— Мы в процессе.
— Ну вот и молодцы!
— Коля, хочу тебе напомнить, что наличных денег у тебя сейчас, после покупки картин в Лондоне, просто нет!
— Ничего, найдем.
— Интересно, где же ты собираешься их взять?
— Ну если я говорю найдем, значит, найдем.
— Коля, Коля… Ты готов спасти весь мир! Ты любишь всех и всем готов помочь! Своей бывшей жене, которая тебя обманывала, своему сыну, который тебя обкрадывал!
— Это не имеет ни малейшего отношения к делу Миро. Просто я считаю, что должен ему помочь. Это благородная цель и мне не жалко на это ни времени, ни денег.
— Конечно, на кого угодно тебе не жалко времени. И только на меня тебе его катастрофически не хватает.
— Ты считаешь, что мы мало времени проводим вместе?
— Что? Коля, а неужели ты так не считаешь? Ты постоянно занимаешься делами других, и абсолютно перестал обращать внимание на меня! Ты даже не спрашиваешь моего мнения, не знаешь, что я делаю, чем живу!
— Олеся, это не совсем так, я думаю о тебе. Но, наверное, ты тоже в чем-то права. Знаешь, давай не будем этот вечер, который мы проводим вместе, превращать в скандал.
— Такой чудесный вечер, а я, конечно, только глупости говорю, — попробовала сыронизировать Олеся.
— Да, глупости! И не понимаешь этого.
— Зато я хорошо понимаю тебя — ты просто хочешь, чтоб я молчала!
— Все! Я не могу продолжать разговор в таком тоне. Прошу прощения. — Астахов встал и, оставив деньги официанту, вышел из ресторана.
Пока хозяева выясняли отношения в ресторане, в астаховском доме орудовали незваные гости.
— Не хило живут, — говорил Леха, пока они шли по дому. — Надо бы здесь пошуровать, может, кроме картинок, еще чего-нибудь подцепим.
— Леха, не увлекайся! Нам нужны только картины… А вот, кажется, и они, — говорил Рука, входя в гостиную.
Он достал из кармана распечатки изображений картин и стал сличать их с висящими по стенам, выбирая нужные. Определив полотно, Рука показывал на него Лехе — и тот уже вырезал картину из рамы, а Рука тем временем осматривал и сверял следующие.
Бандиты брали и некоторые из старых картин, но в основном новые, привезенные Астаховым из Лондона. И, разумеется, взяли Дюрера. Тот, кто послал их сюда и снабдил распечатками копий, безусловно, знал толк и в живописи, и в ее продаже.
— Эй, Леха, вырезай поосторожней! Попортим картины — заказчику это не понравится! Товар мы ему должны доставить в хорошем состоянии.
— Да ладно, он за них небось такие бабки получит — ого-го-го!
— Еще бы — это же подлинники Дюрера.
— Кого?
Рука поднес распечатки поближе к глазам и прочел:
— «Альбрехт Дюрер — немецкий живописец, один из величайших мастеров западно-европейского искусства конца XV — начала XVI века.»
Леха ничего не понял, ухмыльнулся и стал сворачивать вырезанные из рам холсты трубочкой. Рука засовывал их в длинные тубусы.
— Ну вроде все, сматываемся, — сказал Рука, когда все заказанное было уже срезано и упаковано.
— Погоди-ка, погоди. Есть у меня одна мыслишка… — И Леха подошел к картине, изображавшей трех женщин на набережной. — Что это мы все на чужих горбатимся? Давай и на себя немножко поработаем!
— Знаешь что, давай без самодеятельности.
— А чего? Попробуем одну картину сами продать. Вот этих баб — смотри, какие!
— Леха, мы работаем на заказчика. Берем только то, что намечено! Зря он, что ли, нас на другом конце страны нашел и бабок столько отвалил, чтоб мы в Управск опять приехали, где нас и менты посадить хотят, и цыгане на куски порвать, и Удав пристрелить!
— Ну нас он потому и нашел, и нанял, что мы — местные, управские. А весь его заказ мы уже выполнили, все картинки взяли. Так что эту просто для себя возьмем. Наверняка эти бабы хороших бабок стоят. Не боись, разберемся! — И он стал вырезать картину из рамы.
Глава 6
— Кармелита, ты б, может, вышла бы в город, съездила бы в табор, развеялась, — говорил Баро. — А то все на конюшне и на конюшне.
— Да не хочу я никуда. И за Торнадо нужно присматривать.
— Ну не знаю, не знаю. Лошади — это, конечно, хорошо. Лошади и лечат, и душу чище делают…
Зазвонил мобильник, Баро ответил:
— Алло.
— Господин Зарецкий?
— Да.
— Я — врач отделения гинекологии Управской городской больницы Виктория Стенина. — Голос Тамары практически невозможно было узнать. — У нас находится ваша жена Земфира Зарецкая.
— Что с ней? Что случилось?!
— Это не телефонный разговор, не могли бы вы приехать?
— Да, конечно!
— Приезжайте прямо сейчас, я вас встречу.
— Да-да, я буду через десять минут!
— Папа, что случилось? — спросила обеспокоенная Кармелита.
— Не знаю. Звонили из больницы, что-то с Земфирой.
— Что?
— Не знаю, дочь. Я поехал туда.
— Пап, ты как что-нибудь узнаешь, позвони мне, ладно? — прокричала дочь вслед отцу.
Тамара встретила Баро у ворот больницы. На ней был белый халат, докторская шапочка и марлевая повязка на лице. Открытыми оставались только глаза, так что узнать ее не смог бы никто. В довершение ко всему в больнице был карантин, Баро внутрь все равно бы не пустили. Так что Тамаре оставалось только дать немного денег дежурившей санитарке, чтобы она пропустила за ворота Земфиру.
— Вы — господин Зарецкий? — спросила Баро «гинеколог Виктория Стенина», хотя Тамара Астахова, конечно же, прекрасно знала его в лицо.
— Да.
— Это я вам звонила по поводу вашей жены.
— Что с ней?!
— Вы только не волнуйтесь, она сейчас выйдет.
Баро хоть чуть-чуть успокоился: сейчас выйдет — значит, ходит, не лежит…
— Я хотела бы поговорить с вами до того, как вы с ней увидитесь, — продолжала тем временем Тамара.
— Слушаю вас.
— Я прошу вас быть с ней как можно деликатней, она очень переживает…
— Да объясните вы мне наконец, что произошло?!
— У нее выкидыш. — Тамаре не составило труда сказать это сухим бесстрастным голосом врача, для которого это просто работа.
— Что?! — А вот Баро до спокойствия было далеко. — Как это случилось?
— Ее привезла к нам «скорая». Она потеряла сознание прямо на улице.
— И… Неужели ничего нельзя было сделать?
— Поверьте, господин Зарецкий, мы сделали все, что могли… Она испытала сильный стресс.
— А как она себя чувствует?
— С ней все нормально, вы можете забрать ее домой. Она сейчас придет.
— А какое нужно лечение?
— Единственное, что ей сейчас нужно — это ваша поддержка и забота.
— Да-да, я понимаю вас. Спасибо!
Из ворот показалась Земфира. Баро бросился к ней — она виновато опустила глаза.
— Рамир, прости меня, я не уберегла нашего ребенка… — и зарыдала.
Баро обнял ее и погладил по голове:
— Ничего. Ничего, милая, все будет хорошо…
Тамара ушла, довольная собой. В конце концов, взятое с Земфиры ожерелье она отработала честно.
А Зарецкие поехали домой. Дорогой молчали. Оба не знали, что сказать. Баро старался не тревожить жену лишними расспросами, не травить ей душу. А Земфире было стыдно, нестерпимо стыдно за весь этот фарс, за обман самого близкого человека.
Потом, уже дома, они сидели в своей спальне и разговаривали.
— Значит, не судьба ему была родиться, — угрюмо говорил Зарецкий.
— Нет, это я виновата! — говорила Земфира, потому что надо же было ей что-то отвечать.
— Я даже думать тебе так запрещаю! Тут ни в чем нет твоей вины — я говорил с врачом!
Земфира закрыла глаза от стыда. Она не могла смотреть в глаза Рамиру.
— Тебе плохо? — по-своему истолковал это Баро.
— Я очень устала…
— Тебе нужно отдохнуть.
Он уложил жену в постель и вышел из комнаты.
Миро сидел возле лежавшего на полу конюшни мертвого Торнадо. Сашка и Кармелита шептались поодаль.
— Как же так, как же так? — тихо причитала девушка.
— Ничего не понимаю, — бормотал Сашка. — Ему ведь уже стало намного лучше. Почему вдруг обострение?
— Не знаю.
— А что он ел?
— Молока выпил.
И опять молчание.
Сашка тихо подошел поближе к мертвому коню и его хозяину:
— Миро, может, надо вскрытие сделать? — подождал хоть какого-то ответа, но, не получив его, продолжил: — Ну надо же узнать, от чего он умер.
Но Миро, по-прежнему не говоря ни слова, встал и направился к выходу.
— Ну не хочешь делать вскрытие, не надо, — говорил Сашка уже ему вдогонку. — Но все равно надо вызвать ветеринара. Надо все тут обработать, здесь ведь и другие лошади.
— Миро! — попыталась было окликнуть его и Кармелита, но молодой цыган уже вышел из конюшни.
— Ладно, иди, — сказал Сашка уже в пустоту, — мы сами разберемся. Эх, надо Халадо позвать. Да и Грушу тоже — прибрать здесь все.
Выйдя в расстроенных чувствах из ресторана, Астахов поехал домой. Но то, что ждало его дома…
Со всех стен вместо лучших шедевров его коллекции, вместо старых любимых картин и, особенно, вместо новых, только-только привезенных из Лондона, наконец, вместо Дюрера на него отовсюду смотрели пустые рамы. Астахов так и осел на диван. Потом вскочил, заметался по дому… А потом — что?
Потом вызвал милицию.
Приехал наряд, составили протокол и вызвали следователя из угрозыска. В Угро дежурил как раз Солодовников — он и приехал со следственной бригадой. Все осмотрели очень детально, сфотографировали, дактилоскопировали, запротоколировали. И уехали. Только Солодовников остался, чтобы побеседовать с потерпевшим Астаховым поподробнее. Если уж случай свел его с таким крупным бизнесменом, то почему бы не познакомиться поближе. А там, глядишь, и окажется это знакомство полезным. Или, наоборот, удастся зацепить что-нибудь такое, что будет потом полезно другим. В любом случае Ефрем Сергеевич предвкушал разговор с Николаем Андреевичем с удовольствием.