Мать с размаху влепила дочери пощечину. И Соня не выдержала — заплакала. Не от боли, конечно, — от обиды.
…Вскоре после этого Миро нашел плачущую Соню забившейся в дальний глухой угол театра. Она сразу же рассказала ему о ссоре с матерью, потому что ведь тяжелее всего держать переживания в себе, внутри.
— Соня, ну послушай… — Миро не очень хорошо умел утешать, но чувствовал, что должен был это сделать. — Это не беда, что ты поругалась с мамой — она все поймет, я уверен…
— Нет, Миро, я ее потеряла навсегда! — и все это сквозь слезы.
— Не надо так говорить…
— Ты знаешь, я думаю, что если бы у меня совсем не было мамы, тем более такой, то мне было бы гораздо лучше!
— Никогда не говори так, Соня! Так даже думать нельзя! Это у тебя просто истерика, а родители — это святое, их нам Бог дает.
— Это, может быть, у других так. Только мою матушку, Миро, святой назвать сложно…
Парень обнял плачущую девушку за плечи и нежно погладил рукой по спине, отчего по телу Сони сначала пробежала дрожь, а потом разлилась приятная истома.
— Не расстраивайся ты так, — говорил тем временем Миро, — все будет хорошо, вот увидишь. Будет и театр, и выставка. И мама твоя, даст Бог, поймет рано или поздно, что ты права.
— Да ничего она не поймет, Миро, кроме своих прихотей. Она и Максима даже после его смерти понимать не хочет. Ну что еще должно произойти, чтоб мама увидела, что она не одна на свете?
— Не знаю, Соня. Возможно, ты права и маму твою не исправить. Зато ты на нее совсем не похожа.
— Но она же все-таки моя мать! — глотая слезы, причитала девушка. — Знаешь, как тяжело?
— Спасибо тебе, Сонь, что заступилась за нас.
И тут она осмелилась сказать то, что давно уже лежало у нее на сердце:
— Это я за тебя заступилась, Миро…
Воцарилась тишина.
…А потом Миро повел Соню гулять по берегу Волги.
Закончив переговоры с Баро, Астахов снова заглянул на конюшню к Кармелите.
— Ну что, я пришел сказать тебе, что мы с твоим отцом обо всем договорились. Это будет наш общий проект.
Девушка улыбнулась:
— Я очень рада, что у моих двух отцов будет что-то общее, кроме меня.
— Знаешь, а это ведь и в самом деле интересная задумка. Коттеджи, пожалуй, слишком дороги, а вот дом в самый раз. Тем более что строительный бизнес у нас сейчас так хорошо идет. Думаю, и мне, и Рамиру проект принесет, кроме всего прочего, и моральное удовлетворение. Ну и еще, Кармелита, я очень надеюсь, что это общее дело сблизит всех нас троих: Рамира, меня и тебя…
Девушка молча согласилась. А потом стала мечтать вслух:
— Мы построим большой прекрасный дом… Может быть даже, я смогу в нем жить…
— Я как раз зашел поговорить с тобой об этом, Кармелита. И если ты не против, то я хотел бы предложить тебе перебраться пожить ко мне.
Девушка подняла на него удивленный взгляд.
— И я буду очень рад, если ты согласишься! — поспешил добавить Николай Андреевич.
Ответила Кармелита не сразу:
— Спасибо большое, но… Я не могу сейчас принять твое приглашение.
— Я не хочу настаивать, но просто объясни мне: почему ты так упорно держишься за эту конюшню? Неужели тебе здесь лучше?
— Мне здесь легче… Здесь меньше воспоминаний.
Помолчали.
— А где строить дом вы уже решили? — Кармелита сама перевела разговор на другую тему.
— Ну об этом нужно хорошенько подумать. Надо ведь не только найти подходящее место, но еще и выкупить его.
— Знаешь, а я, кажется, одно такое место знаю.
— Да? Интересно, и какое же?
— Катакомбы.
— Катакомбы?! Да это место в городе считают проклятым! Столько несчастий там произошло. И с тобой в том числе. Тем более цыгане ведь народ суеверный.
— Да, но посмотри на это с другой стороны: разрушить эти подземелья навсегда и построить на их месте новый хороший красивый дом — ну разве это не начало новой жизни? И не только для цыган — для всего города!
Астахов задумался.
— Может быть, ты и права… Там, конечно, могут возникнуть сложности. Это ведь не бесхозная земля — она раньше принадлежала заводу…
— Ну завод давно разорился и умер. Так что, думаю, земля сейчас опять городская. И ни городские власти, ни люди возражать не станут. Кто ж может быть против уничтожения развалин и подземелий и постройки на их месте нового жилого комплекса?
— Во всяком случае, тут есть над чем подумать, — отвечал Николай Андреевич. — Мы с Рамиром обязательно твое предложение обмозгуем. Как знать, может это и есть решение вопроса.
— Подумайте, подумайте.
Глава 19
Игорь без труда нашел на набережной человека с табличкой «Куплю золото» и показал ему Тамарино колечко. О цене сторговались быстро, и, положив деньги в карман, довольный, Игорь направился через дорогу в кафе-пивную.
Скупщик внимательно проводил его взглядом. Потом достал из своей барсетки визитную карточку и набрал на мобильном значившийся на ней номер.
— Алло, господин Зарецкий?..
…Через пятнадцать минут за столик к Игорю подсел немолодой бородатый цыган, в котором Носков с ужасом узнал местного барона. Страх пронзил все его тело. «Неужели ему стало известно о готовящемся покушении на его дочь? Но откуда? Да какая разница откуда, все равно он этого не простит. Убьет! Сотрет в порошок! Что же делать?» Все эти мысли проносились в голове у Игоря одна за другой, толкаясь, мешая друг другу и полностью парализуя его волю.
— Что вам нужно? — еле-еле выдавил он дрожащим голосом, отводя глаза от недоброго пронизывающего взгляда Баро.
— Я — Рамир Зарецкий. Слышал про такого?
— Слышал, — пролепетал Игорь. — Только я не понимаю…
— Сейчас поймешь! — Баро достал ожерелье. — Несколько дней назад ты продал это скупщику. Откуда оно у тебя?
Игорь попробовал промямлить, оправдаться, что он много чего продавал, — всего и не упомнить. Но Зарецкий оборвал его лепет:
— Это ожерелье ты должен был запомнить — это цыганское ожерелье, редкое. Где ты его взял?!
— Я не помню.
Цыган схватил Игоря за воротник рубашки, да так, что тот едва мог дышать, и притянул его голову к поверхности стола.
— Может, освежить тебе память?
— Отпустите! Что вы хотите от меня?
— Где ты его взял? — спросил Баро, четко выговаривая каждое слово и не ослабляя хватки.
— Это не мое. Меня просто просили продать, — прохрипел Игорь. — Женщина одна.
— Так ты с моей женой… — В эту секунду Зарецкий уже готов был его убить, но Игорь успел выкрикнуть еще пару спасительных для себя слов:
— Да не знаю я вашей жены! Это моя женщина.
— Кто? Имя!
— Тамара Астахова.
— Что? — от неожиданности Баро выпустил Игоря из рук. — Жена Астахова?
— Бывшая жена, — ответил тот, поправляя одежду.
— Где ее найти? И не вздумай соврать — я тебя из-под земли достану!
— В гостинице, шестьдесят четвертый номер.
Зарецкий с шумом отодвинул стул и направился к выходу. И вовремя — на них уже начинали обращать внимание другие посетители пивной.
А Игорь остался сидеть, постепенно приходя в себя после случившегося и думая о том, что на этот раз пронесло. Потом взял еще пива.
Ничего, барон, поквитаемся. И очень скоро!
Земфира зашла к дочери. А та никак не могла найти себе места, все ходила по палатке из угла в угол. Переживала, нервничала, волновалась за мужа.
— Мама! Ну где же он? Почему его так долго нет?
— Да что ж с тобой творится-то, дочка? Ну сама подумай — что может случиться со взрослым мужчиной средь бела дня?
— Не знаю, мама, не знаю. А отчего-то страшно… Он Ваську побежал искать.
— Ну значит, найдет, и вернутся они сюда вместе с Васькой. Или не сюда, а в театр пойдут — спектакль ведь у малышей.
— Хорошо бы, если так.
— А что ж еще-то может быть? Зачем ты сама себя накручиваешь, дочка?
— Не знаю. Только у меня внутри тревога такая — места себе не нахожу!.. Никогда не думала, что это так трудно — быть женой.
— Это очень трудно, Люцита. — Земфира слишком хорошо знала то, о чем говорила.
— Вот он ушел… А я должна ждать, переживать… Неужели так будет всегда, всю жизнь?
— Ты слишком сильно волнуешься. Но все равно я тебя понимаю. Раньше ты была одна и отвечала только за себя. А теперь вас двое. И куда бы кто из вас ни пошел, другой всегда будет переживать. И даже если вы, не дай Бог, поссоритесь, то все равно будете знать, что ваши жизни связаны.
— Надо же, как это бывает… Живешь-живешь сама по себе. А потом раз — и связаны.
— А ты знаешь, дочка, что означает слово «супруги»? Это ведь от слова «упряжь». Супруги — это те, кто запряжены вместе в одну упряжку. Ни бросить, ни отстать, ни вперед убежать самому нельзя.
— Ой мама, вот и мне порой кажется, что моя жизнь и жизнь Богдана — это как бы одно и то же. И если будет плохо ему, то тут же станет плохо и мне.
— Это любовь, Люцита, — улыбнулась мать.
— Да… Только почему, когда любишь, так мучаешься?
— Потому что любовь для равновесия приносит человеку и мучение, и счастье.
Но тут вдруг молодая цыганка вскрикнула и схватилась за грудь.
— Что случилось? — перепугалась Земфира.
— Это сердце. Кольнуло так остро.
— Не в твоем возрасте болеть сердцем, доченька, — покачала головой старшая.
— Боюсь, это не совсем то, что ты думаешь, мама. Не забывай, что теперь мое сердце чувствует больше других. И, по-моему, оно дает мне знать, что сейчас плохо Богдану! Что же делать, мама?!
Не обманывало сердце молодую шувани — Рычу и в самом деле было сейчас невесело. В следующий момент после раздавшегося выстрела он сумел выбить пистолет из рук Руки. Но бандит сильным ударом повалил цыгана на землю и прижал сверху всем своим весом. Леха, во все глаза следя за Рычем и Рукой, бросился уже было дружку на помощь. Но тут совершенно неожиданно сзади на него с разбегу налетел маленький Васька и сбил бандита с ног. Неловко падая, Леха ударился виском о гранитную могильную плиту и затих без сознания. В эту же секунду Рычу удалось подмять Руку под себя и нанести ему несколько сильных ударов. В конце концов Рука перестал сопротивляться.