Упомяну еще двоих из тех, кто писал о Сардинии и кого я не раз перечитывала. Первый – Сальваторе Сатта, автор великолепного «Судного дня»[457]. Этот роман, помимо собственно литературной ценности, в первую очередь заинтересовал меня рассказом о Нуоро на рубеже XIX–XX веков – городе, ставшем первой остановкой моих прадеда и прабабушки, переселенцев из Пьемонта, приехавших на Сардинию строить дороги и впоследствии разбогатевших. Второй – Джузеппе Десси[458]. Из многих его романов мой любимый – «Введение к жизни Джакомо Скарбо» (вероятно, иносказательно отображающий детство Эмилио Луссу[459]), еще и потому, что описания Сардинии в нем далеки от стереотипов и фольклорной экзотики, годных только для туристов и воскресных антропологов.
За свою «Страну теней» Десси получил в 1972 году премию «Стрега»[460], и, возможно, именно поэтому я роман не оценила, посчитав слишком «модным». Но перечитав его много лет спустя, должна признать, что это прекрасная, серьезная, глубокая книга, заставляющая задуматься, поднимающая острые вопросы. А вот пьеса «Элеонора Арборейская» вызывала у меня лишь недоумение, особенно когда я сама начала изучать документы, касающиеся столь важного для нас, сардинцев, исторического персонажа. Мне кажется, Десси склонен придерживаться шаблонного образа героини, преданной матери семейства и великолепной хозяйки, оторванной от домашнего очага чередой драматических событий; жертвенной княгини-мученицы, ухаживающей за больными чумой в обличье простой монахини. Однако документы, если изучать их методом французских историков школы «Анналов», целиком и полностью отрицают подобную картину, преподнося нам совершенно иной, куда более соответствующий эпохе образ Элеоноры Арборейской. Десси, разумеется, пишет не исторический очерк, а художественную интерпретацию, да и фигуры легендарных героев и героинь каждый волен трактовать по-своему. Но мне эта вещь не понравилась.
Я люблю семейные саги: скажем, трилогию Ребекки Уэст[461] о брате и сестрах из семейства Обри. А недавно открыла для себя «Сагу о Полдарках» Уинстона Грэма[462], двенадцать исторических романов, действие которых разворачивается в Корнуолле с конца восемнадцатого века. Пока мне удалось прочесть только первые два, «Росс Полдарк» и «Демельза», стилистически напоминающие великую классику девятнадцатого века, и я с нетерпением ожидаю следующих. Если писательский стиль, его персонажи покоряют, так чудесно сознавать, что тебя ждет еще много книг о них.
Еще одна английская семья, превратностям судьбы которой я посвятила не один год, по мере выхода новых томов, – это родственники Фредерики Поттер («Квартет Фредерики»[463]), персонажа, созданного Антонией С. Байетт задолго до того, как ту же фамилию дала своему юному волшебнику Джоан Роулинг[464]. У дамы Антонии я также люблю «Обладать», «Ангелов и насекомых» и «Детскую книгу». Мне нравится, как Байетт пишет, нравятся ее персонажи, круг поднимаемых тем, мысли и рассуждения – все то, по чему обычно и судят о писателях и их произведениях.
Огромное удовольствие, временами сливавшееся с почти материнской заботой, мне доставили три тома «Миллениума» Стига Ларссона[465]. Возможно, моей реакции поспособствовал тот факт, что к моменту, когда в Италии вышел первый том трилогии, я как раз вернулась из Стокгольма, где некоторое время жила именно в том самом районе, где Лисбет Саландер тайком купила квартиру, и прекрасно знала тамошние улицы, площади, клубы, атмосферу. И мне не под силу оказалось читать историю, придуманную шведским писателем, с тем отстраненным, порой даже ироничным интересом к возможным нестыковкам, какой у меня обычно вызывают детективы. Я бесконечно переживала за Лисбет, за то, что могло произойти с ней дальше, воображала грозившие ей опасности. Я проглатывала страницу за страницей, словно могла как-то вмешаться, защитить ее. Как собственную дочь. Время от времени мне даже приходилось себя успокаивать: «Не переживай. В конце концов, это всего лишь жанровая литература, детектив или даже современный „роман с продолжением“. Не может быть, чтобы главная героиня в итоге не победила…» И когда в последней главе второго тома мне пришлось стать свидетельницей убийства Лисбет и ее похорон, я аж задохнулась от изумления. Меня переполняло отчаяние, я рыдала, злилась на Ларссона, осмелившегося нарушить договор с читателями, со мной лично. Третий том читать уже практически не хотелось. И все-таки я должна была знать, что правила «жанровой» литературы потребуют «воскрешения» героини: иначе как вообще могла продолжаться эта история?
А вот продолжение цикла, три тома, написанные Дэвидом Лагеркранцем[466] уже после смерти Ларссона, мне не понравились. Эта Лисбет Саландер меня не трогает, я не чувствую, что она жива и в самом деле в опасности. Она кажется искусственной, надуманной. В этих сиквелах интрига важнее персонажей. Но очарование «настоящего» «Миллениума» – как раз персонажи, а не то, чем они заняты.
У Марио Варгаса Льосы[467] мне особенно полюбились первые романы: «Город и псы», «Разговор в „Соборе“», «Капитан Панталеон и рота добрых услуг» и особенно «Тетушка Хулия и писака» – настоящая жемчужина, одна из тех книг, которые должен прочесть каждый писатель, прежде чем браться разрабатывать оригинальный сюжет. Неплохи были еще «Зеленый дом» и «Рай на другом углу», остальные понравились куда меньше. Такое ощущение, что после окончательного переезда в Испанию, принятия титула маркиза (любвеобильный юнец, женившийся на собственной тетке, – маркиз?! тот ироничный нонконформист?!), политического ренегатства, союза с богачкой, бывшей женой Хулио Иглесиаса, регулярных появлений в «звездных» журналах и телепрограммах его писательский талант утратил силу. Тут поневоле засомневаешься: неужели прав не Пруст, а Сент-Бев, и о творчестве писателя можно судить по его частной жизни? Я все-таки думаю, что нет. И потому заставляю себя читать последние творения Варгаса Льосы, как раньше – книги Мисимы: без предубеждения. Но «Похвальное слово мачехе», «Похождения скверной девчонки» и «Скромный герой» мне и в самом деле показались скучными. Вне зависимости от того, что я знаю о жизни автора.
Примерно так же произошло у меня и с Исабель Альенде[468]. «Дом духов» и «Любовь и тьма» мне понравились. У меня вообще возникло ощущение, что лучше всего Альенде проявляется в рассказах о реальных событиях: о своей жизни, своем прошлом, своей семье. В этом смысле идеальна и совершенно замечательна «Паула», написанная как длинное письмо дочери, которая из-за редкой и крайне серьезной болезни находится в глубокой коме, чтобы «напомнить» ей о том, кто она и откуда. Мне также показалась интересной «Сумма дней» – своего рода дневник, где Изабель Альенде рассказывает о браке с американцем и переезде в Соединенные Штаты, размышляет об изменениях в обществе, о семье, о старости. Меня позабавило ее ироническое переосмысление фигуры Зорро. Но стоит Альенде взяться за чисто «феминистские» сюжеты с более-менее явным намерением превознести величие и отвагу всевозможных женских персонажей самых разных исторических эпох, попутно заигрывая с набившей оскомину экзотикой, она сразу кажется мне напыщенной, искусственной, смахивающей на средневекового проповедника с его exempla[469] – и перестает нравиться.
А вот некоторые французские романы, пользовавшиеся в последние годы невероятным успехом, вроде «Элегантности ежика» Мюриэль Барбери[470], я так и не смогла полюбить. Их чуть высокомерная насмешливость мне не близка и даже скорее раздражает. Вспоминая добродушную иронию Диккенса или блестящую, утонченную – Вольтера, я спрашиваю себя: ну почему же этим современным французам непременно нужно быть такими язвительными? Они как будто непрерывно кому-то или чему-то завидуют. Но кому? Чему? И еще большее раздражение я чувствую, сравнивая эти романы, их стиль, излучаемый ими снобизм с настоящими жемчужинами французской литературы, такими как «Опасные связи» Шодерло де Лакло[471] или «Мадемуазель де Мопен» и «Капитан Фракасс» Теофиля Готье (чтобы не утомлять вас очередной отсылкой к моему любимому Виктору Гюго и его вдохновенному «поединку» с превратностями жизни).
Мне не нравятся «Поменяй воду цветам» и «Забытые по воскресеньям» Валери Перрен[472]. Не нравится серый, плоский, сухой, намеренно лишенный страсти стиль Анни Эрно[473], в своих «романах-свидетельствах», ставших сегодня для многих читательниц едва ли не предметом культа, неизменно выставляющей себя жертвой.
Возможно, вы заметили, что на этих страницах не упоминается ни одна из ныне живущих итальянских писательниц и ни один из писателей. Дело не в том, что мне никто не нравится или что вся моя страсть и все внимание достаются иностранцам: среди итальянцев у меня тоже есть любимчики, и кое за кем я слежу особенно пристально, но предпочтений стараюсь не высказывать – по крайней мере, пока пишу сама и выставляю свои работы на всеобщее обозрение. Ныне живущих итальянских авторов невероятно много, всех не перечитаешь, так что я была бы необъективна (если в любви и предпочтениях вообще можно быть объективным).