть с ними в период мытарств.
Я кинулся вперёд, но не к султану, как все подумали, а к палачу. Ударив его в лицо, вырвал у него саблю. Она была очень тяжела. Ею невозможно было биться, то есть отражать удары, но я надеялся, что успею нанести один удар - не сверху вниз, как палач, а взмахнуть справа налево. Сабля была острая, и если бы я хоть кончиком дотянулся до султана, получилась бы широкая резаная рана в живот - такая, от которой кишки сразу вываливаются наружу.
Увы, мне не хватило мгновения. Четверо стражников уже вытащили свои сабли из ножен. Я сделал шаг к султану и, схватив рукоять обеими руками, даже успел отвести их далеко вправо, для замаха, когда почувствовал, как тонкий клинок пронзает мне левый бок, входит между рёбер. Глубоко.
Боль была такая, что я не сумел устоять на ногах, выронил оружие, а затем почувствовал, что сознание меркнет, но не испытывал сожаления. Хотя бы одной из целей удалось достичь: меня не просто ранили в бок, а ранили смертельно. Значит, меня уже не нужно было казнить, чтобы я мог выполнить обещание, данное сыновьям.
Прости, Милко, если тебе всё же придётся искать меня в толпе теней.
Простите, Марица и Рица, что не сумел защитить вас.
Простите все воспитанные мною дети, которым я что-либо обещал и не смог выполнить.
Простите все, кого я любил и ценил. Надеюсь, вы будете счастливы.
ФАКТЫ И ЦИФРЫ
Исторический фон повести "Счастье Раду Красивого"
Для удобства поиска информации, историческая справка дана с разделением по темам.
РАДУ КРАСИВЫЙ И ЕГО СЕМЬЯ
Жизнь Раду с 1462 до начала 1470-х годов
Действие повести начинается в 1472 году, то есть со времени восшествия Раду на румынский престол прошло уже 10 лет. Эти 10 лет - самый неизученный период в биографии Раду, потому что изучать особо нечего. Главными источниками являются грамоты и письма самого Раду - официальные документы, где мало личной информации.
Грамоты (чуть больше 20 штук) условно делятся на две группы:
1) пожалования монастырям или оформление сделок монастырей с боярами;
2) юридическое оформление сделок между боярами о покупке поместий, а также дел о наследстве.
Письма (тоже около 20 штук) это переписка Раду с руководством трансильванских городов - в основном, с правящей верхушкой города Брашова.
И всё же на основании этих документов можно сделать некоторые выводы:
1) Среди грамот и писем Раду нет документов, датированных сентябрём, за исключением грамот и писем за 1473 год, то есть каждый сентябрь Раду куда-то "пропадал". Судя по всему,