– Тут сказано, что ты спецназовец, – произнес один.
Второй молчал: в армии всегда относились к горным спецназовцам с большим пиететом. Но что делает здесь стоящая рядом девушка, закутанная в платок? В руках у них сумки, что они ищут ночью в этих полях?!
Джемаль объяснил, что они пытаются найти поселок Рахманлы, где живет его брат Якуб.
– Ясно, – немного расслабились жандармы. – Рахманлы вон на том холме, однако вы приехали сюда не в самый лучший день.
Оказалось, этим утром в районе началась операция жандармерии, которая обнаружила «дом-могилу», принадлежащую партии Хизболла. Поэтому по всему периметру вокруг района были выставлены кордоны. Естественно, неожиданное появление двух незнакомцев вызвало большое беспокойство.
Джемаль никогда раньше не слышал выражения «дом-могила». И хотя он не понял, что это значит, вопросов больше задавать не стал. Один из военных сопроводил их до дома Якуба, потому что передвигаться по району, взятому в оцепление, было опасно, да и ногу сломишь в этой кромешной тьме.
Вид униформы, ее шуршание, головные береты, оружие в руках военных – все это наполнило душу Джемаля тоской, он снова начал ощущать себя, как в начале своего увольнения – обнаженным, не имеющим конкретной цели, опустошенным. В одно мгновение память вернула его к армейским друзьям, боестолкновениям, вооруженным операциям, засадам и дозорам, где нельзя курить, к падающим за шиворот каплям дождя. Он смотрел на военных с тоской и чувством зависти…
Мерьем, увязая в грязи, шла по полю вслед за освещающим дорогу фонарем, она была ошарашена всем происходящим. Что это за Стамбул такой? Может, их по ошибке высадили в другом месте?!
Миновав наблюдательный пункт, они начали взбираться на вершину холма.
Вскоре показалась большая деревня. Мерьем подумала, что с первого взгляда даже нельзя сказать, что она обитаема, настолько убогим и разрушенным было это место. Деревня кишела жандармами. Одноэтажные дома выглядели как развалюхи: небеленые, у кого-то рядом с домом врыты бочки, рядом с другими – сараюшки. Из окон и крыш торчали телевизионные антенны. Вокруг домов клубились провода и кабели. Странно, но все улицы были хорошо освещены фонарями. Подбежали и остановились рядом грязные собаки. В этой деревне не было ничего похожего на центральную площадь, везде, куда бы они ни шли, на все четыре стороны – грязь да грязь.
«Это не Стамбул! Нет, нет, не Стамбул!» – со злостью думала Мерьем. Она разнервничалась из-за того, что ее обманули. Это значит, опять Аллах немилостив к ней, не любит свою рабу Мерьем… Сначала, чтобы немножко облегчить ее мучения, показал ей чудеса града Стамбула, наполнил ее трепетом надежды, разбередил сердце, а потом забросил в это темное, грязное и гадкое место!
Якуб открыл двери, увидел жандармов, рядом с которыми стояли Джемаль и Мерьем, и словно язык проглотил: лицо его помрачнело, он раскачивался так, словно получил крепкий удар. От растерянности он даже некоторое время не мог говорить. К счастью, сзади подскочила его бойкая жена Назик, почуявшая, что происходит что-то странное, и обратилась к военному:
– Спасибо, что проводили наших родственников!
Тем она помешала жандарму подумать: «Что-то подозрительно… Хозяева дома их будто даже не знают!»
Помещение, куда они вошли, трудно было назвать домом: узенькая комната, водруженная в углу кровать, подвешенный к потолку обогреватель, а посредине, на свисающем проводе – голая лампочка; дети, валявшиеся на подстилке, прямо на полу, буквально прилипли к экрану телевизора, и это был единственный здесь предмет, напоминавший о цивилизации. Дети даже не обернулись, чтобы посмотреть на вошедших. Из телевизора громко вопил корреспондент, читающий новости. У Мерьем мелькнуло в мозгу: ох, это самое противное в мире место! Даже сарай, в котором ее держали взаперти, был куда чище.
Якуб немного пришел в себя, но даже оправившись от первого потрясения, от стыда чувствовал себя подавленно. Сквозь зубы начал расспрашивать, как они доехали. Мерьем, увидев, что Назик куда-то исчезла, прошла чуть вперед и попала в помещение типа кухни, где на плите с газовым баллоном вот-вот должен был закипеть суп. По привычке она кинулась помогать Назик, стала нарезать хлеб. На глинобитном полу были расставлены разноцветные пластиковые ведра, бидоны, корыта с водой. Видимо, в доме водопровода не было.
Назик осталась такой же доброжелательной, как и в прежние времена:
– Однако и выросла же ты, Мерьем! Уже совсем невеста! Каким ветром вас сюда занесло?
Мерьем на ее вопрос ответила встречным вопросом:
– А здесь Стамбул, сестра Назик?
– Пропади он пропадом, этот Стамбул, – отмахнулась Назик. – Хоть бы его вообще не было! Заморочили нам голову, вот мы и поехали, а сейчас видишь, в каком позорном положении мы находимся?!
Мерьем спросила еще раз:
– Это место, где мы сейчас, называется Стамбулом?
– Окраина Стамбула, да, – подтвердила Назик. – Город, называемый Стамбулом, настолько велик, что ему нет ни конца, ни края. Никто не знает, где он начинается и где заканчивается. Здешнее место называют районом трущоб. А в городе живут богатые. Откуда у нас деньги, чтобы поселиться там? Вот и вынуждены здесь ютиться…
Слово за слово – перешли к расспросам о родственниках, знакомых, умерших, женившихся.
Было понятно, что Назик и Якуб тосковали по родине, однако муж, однажды начавший хвалиться тем, что он стал «стамбульцем», теперь уже никак не мог оконфузиться, вернувшись назад.
В доме гремел телевизор. Исмет и Залиха, которых Джемаль знал еще маленькими в селе, и родившийся в Стамбуле маленький племянник не отрывали глаз от экрана и отвечали на вопросы Джемаля, даже не оборачиваясь. Так Джемаль узнал об их учебе в начальной школе, о том, что в школу они вынуждены идти больше чем полчаса по колено в грязи, в бури и снегопады. Как уж там определять это Рахманлы – деревней, селом или городом, но начальной школы здесь не было.
В глубоком смущении, наклонив голову, Якуб исподлобья мерил взглядом брата, пытаясь дать хоть какое-то объяснение всему, что тот увидел.
– Сегодня мы вынуждены жить здесь, в этом доме!
Вдруг маленький Исмет радостно закричал:
– Посмотрите! Наш район показывают!
На экране мелькали грязные улицы, развалюхи-дома, торчащие среди запутанных проводов электрические столбы, телевизионные антенны, бегающие там и сям паршивые собаки и пытающиеся попасть в кадр смеющиеся, выставляющие руками над головами друг друга «рожки» несчастные дети. Исмет и Залиха в волнении ожидали, что увидят себя.
Диктор повторял, что сегодня в ходе спецоперации в Рахманлы был обнаружен принадлежащий организации Хизболла «дом-могила». Этим утром туда прибыли муниципальные бригады, чтобы снести незаконно сооруженные постройки. На самом деле все постройки в местечке были незаконными: договорившись с трущобной мафией, можно было быстро слепить дом, однако время от времени некоторые из них прилюдно уничтожались, чтобы продемонстрировать видимость исполнения закона. Джемаль узнает немного позже, что в четырнадцатимиллионном Стамбуле до 75 процентов построек возведены самовольно! Прибытие бригад из префектуры для сноса здания было делом обычным, домовладельцы встречали их во всеоружии: женщины, пронзительно крича, нападали на рабочих, швырялись в них кастрюлями, сковородками, толкушками и палками, а напоследок, от безысходности, предъявляли последний козырь – схватив на руки маленького ребенка, отец обливал его бензином и доставал спички, угрожая, что, если прибывшие для слома сделают еще хоть один шаг, он сожжет свое дитя! Муниципальщики по громкой связи пытались всячески отговорить несчастного от этого ужасного дела, а в это время телеоператоры, затаив дыхание, «ловили кадр», стараясь не упустить тот момент, когда ребенок вспыхнет пламенем.
Однако муниципальщики, прибывшие в этот день, столкнулись со странной ситуацией. Когда сумрачным утром они сообщили открывшему им дверь мужчине, бородатому, одетому в шальвары, что прибыли для сноса самовольной постройки, человек совсем не удивился, а тут же ответил:
– Хорошо, но в доме все еще спят. Дайте нам полчаса, чтобы собраться и уйти.
Этот ответ обескуражил муниципальных сотрудников, они позвонили начальству, объяснив, что в этом доме происходит что-то неладное. На помощь жандармерии были направлены сотрудники безопасности.
Жандармы, всегда стоявшие в оцеплении во время сноса, получили по рации распоряжение проверить удостоверения личности у этих странных людей, обыскать дом, и, если будет замечено нечто подозрительное, немедленно дать знать начальству. Потому что за всю историю существования Турецкой Республики это был первый такой случай: виданное ли дело, чтобы при сломе самовольной застройки люди говорили: «Пожалуйста, ломайте!» Хозяева дома должны быть юродивыми или же заниматься нечистыми делишками…
Два жандарма во главе со старшим офицером отправились исполнять приказ. Подойдя к дому, они снова постучали в ворота, попросив жильцов предъявить удостоверения личности. Но из дома не доносилось ни звука. Офицера очень насторожило это обстоятельство. И не зря: как только он произнес, что считает до трех, а если никто не откроет, дверь будет взломана, изнутри прозвучали выстрелы. Офицер получил ранение, остальные разбежались в разные стороны. Жандармы, заняв позицию, открыли по дому огонь. Вместе со звуками стрельбы из дома разносились крики, кто-то кричал: «Аллаху акбар!», а несколько человек, среди которых была женщина, распевали речитативом зикр: «О Аллах! Бисмиллах! Аллаху акбар!»
Прибыло подкрепление. После часовой перестрелки из дома вывели троих мужчин и раненую женщину. Среди жандармов тоже были пострадавшие. Несколько позже стало ясно, что поселившиеся в доме люди были членами организации Хизболла. Эта организация, еще раньше замешанная в кровавых делах, планировала делать это и дальше. Ее члены принялись строить дома-могилы, раскапывая под ними пол. В вырытых под землей ямах были обнаружены замученные узники – тем способом, как это обычно делала организация: связанные «свиным узлом» и захороненные друг над дру