– Что значит “решено”? – спрашиваю, хотя уже и сама догадываюсь по её виду.
В моем животе резко дёргается малышка, будто чувствуя мой ужас.
Мария отводит взгляд. Её пальцы нервно теребят край норковой шубки.
– Я... написала отказ…
Слова женщины падают, как камни.
– Он... он мне не нужен. Как и я Денису.
В голосе Марии слышу странный, потому что неестественный для меня, микс смесь боли и облегчения.
Понимаю: она уже приняла решение, смирилась с ним, но где-то глубоко внутри всё ещё боится, – вижу это по дрожи в уголках губ.
– Мария, послушайте.., – протягиваю руку, но она резко отстраняется.
– Нет! – голос женщины срывается.
Её крик гулким эхом разносится по коридору.
– Ты не понимаешь! Он...он назвал ЕГО уродом! Сказал, что лучше бы я сделала аборт!
По лицу Марии текут слёзы. Она даже не пытается их вытереть.
Делаю шаг вперёд, осторожно, как к раненому зверю.
– Денис не в себе. Но ребёнок... он ни в чём не виноват.
Мария резко смеётся – горько, почти истерично.
– А я виновата, что родился таким… ЭТИМ…
Женщина спотыкается, потому что боится произнести диагноз.
– Я должна теперь одна... с этим... Дауном, – её голос дрожит и срывается.
Вижу, как она внутренне сжимается, как будто пытается защититься от всего мира.
Плечи Марии напряжены, дыхание частое, неровное.
Она мне напоминает человека, стоящего на краю пропасти.
– Ты не одна, – произношу твёрдо и уверенно. – Я помогу. Мы справимся. Вдвоём…
Но… Мария качает головой, отступая к выходу.
– Нет. Всё кончено, – её голос звучит странно отрешённо. – Я не мать. Я не смогу.
И прежде чем я успеваю что-то сказать, она резко разворачивается и почти бежит к двери.
Вижу, как её плечи вздрагивают от рыданий, но она не останавливается...
“Боже, даже не попрощалась с ним…” - эта мысль обжигает меня больнее всего.
Остаюсь стоять посреди коридора, чувствуя, как по моим щекам текут слёзы. От душевной боли груди – ледяная пустота. Но…
Где-то глубоко внутри меня уже зреет решение...
Глава 44
Пытаясь найти выход, набираю номер Карповича. Хотя чутье мне подсказывает, что делаю это зря.
Пальцы дрожат. В груди - тяжелый камень, а в голове - навязчивый голос: “Не звони, это бесполезно”. Но… Я все равно нажимаю “вызов”.
Один гудок. Два. Пять.
“Он специально заставляет ждать”, – думаю, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь.
– Рад, что позвонила. Ну, что все же приняла решение? – без приветствия снисходительно говорит Денис.
Его голос звучит так, будто он уже предвкушает победу.
Закрываю глаза на секунду, ощущая, как кровь приливает к вискам: “Спокойно, не дай ему вывести тебя из себя”.
– О чем ты, Денис? – делаю вид, что не понимаю. Тяну время, чтобы собраться, не сорваться сразу.
– Я о нашей встрече у адвоката, Муза, – Карпович растягивает слова, наслаждаясь моментом.
Представляю, как он сейчас довольно ухмыляется, развалившись в кресле.
– Понятно. Нет. Повод не этот, – мой голос звучит ровнее, чем чувствую. – Я в перинатальном центре. Разговаривала с твоей Марией.
На другом конце связи на секунду воцаряется тишина.
“Ну, что, дятел, попался”, – мелькает в голове.
– Денис, ты что творишь?! – стараюсь говорить спокойно, но голос дергается от дрожи.
– А… ты уже в курсе… Ну что, насладилась новостью, Муза? – его голос становится холоднее арктического льда.
В нем столько яда, что меня буквально дергает, как от разряда тока.
“Как он может быть таким бесчувственным?!” – мысль проносится, как молния.
– Денис, ты, вообще, человек? – шиплю, чувствуя, как горячая волна гнева подкатывает к горлу. Пальцы сжимают телефон так, что кажется, он вот-вот треснет.
– Очень даже. И как разумный человек, я не собираюсь тратить жизнь на инвалида..
В голосе Карпович ледяное равнодушие.
Он ведёт себя так это спокойно, словно мы обсуждаем погоду.
– Это твой сын! – кричу, и мой голос предательски срывается. В глазах темнеет от ярости.
– Условия помнишь? Приезжай, подпишем бумаги – и я, может быть, подумаю, – медленно, подчеркивая каждое слово, произносит Денис.
Я отчетливо представляю, как он наслаждается моментом, словно кот, играющий с мышью.
– Дряннушка! Ты торгуешь своим ребёнком!.. – в моем голосе пульсирует гнев и отвращение.
– Я торгуюсь за свою жизнь и благополучие. А ты решай, Муза… Что тебе дороже.., – последние его слова звучат как приговор.
Ответить не успеваю.
Карпович бросает трубку.
Остаюсь стоять с телефоном в руке, ощущая, как по щекам катятся горячие слезы.
В ушах – оглушающая тишина, а в груди – пустота. “Господи! Ну, как я могла быть такой слепой? Как могла не увидеть гн лой и подлой сущности этого человека…” – мысль моя обрывается и тонет, не находя ответа. Но…
Через мгновение пустота сменяется новой волной гнева: “Нет, он не выиграет. Не получится у него так просто сбежать от ответственности…”
Резко вытираю слезы и направляюсь к кабинету заведующего отделением патологии новорождённых.
После короткого приветствия, сижу, сжимая подлокотники кресла так, что пальцы белеют от напряжения.
Внутри – настоящий ураган: ярость, боль, отчаяние и какая-то дикая, животная потребность защитить этого малыша, которого уже отвергли собственные родители.
– Вы понимаете, что происходит? – спрашиваю, и мой голос звучит хрипло, будто я не спала несколько суток.
Врач – мужчина лет пятидесяти, с усталыми, но добрыми глазами – вздыхает.
Его лицо выдаёт профессиональное спокойствие, но в глубине взгляда я вижу то же возмущение, что и во мне.
– Муза Анатольевна, Понимаю. Но… Вам самой нельзя нервничать, у вас же свой малыш…
После его слов машинально кладу руку на живот, где “танцует” моя балеринка.
“Тихо, солнышко, мама справится. Мама не даст в обиду ни тебя, ни его”.
– Мария.. Мать мальчика отказалась? – спрашиваю с надеждой в голосе, словно жду, что доктор скажет: “Нет. Она просто пошла погулять..”
– Да. Но у нас есть время. Мы надеемся, что женщина образумится.., – устало отвечает мужчина.
– Вы уверены в этом? Часто отказницы возвращаются за своими детишками?
– Не часто. Но…Случается… А Вы, Муза Анатольевна, планируете что-то? – безэмоционально интересуется врач.
Поднимаю на него глаза. В моей душе уверенность, что я знаю выход.
– Да. Держите его здесь. Я всё улажу. Проводите меня, пожалуйста, к малышу…
Поворачиваюсь и твёрдыми шагами иду за заведующим в сторону палаты новорождённых. К тому, кто сейчас нуждается в любви больше всего на свете.
Крошечный. Совсем крошечный малыш в голубой шапочке. Он спит в кювезе, его пальчики сжаты в кулачки, будто даже во сне он пытается защититься от этого жестокого мира.
Подхожу ближе, и по моим щекам непроизвольно текут слёзы – горячие, солёные, как моя злость и моя боль.
– Ничего, милый, – шепчу, осторожно касаясь прозрачной стенки кювеза. – Всё будет хорошо.
“Я не оставлю тебя. Ни за что. Даже если весь мир отвернётся – я буду рядом”.
И в этот момент чувствую, как внутри меня толкается моя дочь, будто поддерживает мое решение...
Глава 45
Выхожу из перинатального центра. Холодный ветер бьёт мне в лицо.
Внутри – тяжесть, будто кто-то навалил камней на сердце. Только что держала на руках этого крошечного и беззащитного малыша с пухлыми щечками и глазами ангела. А его мать…
Она просто отказалась от него.
Из деструктивных мыслей меня выдергивает вибрирующий в кармане телефон.
Вижу имя абонента “Юля”, принимаю вызов.
Услышав голос подруги, тёплый и обеспокоенный, радуюсь, потому что понимаю: я не одна.
– Музончик, ты где? У тебя всё в порядке?
Закрываю глаза, чувствуя, как усталость наваливается на меня.
– Еду домой… Если это можно так назвать, то у меня всё в порядке…
– Что случилось? – Юля сразу настораживается.
– Мария, любовница Карповича, родила, – хрипло выдавливаю из себя.
– Эка невидаль, – цокая, язвит Юлька.
– Ну да…если бы не одно “но”. У малыша, мальчика, синдром Дауна.
Голос мой дрожит. Крепче сжимаю телефон.
– Они оба, Денис и мать крохи, отказались от него, как от ненужной вещи.
Юля молчит секунду, а потом осторожно говорит:
– Может, испугались? Все же синдром Дауна – это серьёзно.
– Испугались?! – почти кричу, но тут же сдерживаюсь, делая глубокий вдох. – Да, это непросто. Но это их ребёнок. Разве можно вот так просто… Словно бракованную куклу сдать в игрушечный магазин.
– Муза, ты успокойся, пожалуйста, – произносит Юлька твёрдо. – Только не говори, что хочешь забрать его себе…Тебе самой скоро рожать.
Выслушав подругу, молчу. Она терпеливо ждет, не нарушает тишину. Не получив ответа, продолжает говорить:
– Муз, не мудри. Двое малышей, и один из которых с особенностями здоровья, – это колоссальная нагрузка.
– Но это не повод бросать его! – говорю упрямо.
– Я не оправдываю ни Карповича, ни эту дуру Машку. Просто… может, она поняла, что не сможет справиться… Даже не физически, а морально…
Закусываю губу. Понимаю, что Юля права, но от этого мне не легче.
– Может и так. И все равно нужно поговорить с ней ещё раз. Предложить помощь – финансовую, юридическую, моральную… Хотя последнее – самое бесполезное занятие, – говорю тяжело вздыхая.
– Муза…
Подруга вздыхает.
– Ты уже на взводе. На твоем сроке тебе бы отдыхать, а не ввязываться в новые проблемы.
– Это не проблема. Это человек.
Юля ничего не отвечает на мои слова, но я чувствую её неодобрение.
– Ладно, – наконец говорит она. – Но подумай и о себе. Ты не двадцатилетняя, силы не бесконечные.
Хмурюсь. Да, мне не двадцать. Но..
Разве это значит, что я должна закрыть глаза и отстраниться?
– Спасибо за заботу, Юль, – отвечаю сухо. – Но я не могу так просто всё оставить.