— Лукас, это не ты убил нашего ребенка, а я. — Такие слова она еще никогда не произносила вслух. И говорить их было больнее и труднее, чем казалось.
Лицо его словно окаменело.
— Что ты такое говоришь, Надя?
Его ледяной взгляд и холодный тон, которым был задан вопрос, поразили ее в самое сердце.
— Ведь авария случилась по моей вине.
— Но это же я вел. — Его голос слегка смягчился.
Значит, виновником случившегося он считает себя. Да уж, такого не пожелаешь и врагу. Никто, кроме них, не знает, как в действительности обстояло дело. Сколько раз она проклинала себя за то, что по дороге флиртовала с мужем, который вел машину! И хотя им обоим прекрасно было известно, что шутки с огнем плохи, это их не остановило. Они тогда ехали в отель, в котором собирались провести свой медовый месяц! А все закончилось аварией и больничной койкой. Это из-за того, что она думала только о себе и своем желании. Расплата за эгоизм оказалась слишком скорой и жестокой.
В ее голове будто мелькнула вспышка, и тот страшный день во всех мельчайших подробностях вдруг вспомнился, словно все это было только вчера. Она снова, как тогда, почувствовала себя игрушкой в руках судьбы. Но Лукас не должен считать себя виноватым.
— Ведь это я целовала тебя, несмотря на то, что ты был за рулем, — напомнила она, с горечью глядя в его глаза.
Ее боль отразилась на его лице.
— Но ведь тот знак «стоп» пропустил я…
— Если бы ты не отвлекся тогда из-за меня… — Она провела пальцем по локтю Лукаса, в который раз желая удостовериться, что это не сон. Его мышцы тут же напряглись под рукавом рубашки. — Лукас, я неделю была в коме и не в состоянии была тебя навестить.
Он всматривался в ее лицо, словно бы пытаясь увидеть там какую-то тайну. Но внезапно его глаза вспыхнули гневом.
— Лживый ублюдок!
— Кто?
— Твой отец! — Лукас выплюнул эти слова с такой необычайной ненавистью, что его губы сжались в тонкую полоску.
В свое время Эверетт Кинкейд не гнушался делать людям гадости. А потому он ясно дал понять Наде, что лишит дочь наследства, если она выйдет замуж за Лукаса. И когда она все-таки поступила по-своему, то даже отказался присутствовать на скромной церемонии венчания. Однако после того как она попала в аварию, отец вел себя так, словно между ними и не было той размолвки. Надя решила, что он, наконец, осознал то, как она ему дорога.
Как же она ошибалась… Отец никогда в жизни не признавал свои промахи и считал Лукаса самой большой оплошностью Нади. Ничего удивительного, если он и в самом деле солгал Лукасу, чтобы уничтожить их брак.
Хуже всего другое: Лукас позволил ему это сделать. Надя считала его сильным человеком, способным противостоять ее отцу.
— Если бы ты любил меня, то обязательно пришел бы навестить.
Он процедил:
— Я не мог.
— Да ладно. Помнится, ты был самым решительным человеком, которого я когда-либо встречала. Не верю, что ты не смог найти способ к моей больничной палате. Я лежала в реанимации, прикованная к миллиону приборов. И никуда убежать или спрятаться не могла.
Он вдруг впервые за все время их разговора опустил глаза и отвернулся. Его плечи были опущены, и она отметила, что они стали шире, чем раньше.
Он сжал кулаки и с усилием проговорил:
— Я был парализован от пояса и ниже. Врачи говорили, что шансы когда-нибудь снова встать на ноги — равны нулю.
Ее рот открылся сам собой от изумления, она не могла выговорить ни слова. Взгляд Нади блуждал по его широкой спине. Лукас всегда был таким живым и активным. Вообще-то, именно его прекрасное сильное тело поначалу привлекло ее тем летом, когда он начал работать на компанию «Кинкейд» в команде дизайнеров по ландшафтам.
— А как же твои мать и сестры?
Лукас повернулся, и ей не понравился этот напряженный взгляд.
— Твой отец сказал, что ты не собираешься связывать свою судьбу с инвалидом, — не отвечая на ее вопрос, проговорил он.
— И ты ему поверил? А как же клятва у алтаря «в болезни и здравии»? Забыл? Или не веришь?
— Ты всю свою жизнь была избалованной принцессой. Думаешь, я не понимал, что тебе не захочется жить в бедности и играть роль сиделки для человека, который даже помочиться сам не способен? Нет!
Она поморщилась от жестокости его слов. А потом рассердилась. Да почему же все считают ее бесполезным довеском?
Ладно, может, она и сделала в своей жизни пару глупых ошибок, но все равно… Отец и Лукас не имели права так о ней думать.
— Ты должен был дать мне шанс, а не предсказывать провал.
Надя смерила его взглядом с ног до головы, пытаясь вообразить этого человека беспомощным. Определенно, с тех пор, как они виделись последний раз, он расцвел и похорошел. Если она не ошибалась, то теперь на нем красовался костюм от фирмы «Гермес» и ботинки от «Прада». Значит ли это, что он теперь не простой рабочий, а при деньгах, и притом немалых?
— И как же ты сумел встать на ноги?
— Только благодаря многочисленным операциям.
— И ты здесь… — Она неопределенно махнула рукой, имея в виду роскошный пентхаус. — Но почему? Как это случилось?
Ей показалось или он действительно замялся с ответом?
— Дело в том… что я владелец этого здания и живу напротив тебя.
— Ты — собственник пятидесятиэтажного элитного небоскреба в Далласе?
Наверняка это немалые деньги.
— Да. — Гордость и сила уверенного в себе человека — вот что слышалось в его тоне. — А вот как ты здесь оказалась?
— Эта квартира принадлежала моему отцу.
Его глаза превратились в две узенькие щелочки.
— Но мой риэлтор продавал ее директору одной инвестиционной компании.
— Нет, это отец купил ее на имя одной фиктивной корпорации. Иногда он так поступал.
Лукас выглядел сбитым с толку. Как и она. И тут ее словно осенило:
— Неужели он это все специально подстроил!
— Что подстроил?
— Эту встречу. Как ты, наверное, слышал, отец умер, и по его завещанию я должна прожить в этом самом пентхаусе год. Он знал, что рано или поздно я на тебя наткнусь. Но зачем ему это было надо? — Она нарезала круги по фойе и, сверкая глазами, бросала на Лукаса недоуменные взгляды. — Если только… Неужели он хотел уладить наши с тобой отношения?
Лукас с сомнением скривился:
— Уж этого точно не может быть.
— Наверняка! Едва ли покупка пентхауса напротив именно твоей квартиры была случайностью.
— Надя, отец заплатил мне, чтобы я убрался из твоей жизни! Он угрожал разрушить все, что у меня было. Вряд ли он стал бы сводить нас.
Сердце ее ухнуло в тартарары, как «Титаник» — в глубины океана, и покрылось льдом. Платить деньги людям, чтобы откупиться от них, — это было излюбленной тактикой ее отца.
— И ты взял эти деньги, чтобы избавиться от меня?!
Лукас мрачно глянул на нее исподлобья:
— Он уверил меня, что таково твое желание.
— Сколько?
— Надя…
Глаза ее горели от накипавших слез. Ее мутило от одной мысли об этом.
— Ну и сколько же я стою? Сколько стоит моя любовь? Мне интересно знать!
— Он оплатил все мои операции и восстановительный период, дал деньги на обучение моим сестрам и мне, чтобы мы учились в том колледже, который выбрали.
— Сколько? Мне нужна сумма!
Он тяжело вздохнул:
— Если округлить, два миллиона.
На нее вдруг навалилась такая тяжелая усталость, словно вся жизненная сила улетучилась из ее тела в одно мгновение. Она присела на краешек стула и, закрыв глаза, в изнеможении уперлась лбом в скрещенные руки. Вокруг — одни предатели! И отец вовсе не предполагал счастливого воссоединения. Он доказал: человек, которого она выбрала себе в мужья, продается и покупается. Надя ощущала себя ничтожной, нелюбимой и несчастной. Она любила Лукаса так сильно, что ради него была готова оставить все, только бы стать его женой.
А он предал ее. Продал.
Отец был прав. Лукас был самой большой ее ошибкой. И любить его, и потерять его — было одинаково больно.
— Уж лучше бы ты умер. — Она изо всех терла виски пальцами, стараясь сохранить самообладание. — То есть… не так. Лучше бы мы не встречались. Знаешь что, Лукас. Ты выбрал деньги и тем самым доказал, что ты ничтожество. С такими, как ты, я не имею ничего общего.
Надо избавиться от него. Ноги ее подгибались, она даже сомневалась, что дойдет до двери.
— Уходи.
— Надя…
— Убирайся вон. Пока я не вызвала охрану.
— Эти люди работают на меня и не вышвырнут. — Он одним шагом оказался рядом с ней и встал рядом. — Не надо меня винить. Интриги твоего отца меня не касаются.
— Ты предал меня и оставил горевать по тебе и ребенку. Да знаешь ли ты, как часто я была близка к… — Она задохнулась и замолчала, хватая ртом воздух. Потом перевела дух и проговорила: — Ты — эгоист, Лукас Стоун. Не хочу тебя больше видеть. Уходи.
Он смотрел на нее таким долгим взглядом, что она засомневалась, не вызвать ли в самом деле охрану. Впрочем, теперь это было бы бесполезно. Ей никто не поможет, и даже братья не придут на помощь. Придется справляться самой.
Наконец Лукас прошагал мимо нее и вышел, захлопнув входную дверь и дверь в ее счастье.
Думать о том, что он погиб в аварии, было гораздо легче, чем знать горькую правду.
Она ощущала себя до такой степени ненужной, что готова была зарыдать в голос. Но слез не было. Только боль и опустошение.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Если бы этот негодяй Эверетт Кинкейд был сейчас жив, Лукас немедля убил бы его на месте. Но поскольку тот уже давно в могиле, мысль о возмездии за отнятую жену теперь казалась бессмысленной.
Впрочем, не такая уж эта идея и безрассудная. Пусть Эверетт в гробу, зато живы его сыновья. Да, они пришли на свадьбу, но только потому, что хотели поддержать свою малышку-сестренку, а не потому, что были за этот брак.
А потому откладывать месть нельзя. Он еще покажет Кинкейдам, как они ошибались на его счет.
Услышав, как за ним захлопнулась дверь, он вздрогнул. Он уставился на стену, и ему подумалось, что та Надя, которая сейчас предстала перед его глазами, стала гораздо обольстительнее, чем раньше. Ее зеленые прекрасные глаза приобрели какой-то незнакомый глубокий оттенок. Блестящие волосы без дорогой салонной укладки просто струились тяжелой волной по спине. Прелесть юности уступила место чарующей женственности, которая с годами будет только вызревать, как хорошее вино. Как и говорила его мать. Его семья всегда была в восторге от его жены.