И я тогда всё-всё рассказываю, даже про тазик рассказала!
— И тебе было её жалко, потому что она очень пожилая, — говорит Мамочка задумчиво, — наверное, одинокая и бедная в прямом смысле этого слова — у неё очень мало денег, у преподавателей маленькая зарплата, и у неё старое, очень старое платье, в котором она ходит на работу.
— Ну и что ж, что она бедная — мы тоже были бедными, до того как Папа не привёз нам из Германии все эти замечательные вещи.
— Сейчас, после войны, — говорит Мамочка грустно, — почти вся страна бедная!
— А ты помнишь, Мамочка, — говорю, — как у меня осталась после эвакуации только одна ночная рубашка и Бабуся сшила из чего не знаю мне вторую рубашку. Иначе как болеть воспалением лёгких? Одна рубашка на тебе — одна сохнет.
— Девочка моя! — серьёзно говорит Мамочка. — Я всё помню. Очень хорошо помню. Теперь давай вернёмся к вашей учительнице. — И все Мамочку так внимательно и серьёзно слушают. — Что такое преподаватель, Нинуша? Это бесконечные тетрадки — их очень много, — это домашние задания и контрольные. Да и классные задания! Это тетрадки, тетрадки, тетрадки — и все их надо проверить!
— Ну и что? — удивляюсь я. — Надо проверять — она же учительница!
— Да, это не повод, чтобы сделать такую гадкую вещь, — говорит Мамочка. — Но это возможная причина. И я тебе советую её простить… и забыть про этот случай! А всегда вспоминать своих замечательных педагогов: Елену Григорьевну в эвакуации — первую твою преподавательницу по скрипке, Марию Григорьевну из железнодорожной школы, Александра Сергеевича, Наташу — твою пионервожатую… Они все педагоги, все чудесные люди… и ты всех их любишь!
— Деточка! — вдруг вступает Бабушка. — Хороших людей на свете больше, чем плохих!
— Ты в этом уверена, Бабушка? — спрашивает Ёлка немножко сурово.
— Уверена! — У Бабушки такой голос, что понятно: она уверена.
Я думаю… надо её простить, а не сердиться, потому что Бабуся как-то сказала, что на сердитых воду возят.
И вдруг я очень ясно понимаю смысл этой поговорки!
Далеко
Вдруг уехал Алёша — он уехал так же быстро и непонятно, как приехал!
Я думала, что Анночка будет очень плакать, но она не плакала — сидела на своей кровати, рядом лежала книжка, у неё было грустное, задумчивое, но какое-то необычное для меня лицо.
— Анночка, — спрашиваю, — а куда он уехал?
— Не знаю! — говорит Анночка.
— А где он раньше жил?
— Не знаю!
— Бабушка его с дедушкой что-нибудь говорят?
— Ничего не говорят!
— А наша Бабушка у его бабушки спрашивала?
— Да! Бабуся сказала, что я хочу ему письмо написать — нельзя ли узнать его новый адрес. Алёшина бабушка сказала, что они не знают его адреса!
— Да что они, обалдели?! — Я так рассердилась, что даже закричала. — Как это — бабушка с дедушкой не знают адреса своего внука? — Но я сразу успокоилась, потому что, когда сердишься, ничего хорошего не получится, а мне надо Алёшин адрес узнать. Но как?
— Скажи мне, — и говорю так спокойно и уверенно, как Мамочка, — вот когда вы с Алёшей играли, гуляли, разговаривали, он никогда не рассказывал, откуда он приехал?
— Никогда!
— А ты спрашивала?
Анночка вздохнула так печально, что мне просто плакать захотелось, а я ведь никогда не плачу. Она подумала, а потом сказала:
— Я как-то раз у него спросила: «А где твой дом? Где ты живёшь с мамой и папой?» Он сказал: «Далеко!» — и он так сказал… что я больше никогда не спрашивала!
И тут я придумала, по-моему, очень здорово и говорю:
— Пойду у Мамы спрошу, ведь мы знаем их фамилию — Лемлейн, и он работает в Академии наук.
— Да! — обрадовалась Анночка. — Спроси, Ниночка!
Я побежала к Маме, она за столовым столом штопала наши чулки и носки. У неё для этого есть такой деревянный гриб — она снимает очки, на гриб чулок натягивает и штопает. Она так красиво штопает — так голову сделает, так откинет, как будто она рисует, а ведь она очень хорошо рисует, но и штопка у неё очень красивая!
— Мамочка, — прошу я её, — надень очки, пожалуйста, мне надо с тобой серьёзно поговорить.
— Рассказывай! — Мама быстро откладывает штопку и надевает очки.
— Алёша уехал и не оставил Анночке своего адреса. Наверное, он торопился! Бабушка пошла к Лемлейнам — они сказали, что его адреса не знают!
— Грустная история! — И тут у Мамочки стало такое лицо, что я как-то заволновалась. — А что мы можем сделать в этом случае, Нинуша, как ты думаешь?
— Да… да очень просто! Мы знаем Алёшину фамилию, его дедушка работает в Академии наук, и Папа там же работает. Вот пусть всё и узнает про Алёшу. Анночка так расстроилась!
— А как фамилия Алёши? — спрашивает Мамочка, и у неё спокойное, но совсем непонятное для меня лицо.
— Лемлейн его фамилия! — Я даже удивилась, почему Мама спрашивает.
— Почему ты так считаешь? — И опять у неё непонятное лицо.
— Ну, бабушка-то с дедушкой Лемлейны? — Вообще ничего не понимаю!
— Твоя Бабушка, с которой ты живёшь, моя мама и мой папа, твой дедушка, — Шаховы, а вы, все четверо моих детей, — Шнирманы!
Какая же я дура… совсем не подумала про то, что у Лемлейнов может быть совсем не сын, а дочка. Дочка вышла замуж, и мы не знаем фамилии её мужа.
— Нинуша, я поговорю с Папой, и мы подумаем, что мы можем… сделать. — Мамочка снимает очки и берёт в руки штопку. — Извини, милая, у меня большая штопка, но мы можем продолжать разговаривать.
Как это странно, но я почему-то иногда знаю, что будет дальше, потом! И я знаю не маленькие события, которые произойдут, а знаю что-то крупное и серьёзное. Вот сейчас я знаю: передо мной «Диван перед маленькими детьми». Он очень большой, холодный и странный — я такого никогда не чувствовала.
— Мамочка, я тогда пойду, — говорю спокойно, — Анночку немножко развеселю.
— Иди, родная! — радуется Мамочка. — Утешь её хоть немножко!
Я выхожу из столовой, останавливаюсь в коридоре, быстро думаю, как утешить, и придумала.
— Мамочка сказала, что они с Папочкой подумают, что можно сделать. А я вот уже подумала! — говорю почти весело. — Ведь Алёша может тебе сам письмо написать!
Анночка качает головой, и непонятно, «да» это или «нет». Потом говорит:
— Помнишь, как в прошлом году Ися уехал?
— Конечно помню! — говорю.
И сразу всё вспоминаю: Анночка плачет, Ися её утешает, по голове гладит и говорит: «Анночка, не расстраивайся, я не навсегда уехал, я ведь буду в Москву приезжать, в гости к вам буду приходить!» — «А когда ты приедешь?» — Анночка так обрадовалась, что плакать перестала. «Первый отпуск будет — сразу приеду!» — смеётся Ися.
— Он сказал, что приедет в отпуск… но не приехал! — Анночка не плачет, но лицо у неё такое… мне кажется, лучше бы она плакала.
— А ты помнишь, как ты всё время к Маме приставала: «Почему Ися уезжает?», а Мамочка нам объяснила, что Ися кончил «аспирантуру» и уехал работать по профессии в Ашхабад. И отпуск у него будет через год, а год ещё не прошёл!
— Да! — говорит Анночка, и у неё уже совсем другой голос. — Я всё вспомнила.
Я думаю, надо её сейчас отвлечь на что-то серьёзное, и знаю на что!
— Анка, — говорю так, как люди важное дело вспоминают, — ведь ты в этом году пойдёшь в школу, сразу во второй класс — в прошлом году ты болела, и родители решили: пойдёшь не в шесть, а в семь лет, но сразу во второй класс. Ты же готовишься, вот давай порешай что-нибудь, попиши!
— Сейчас себе столик приготовлю! — радуется Анночка. — Попишу красиво!
У нас в детской есть маленький низкий столик для занятий — народу много, всем надо заниматься.
— А я пойду в ванную, — говорю, — позанимаюсь на скрипке.
— Позанимайся, Ниночка! — радуется Анночка. — Бабушка недавно Мамочке сказала: «Ниночка за ум взялась — на скрипке каждый день занимается!»
Я так захохотала — это ужасно смешно: «за ум взялась». Анка тоже стала хохотать.
Мы стоим с ней обе и хохочем!
Кино
Мы уже совсем большие — Эллочке двенадцать, мне девять, Анночке семь лет, и мы по воскресеньям иногда ходим в кино, в «Перекоп». Одни!
На обратном пути мы на Безбожном, если не зима, покупаем круглое мороженое — у него вафли с двух сторон. Мамочка нам всегда даёт деньги на кино и на мороженое. Но мы никогда у родителей ничего не просим — мы с Эллочкой почти сразу поняли в эвакуации, когда голодали, что ничего нельзя просить. Правда, мы тогда уже были большие — мне четыре с половиной, а Ёлке семь с половиной лет. Ты попросишь хлеба, а дома нет ни одного кусочка, и Мама заплачет — я никогда не видела, чтобы она плакала, только тогда в Свердловске! И с тех пор мы никогда ничего не просим — вдруг нет, и Анночка уже к трём годам перестала просить.
А сейчас мы хорошо живём, но семья большая — нас семь человек! Ты что-нибудь попросишь, а на это денег нет, и тогда Мамочка очень расстроится.
Сегодня мы пошли на фильм «Глинка». Я так радовалась, ведь Глинка — композитор, значит, будет много музыки. А прекраснее музыки ничего на свете нет! И кино я очень люблю!
Вот тебе и «Глинка»! По-моему, это самый плохой фильм, который мы видели, — глупый, скучный и, как сказала Ёлка, «пошлый и бездарный»!
Анночка сказала, что смотреть можно, совсем он не такой плохой. И мы стали вспоминать фильмы, которые мы в «Перекопе» видели. Очень много хороших фильмов: «В шесть часов вечера после войны», «Кащей Бессмертный», «Иван Грозный» — хороший, но немножко страшный, «Небесный тихоход», «Пятнадцатилетний капитан» — очень хороший фильм, мы книжку читали, и всё равно нам очень понравилось. «Близнецы» — очень хороший и смешной.
Но больше всего нам понравился фильм «Слон и верёвочка». В нём всё замечательно — и артисты замечательные, и музыка, и сюжет, и девочка, главная героиня, — всем она так понравилась! Но у меня было и осталось одно «но». Весь фильм — а это по сюжету не один день, — так вот, весь фильм пятилетняя девочка учится прыгать через верёвку!