— Да-а! — уходит и дверь закрывает.
Я немножко жду, слушаю, слышу: хлопнула дверь в их комнату. Тогда я вылезаю из-под табуретки. Анночка радуется! Когда я была маленькая — давно, в Москве, — я думала, что счёт — это кубики, и умела считать до двух — это было два кубика! А сейчас мне скоро будет пять лет, я большая, умею считать до ста. Я Нинку побила два раза, а завтра буду бить третий!
Открываю глаза — утро. На меня Анночка смотрит, и мы хором говорим: «Доброе утро!» — и хохочем. Слезаю с сундука, ноги в тапочки — открываю окно, одеваюсь. Смотрю на Анночку — у неё глаза большие, большие и голубые. Я говорю ей:
— Сиди!
Она кивает головой. Я опять выглядываю в прихожую, выхожу, тихо прячусь среди пальто и жду! Жду, жду — их нет. Я думаю: третий раз уже здесь жду Нинку, неужели они обе такие глупые, неужели они не помнят, где я прячусь и что я буду сейчас Нинку бить?! Думаю: ведь ноги у меня видны, их пальто не закрывает? Нет! Даша очень высокая, а Нинка очень глупая, они опять ничего не заметят. Жду! Очень долго жду — они не идут. Я всё равно буду ждать, когда-нибудь они выйдут! И они выходят, и, как только Даши не видно, я выскакиваю из-под пальто, толкаю Нинку на пол, сажусь на неё, хватаю за волосы и быстро-быстро стучу об пол: БУМ-БУМ-БУМ — и кричу:
— Не будешь врать! Не будешь врать! Не будешь врать!
Нинка очень сильно вопит, я вижу, что бежит Даша, сразу вскакиваю, очень быстро бегу в комнату к окну — а Нинка всё кричит, — быстро вылезаю из окна и иду к Уралмашу. Погуляю! Вчера, когда мы гуляли с Бабусей, из Уралмаша выехал паровоз, очень красивый!
Вечером, когда Мамочка пришла с работы, её кто-то позвал, она ушла, потом пришла и говорит:
— Нинуша, мне надо с тобой поговорить.
Мы с ней сели за стол — у нас теперь есть стол из досок, правда, его нельзя гладить, потому что он весь в занозах! Нам ещё сделали две табуретки и скамейку, днём мы на ней сидим, когда едим или вообще, когда нам хочется, а ночью на ней Мамочка спит. Мы сидим с Мамочкой за столом, и она мне говорит:
— Нинуша, я прошу тебя, не бей больше Маленькую Нину!
— Почему?!
— Во-первых, она маленькая, она младше тебя.
— Бабуся сказала, что она в два раза толще!
— Но ведь мы с тобой давно договорились, что драться очень плохо. Можно только защищаться или защищать кого-то.
— Мамочка! Маленькая Нинка очень плохая! Она…
— Я знаю, за что ты её бьешь, но пойми, Нинуша, во всем виновата я!
— Ты-ы? Почему?
— Я не поверила Эллочке, а поверила Нине… то есть тёте Нине. Вчера я перед Эллочкой извинилась, она меня извинила и больше не расстраивается. Не будешь Нину бить? — спрашивает Мамочка.
— Не буду, — говорю, хотя не понимаю, в чём Мамочка виновата, если во всем виновата Маленькая Нинка?
— Договорились! — И Мамочка меня обнимает, мне так хорошо, когда она меня обнимает, но она сейчас очень мало бывает дома — она всё время работает.
Мы ложимся спать, Бабуся, Анночка и я — на сундуке, Мамочка — на скамейке, Эллочка — на корзинке. Бабуся сегодня сказала, что скоро Эллочке сделают кровать, её будут звать «топчан».
Я Эллочку люблю.
Красные ягоды
Смотрю в окно — выпал снег, красиво! Бабуся говорит, что снег выпал рано, и мы сейчас пойдём гулять «по первому снегу». Бабуся, Анночка и я! Мамочка на работе, а Эллочка в музыкальной школе. Мамочка сказала, что Эллочка — необыкновенный ребёнок, она поступила в музыкальную школу, а у нас ведь здесь нет рояля! И она каждый день встаёт «полседьмого», бежит в музыкальную школу и играет там на рояле с «семи до восьми», потому что школа ещё не работает и сторож пускает Эллочку учить рояльные уроки. Я тоже думаю, что она необыкновенная, потому что я просыпаюсь, когда уже все давно проснулись, и не понимаю, как можно проснуться так рано, как Эллочка?
Мы вышли на улицу. Там очень красиво — внизу снег, и снег немножко сыплется сверху. На улице никого нет, я оборачиваюсь и вижу, где мы шли по снегу. Когда гуляешь, есть не так хочется, а иногда я совсем забываю про еду!
Мы идём, идём — и вдруг я вижу мужчину, он подходит всё ближе и ближе, на нём синий короткий халат, на голове маленькая красивая шапочка, голая грудь, голые ноги и какие-то, вроде, тапочки. Он смотрит на Анночку и улыбается — все улыбаются, когда смотрят на Анночку, потому что она — ангел! Он останавливается перед нами, мы тоже останавливаемся, он наклоняет голову и как-то странно делает руками: сначала свое лицо погладил, потом на груди руки сжал. Бабуся тоже наклоняет голову, он улыбается мне, я тоже ему улыбаюсь. Потом он сует руку в карман халата, что-то оттуда достает, садится на корточки, протягивает руку Анночке и раскрывает её — на ладони лежат красные ягоды, я понимаю: он хочет дать их Анночке. Но Анночка пугается и не протягивает руку.
— Анночка, протяни руки, — говорит Бабуся. Анночка протягивает, Бабуся ей делает руки ладошками вверх, мужчина сыплет ей в руки ягоды, но Анночка разводит руки, и все ягоды падают в снег. Я расстраиваюсь и сержусь — он хотел Анночке ягоды подарить, а она? Зачем руки развела? И теперь ягоды на снегу! Бабуся говорит:
— Ну что же ты, деточка!
Я смотрю на него, а он не расстроился, улыбается, опять достает что-то из кармана и протягивает Анночке. Бабуся говорит:
— Деточка, держи руки вместе! — И её ладошки прижимает одну к другой.
Он опять насыпает ей в руки красные ягоды — она их держит, он смеётся, поднимается. Он высокий, глаза чёрные-чёрные, волосы чёрные — он красивый, весёлый и хороший! Но почему он так одет, как будто сейчас лето?
— Спасибо! — говорит Бабуся.
— Спасибо! — говорю я. Анночка молчит.
— Деточка, скажи «Спасибо!» — говорит Бабуся.
Анночка тихо-тихо говорит: «Спасибо!» Он опять странно делает руками, улыбается и наклоняет голову. Бабуся тоже ему улыбается и наклоняет голову, а я поднимаю голову, улыбаюсь ему. Я думаю: он очень хороший! Он уходит. Бабуся берёт ягоды из Анночкиных рук, кладёт ей в карман, и мы идём к Уралмашу — дальше гулять.
Я спрашиваю:
— Бабуся, а почему он так одет?
— Он из Средней Азии, — отвечает она.
— Но ведь сейчас холодно, — говорю, — и к нему придёт воспаление лёгких, если он будет так ходить! Мы одеты тепло, а он — холодно!
— Да, — говорит Бабуся, — он очень легко одет, совсем не для зимы!
Мы ужинаем. Я пью чай маленькими глотками и хлеб откусываю совсем маленькими кусочками — меня Эллочка научила, она говорит, что так получается, как будто больше съела. Кусок хлеба один и маленький, а когда так кусаешь и медленно ешь, получается, что и хлеба больше! Я всегда теперь так делаю, и мне кажется, что я уже поела. Вдруг вспомнила красные ягоды на снегу. Он очень хороший, но почему у него так мало одежды?
Мамочка сегодня раньше пришла с работы, а то мы часто ложимся спать, а её ещё нет. Они стоят с Бабусей у окна и тихо разговаривают. И я слышу: «…И все так одеты?.. Неужели целый вагон?! Соседка видела… Скоро начнутся настоящие морозы… В первый же день замёрзнут… Ведь привезли из такой тёплой страны и… Ужас… Даже не верится…»
Они ещё что-то говорят, я не слышу, но вдруг думаю: неужели этот человек с красными ягодами, такой хороший, добрый, красивый — неужели он замёрзнет, когда начнутся морозы?! Он замёрзнет… И что тогда с ним будет?! Бабушка смотрит на меня, Мамочка кивает, и я опять их лучше слышу. Бабуся говорит:
— Наверное, они здесь ненадолго!
— Конечно, — говорит Мамочка, — их ещё до морозов увезут домой, обязательно увезут!
Дальше я не слышу и радуюсь: значит, он скоро уедет домой, в «тёплую страну», и ему там будет тепло!
Володия
Я с Бабушкой в нашей комнате, на столе на газете чистим гнилую картошку. Бабушка недавно сказала, что мы «голодаем», и стала ходить куда-то «на пару часов» — там она разбирает картошку и потом ей дают за это гнилой картошки и немножко не очень хорошей. Дома я помогаю ей это почистить, чтобы вынуть оттуда «все хорошее» и отобрать не очень плохую кожуру. Потом Бабушка моет то, что мы отобрали, что-то ещё с этим делает — и жарит из этого лепёшки. Лепёшки противные и очень невкусные, но мы их едим. Все, кроме Анночки — у неё не получается, всё выходит обратно! У Мамочки тоже иногда не получается, а у меня, Бабушки и Эллочки — у нас получается.
Мне совсем скоро будет пять лет, а Эллочке будет восемь — мы с ней уже большие, она часто теперь вместо Бабушки ходит «отоваривать» карточки. Но, кроме хлебных карточек, сейчас почему-то ничего не «отоваривается». Поэтому, говорит Бабушка, обязательно надо есть эти лепёшки. Бабуся меня хвалит и говорит, что я хорошо ей помогаю, хорошо чищу — я рада!
Вдруг кто-то сильно открывает входную дверь, потом очень сильно открывает нашу — в комнату как будто входит, как будто падает женщина в пальто, она странно держит Эллочку — за пальто и за плечи, кричит и кулаком машет. Бабушка охает, хватает Эллочку, а Эллочка стоит и в разные стороны наклоняется! Бабушка с неё снимает пальто, туфли, быстро ведёт к кровати, кладёт на кровать прямо в платье и одеялом закрывает. Эллочка под одеялом немножко трясётся, у неё странные глаза и странное лицо! А женщина кричит, кулаком машет. Я сначала думала, что она просто кричит и кулаком машет, а теперь понимаю, что она что-то говорит, но я не понимаю что. Я тогда вся застыла, смотрю-смотрю только ей в глаза и понимаю, что она кричит:
— …И как все закричат: «Девочка упала! Девочка упала! Обморок!» Я обернулась, смотрю — она ещё далеко от прилавка, на полу лежит, серая, зелёная, глаза закатились, а в кулачке-то карточки зажала, сразу видно — кар-точ-ки! Я к ней подбежала, карточки у неё из кулака вытащила — вот так до сих пор и держу! Суета начнётся, и что?! Первое дело — карточки украдут! Ну я их держу! Воду принесли, ещё что-то, в чувство её привели, подняли. Я спрашиваю: живешь-то где? Она сказала. Вот привела! А вот карточки! А то что — украдут, и все, так и помереть недолго!!!