Вот и сейчас Тамарины мольбы и проклятия разбудили в нем одну пьяную мысль. Как только Тамара на минутку зашла в ванную, Игоря из номера как ветром сдуло…
Миро тосковал по Торнадо. Сразу после смерти коня он даже говорил себе, что в жизни больше не сможет подойти к другим лошадям. Но парень был цыганом, настоящим кочевым цыганом, и лошади (не для езды, для общения) были ему нужны так же, как и люди из табора. Очень быстро Миро понял, что жить может только тогда, когда лошади где-то рядом. И его потянуло на конюшню Баро. Во всяком случае, сам себе он говорил, что тянет его туда именно к лошадям. О том, что на конюшне Зарецкого есть кое-кто еще, кого ему тоже очень хотелось повидать, Миро не хотел признаваться даже самому себе. Так, в перерыве последних перед премьерой цыганского спектакля репетиций он рванул в Зубчановку.
Кармелита чистила Звездочку. Миро невольно остановился у входа, любуясь молодой цыганкой — бывшей своей невестой. И то, что на самом деле она — не цыганка, волновало его в эту минуту меньше всего. Увлеченная работой, Кармелита заметила гостя не сразу. А когда заметила, то вздрогнула от неожиданности и резковато спросила:
— Ты давно тут стоишь?
— Нет, я только пришел. Ты очень красивая, когда работаешь, Кармелита.
— А где Соня? — задала девушка единственный, волновавший ее вопрос.
— А почему тебя это интересует?
— Просто так. Вы последние дни везде ходите вместе, а сейчас ты один. Вы поссорились?
Поссорились? Откуда, спрашивается, почувствовала она то, что произошло сегодня в шатре молодого вожака табора?
— Нет. Просто Соня попала под дождь, промокла и пошла к себе переодеваться. — Ему не хотелось особенно распространяться на эту тему.
— Ты пойми меня правильно, Миро, я не лезу в твою жизнь. Просто вы с Соней теперь не расстаетесь, а тут…
— Соня мне очень помогла, без нее я не вышел бы из тюрьмы так быстро. Она — очень хороший человек, Кармелита, и я стараюсь платить ей за добро добром.
— Да, Соня хорошая. Жаль, что я раньше не знала, какая у Максима сестра.
— Знаешь, странно — они ведь совсем не похожи. Если б не знал наверняка, то никогда бы не сказал, что они — родственники.
— А мне кажется, что у них немало общего. Соня — добрая, благородная девушка, и Максим такой же… Был. Разве не так?
Миро вздохнул и, хотя ему это было непросто, попробовал пресечь разговор:
— Кармелита, я не хочу с тобой говорить о Соне. Думаю, тебе это тоже не очень приятно.
— Почему же ты так думаешь?
— Мне так кажется. — Парень стоял на своем, не пускаясь в дальнейшие объяснения.
— Ладно. О чем же тогда ты хочешь со мной говорить?
— Не знаю. Говорить вроде и в самом деле не о чем. Но и уходить я тоже не хочу.
Кармелита не выдержала и отвела взгляд. Посмотрев на лошадь, сказала:
— Звездочка очень тоскует по Торнадо…
— Я тоже.
— Миро, а ведь я все время была с ним, с нашим красавцем-Торнадо. — Кармелита извинялась за то, в чем вовсе не была виновата, но она ведь не знала, что конь принял на себя яд и смерть, предназначавшиеся ей самой.
Миро, чтобы поддержать девушку, сказал:
— Не хмурься. Ты ни в чем не виновата, Кармелита. И ты уж прости меня, но, по-моему зря ты, все-таки от людей на конюшне прячешься.
— Да не прячусь я ни от кого! Что ж это вы все, как сговорились — и папа, и Астахов, и бабушка, и Груша с Халадо. Вот еще ты теперь туда же. Я просто хочу разобраться в себе… Я — вдовая невеста, Миро, у меня теперь два отца. И я не знаю, что мне со всем этим делать!
— Знаешь что? А ты приходи сегодня вечером в театр! Знаешь, как дети тебе обрадуются?!
Но Кармелита не спешила с ответом.
— Нет, правда, приходи, — не отставал молодой цыган. — Ну пообещай, что придешь.
— Не знаю, Миро, ничего не могу тебе обещать…
— Итак, Николай Андреевич, — сказал следователь Солодовников, — сейчас мы представим вам на опознание несколько человек. Двое из них — преступники, у которых была обнаружена ваша картина. Я попрошу вас присмотреться к ним внимательно, чтобы не было ошибки.
— О какой ошибке вы говорите? — в очередной раз влезла в разговор Алла. — Или господин Астахов узнает этих людей, или они незнакомы. Какая тут может быть ошибка?
Чаша терпения следователя переполнилась:
— Алла Борисовна, давайте не будем устраивать здесь базар из следственной процедуры! В ином случае я попрошу вас выйти из кабинета.
— Так вы же сами предложили мне участвовать в опознании в качестве эксперта! — Алла даже обиженно повела плечиком. — Но если моя помощь не нужна…
Однако Астахов остановил ее, на что, впрочем, она и рассчитывала:
— Алла Борисовна, мне ваша помощь необходима. Я прошу вас остаться.
Солодовников, скрепя сердце, согласился и попросил ввести подозреваемых.
Милиционер ввел в кабинет четверых человек, двумя из которых были Рука и Леха. Все четверо выстроились рядком вдоль стенки, и Астахов стал пристально всматриваться в их лица, одно за другим.
— Смотрите внимательно, Николай Андреевич, — привычно говорил следователь. — Постарайтесь вспомнить — может быть, кого-то из этих людей вы видели, встречали где-то, хотя бы мельком…
— Да-да, у меня неплохая память на лица… Нет, извините, но никого из этих людей я не знаю и никогда не встречал, — закончил процедуру пострадавший Астахов.
Алла, в свою очередь, тоже смотрела на лица чрезвычайно пристально, может быть, даже слишком пристально. Глаза у Руки и Лехи под этим взглядом стали бегать с нее на следователя, со следователя на Астахова.
— Ну так что, Алла Борисовна, — спросил Ефрем Сергеевич, — вы тоже никого из этих людей не узнаете?
— Нет. Этих людей я не знаю, — повернулась она наконец к Солодовникову.
Двоих посторонних, приглашенных для опознания, отпустили, а следователь предложил Астахову и Алле подписать протокол. Первым к столу подошел Астахов. И тут, пока Николай Андреевич с Ефремом Сергеевичем склонились над бумагами, Алла опять как-то очень странно посмотрела на бандитов…
Задержанных увели.
— Мне очень жаль, Николай Андреевич, что опознание не дало нам никаких результатов, — констатировал следователь.
— Да уж. Очень обидно вас разочаровывать. Но… я никогда не встречала никого из них среди людей высокого искусства, — добавила Алла не без иронии.
— Это понятно, — вздохнул Солодовников. — Что тут говорить. Им что Дюрер, что Никас Сафронов — все едино. И Сафронов, пожалуй, даже лучше — понятней. Но вообще-то странно, почему они занялись картинами.
— А что, раньше они никогда подобными делами не занимались? — Алла не стеснялась своего любопытства.
— Представьте себе — нет, — сухо ответил Ефрем Сергеевич.
— Значит, переквалифицировались?
— Скорее, поменяли хозяина. Новый хозяин — новая специализация.
— А почему вы так уверены, что они занялись этим не по собственной инициативе? — не унималась Алла.
— Да потому, что очень сложно себе представить, чтобы эти люди занимались такими вещами самостоятельно. Такие типы могут подрезать вас ножом, чтобы отобрать кошелек, или просто украсть что-то по мелочи. А меняют квалификацию они очень редко.
На этом Николай Андреевич и Алла со следователем распрощались и вышли из кабинета. По дороге к машине Алла первой нарушила молчание:
— Как ни трудно мне это говорить, но, думаю, вам нужно смириться с мыслью, что картины пропали навсегда.
— Вы думаете, их не найдут? — мрачно спросил Астахов.
— Ну почему же, когда-нибудь, может, и найдут… Только лет эдак через пятьдесят и уж точно — не этот следователь.
— Вы ему не доверяете? Мне он кажется вполне компетентным.
— Помилуйте, Николай Андреевич! Поверьте моему опыту… Он задает слишком много вопросов, но при этом сам не знает, как на них ответить.
Куда же направился Игорь? А он пошел на работу. На свою бывшую работу — в астаховский автосервис. Правда, входя на его территорию, Игорь чуть было не столкнулся с Палычем, но успел вовремя спрятаться за угол.
Потом тихо, крадучись, пробрался в дальний угол двора ремонтной зоны. Осмотрелся — кругом вроде бы, никого не было. Тогда из старой трубы он вынул пакет с тем самым диктофоном. Внимательно его осмотрел — будто в порядке. Достал мобильник и набрал номер:
— Алло, здравствуйте. Это говорит Игорь Носков. Помните такого?.. Нам с вами срочно надо встретиться… Зачем? Узнаете, когда встретимся. Скажу одно: это в ваших интересах… Через полчаса? Хорошо… Где? В катакомбах?! А почему именно там?.. Хорошо, хорошо, я приду.
Предложенное телефонным собеседником место встречи его явно напугало. Но, как давно водится на нашей земле, место встречи изменить было нельзя. И время тоже.
Глава 23
Земфира и Люцита все сидели, обнявшись, в больничном коридоре. В реанимационную палату, куда после операции перевезли бесчувственного Рыча, никого не пускали.
— Ничего, дочка, — утешала молодую цыганку мать, — Богдан молодой, сильный, организм у него крепкий…
— А Васька? — вдруг перебила ее Люцита. — Васька же теперь будет считать себя виноватым в том, что случилось с Богданом! Ты успокой его, мама. А то вдруг он, не дай Бог, опять говорить не сможет.
— Я постараюсь, дочка.
— Богдан не умрет! — вдруг закричала Люцита, да так, что было слышно в соседних палатах.
После дикого нервного напряжения во время многочасовой операции Рыча, у нее начиналась истерика. Из глаз брызнули слезы, и она зарыдала, уткнувшись в Земфирино плечо.
— Он не может умереть, мама! Ведь он для меня — все в этой жизни! Я не отпущу его!
— Конечно-конечно. — Мать гладила ее по волосам. — Он будет жить, доченька. Обязательно будет жить! Надо только верить. Верить и ждать. Слышишь меня? Будет жить обязательно!
— Да, мама, ты права. — Люцита утерла слезы. — Надо верить и ждать, надо быть сильной. И нельзя плакать…