И вот в 1968 году мне наконец удалось защититься. Над дипломом по палеоэтнографии[346] я работала целых три года. Но это вовсе не значило уймы прочитанных книг, включенных в библиографию: работа была экспериментальной, практической, материальной и исключительно ручной. Мне поручили изучить нураг[347], которому через пару лет предстояло уйти под воду в связи со строительством плотины. Сам нураг уже успели раскопать, и весь собранный материал лежал в подвалах Археологического музея Сассари, в бесконечных рядах ящиков из-под фруктов. В поля пришлось выезжать только для того, чтобы расчищать валуны, составлявшие стены нурага (верхняя его часть обрушилась, осталось лишь три-четыре слоя камней, в общей сложности не более двух метров высотой) и замерять глубину различных слоев, где сохранилось крайне малое количество целых объектов и огромное число фрагментов. Потом, собрав все свое ангельское терпение, я уселась за широкий стол в подвале музея и один за другим, ящик за ящиком, принялась доставать черепки, смахивать с них пыль, измерять; если попадались черепки сосудов – определять при помощью элементарных подручных приборов диаметр, заносить описание в таблицу и… фотографировать.
Однако в процессе съемки я не могла пользоваться вспышкой или каким-либо другим искусственным источником света (необходимым для того, чтобы на фотографии были видны даже мельчайшие царапины и сколы). Поэтому раз в неделю мне разрешали, явившись в музей еще до рассвета, с максимальной осторожностью вынести некоторое количество черепков на террасу и расставить их на парапете, обращенном к востоку. А после, настроив камеру, сосредоточенно ожидать первых лучей восходящего солнца, угол падения которых только и способен был выявить малейшую неровность на гладкой поверхности.
Этой процедуре мне пришлось подвергнуть около двух тысяч черепков и прочих находок. По их форме можно реконструировать изменение методов ведения хозяйства за почти тысячелетнюю историю строительства нурагов. Вначале местные жители были собирателями и скотоводами, а потому пользовались кувшинами для хранения молока и его производных. Позже, когда они открыли для себя земледелие, сосуды изменили форму: теперь в них хранили и шелушили зерно, а на широких и тонких тарелках круглой формы пекли хлеб, как это до сих пор делают в некоторых областях Сардинии. Дно некоторых таких «противней» покрыто искусными надрезами, за время выпекания образующими на поверхности хлеба геометрические узоры.
Это исследование, уже после защиты диплома, натолкнуло меня на целую кучу антропологических текстов о так называемых «примитивных» народах. А благодаря профессору Креберу, отцу превосходнейшей писательницы-фантаста, моей любимой Урсулы К. Ле Гуин (от которого и пошло это «К»!)[348], я узнала много нового об американских индейцах, столь дорогих мне в детстве, когда я рыдала над «Последним из могикан», а мальчишки дразнили меня Сидящим Быком.
Долго ли, коротко ли, но защитить диплом мне все-таки удалось. В те времена у родственников и друзей семьи было принято дарить на защиту подарки внушительные, почти как на свадьбу. Для девушек ими обычно служили украшения, часы, столовое серебро, предметы искусства – в общем, нечто ценное и долговечное. По такому случаю защитившийся обходил самые дорогие магазины города, составляя списки предпочтений. Я тоже подготовила такой список, даже два, но вовсе не в ювелирных мастерских: просто прошерстила два крупнейших в городе книжных магазина и предложила всем, кто пожелал сделать мне подарок, сходить туда и купить то, что мне больше приглянулось. Мой выбор был признан весьма экстравагантным, однако в большинстве своем дарители ему подчинились. Любопытная деталь: крестная, так чутко следившая за тем, что я читала в детстве, этот выбор не приняла. Для нее уважение к традициям оказалось, по-видимому, важнее культуры. Она подарила мне драгоценные антикварные перламутровые четки, которым мне так и не удалось найти применения. Многим книга казалась недостаточно значимым подарком, так что я получала целые библиотеки. У меня дома до сих пор стоят футляры или длинные ряды томов, доставленных в комплекте с роскошными бантами и букетами: «Полное собрание сочинений Вольтера», «Полное собрание сочинений Гете», «Полное собрание сочинений Виктора Гюго», семь томов «В поисках утраченного времени» Пруста, вся серия «Итальянской живописи» издательства «Скира»[349] («Братья Фаббри» только-только закончили рассылать по газетным киоскам своих «Мастеров цвета»[350], но то были дешевые брошюрки, не подходившие для подарка на защиту диплома). В основном это были книги в твердом переплете, крайне тяжелые, и мне вскоре пришлось от них отказаться, поскольку я, вопреки всем прогнозам преподавателей археологии, решила той же осенью перебраться в Милан, где поступила в Высшую школу социальных коммуникаций на факультет киноискусства, хотя у меня не было ни работы, ни жилья, не считая койки в съемной комнате, которую я делила с двумя студентками.
Когда два года спустя я смогла позволить себе поселиться в гордом одиночестве в квартире-студии, то начала потихоньку перевозить свои книги туда, а при последующих переездах забирала их с собой. Сегодня почти все они по-прежнему у меня, за исключением большей части «Книг павлина» и «Оскара», на которые наложили руки мои мать и сестра. Зато они без лишних возражений позволили мне забрать маленькие серые томики BUR.
Естественно, на протяжении долгих лет, по мере того как писались и издавались новые книги, я продолжала их покупать, а многие и получала в подарок. Сегодня у меня несколько тысяч томов, и, как любой активный читатель, я столкнулась с неразрешимой проблемой нехватки места. Все мало-мальски подходящие стены у меня в доме уже заняты, и мне нередко приходится расставлять книги в два ряда. Новые приобретения высятся беспорядочными стопками, и, если возникает необходимость с ними свериться, я схожу с ума, пытаясь вспомнить, что и куда положила. Исключительно из-за отсутствия места мне пришлось смириться с электронными и даже аудиокнигами; однако по крайней мере половина новых текстов по-прежнему достается мне в бумажном виде. Я часто задаюсь вопросом, что с ними будет, когда я умру. Это не настолько цельное и организованное собрание, чтобы его принял какой-нибудь фонд, а городские библиотеки, которым я пыталась что-то дарить, давно закрыли для меня двери.
Иногда я даже мечтаю умереть где-нибудь в Индии, чтобы быть сожженной не в новомодном крематории, а на свежем воздухе, на огромном костре, составленном из книг, сопровождавших меня по жизни.
Часть четвертая
Началом взрослой жизни я считаю момент, когда начала сама зарабатывать себе на жизнь. И переехала с Сардинии в Милан. Но даже после этого переезда не было ни единого дня, чтобы я не прочла хотя бы нескольких страниц. С годами вкусы мои не изменились. Художественную литературу я всегда предпочитала научно-популярной, за исключением вышеупомянутых исторических очерков французских «анналистов» или социологических работ, особенно если они касались гендерных проблем и женщин вообще.
Мне нравятся книги потолще. Если в них меньше четырех-пяти сотен страниц, я чувствую, что не насытилась. Зато толстячки в тысячу страниц для меня просто рай. Причем любовь эта у меня еще со времен лицея. Когда мою сестру, учившуюся тогда во втором классе, попросили описать кого-нибудь из членов семьи, она дала мне краткую характеристику, которую я привожу в ее исходной безыскусной версии, в том числе сохранив авторскую орфографию и пунктуацию: «Моя линтяйка сестра всегда водит меня в школу и сильно ругаеца, всегда рисует Россану бландинку с голубыми глазами и красными губами всегда читает длинные книги и мне тожи».
Среди по-прежнему любимых «длинных книг» мне хочется особо выделить совершенно очаровательный роман «Внизу, на площади, никого» Долорес Прато[351]. Это редкое произведение, где на протяжении тысячи с лишним страниц почти ничего не происходит, зато город Трея в Марке (где живет главная героиня, рожденная вне брака девочка, которую мать – богатая синьора, успешно вышедшая замуж и родившая законных дочерей, – отдает на воспитание странной парочке, священнику и его сестре, старой деве) предстает перед читателем безграничной неизведанной вселенной: несколько улиц и площадей, исхоженных-перехоженных с невероятной любовью, редкие персонажи, появляющиеся на сцену лишь на пару реплик, всякий раз одинаковых, то возникая, то исчезая снова… Настоящий «мир в книге». К тому времени, как роман предложили издательству «Эйнауди», писательница успела состариться и впасть в нищету, став кем-то вроде «кошатницы» с пьяцца Арджентина[352]. Однако Наталия Гинзбург сочла его слишком длинным и сократила более чем вдвое, причинив автору нестерпимую боль. Впоследствии, после всевозможных редакторских перипетий, книга наконец была опубликована в первоначальном варианте, и я этому невероятно рада. Я трижды перечитывала ее бессчетные страницы, но они до сих пор мне не надоели. Возможно, успею перечитать и еще раз.
Из книг, впечатляющих и вдохновляющих объемами, хочу также упомянуть «Моби Дика»[353], где мне нравится все, включая перечни и описания всевозможных видов китов; «Достойного жениха» Викрама Сета[354] с этими бесконечными ухищрениями в попытках найти дочери мужа; трилогию о шхуне «Ибис» («Маковое море», «Дымная река» и «Огненный поток») Амитава Гоша