И в этом году я решила, что тоже обвяжу кружевами платок Мамочке в подарок. Пошла сначала к Бабусе с Анночкой, всё им рассказала — они так обрадовались, что я даже немножко испугалась. И сказала им, что очень сомневаюсь в своих возможностях. Очень сомневаюсь!
Бабуся дала мне маленький кусочек ткани — вроде небольшого платочка. Потом они вместе с Анночкой рассказали, как надо это подрубать, Бабуся дала нитку с иголкой, Анночка вдела нитку в иголку и показала — сделала два стежка.
Я пошла, села на Ёлкину кровать, смотрю на этот маленький платочек — он такой маленький! А стороны-то у него четыре! Сделала несколько стежков, вся вспотела, потому что очень волнуюсь: вдруг криво будет?
И рассердилась на себя: Анночка на два года младше, а какие ровные стежки делает. Хватит дурака валять — надо спокойно, не спеша подрубать платок — ничего сложного здесь нет. Сижу и так спокойно делаю стежок за стежком, не спешу, а когда не спешишь, быстрее получается. Нитку новую вдела. Короткую, потому что Бабуся очень хорошо и смешно говорит: «Длинная нитка — ленивая девка». Сижу, подрубаю, спина заболела. И вдруг — раз! — я уже всё подрубила! Ух, как я рада! Поднимаю голову — Ёлка стоит и смотрит на нас, на меня и на платочек.
— Ну вот! — говорит Ёлка. — А то всё «не могу, не могу» — всё ты можешь! Нормально платок подрубила. Сейчас поем и покажу, как кружева вязать.
Она поела и показала. Я где-то читала про «испанский сапог» — почему вспомнила сейчас, не знаю. Конечно, «испанский сапог» хуже, но вязать какой-то фитюлькой мулине — это тоже пытка. Я видела, как Бабуся шерсть вяжет крючком — каждое движение заметно, ну, в смысле, что-то прибавляется. А тут надо десять стежков сделать, чтобы что-то заметить!
Пришла Бабуся и говорит: «Дети, пора спать!»
Как я обрадовалась! Помчалась, всем сказала «спокойной ночи», быстро свою раскладушку разложила… и голову на подушку!
Три дня обвязывала — хорошо, что уже обе школы кончились, времени много, и перерыв можно сделать. Обвязала! Положила на наш маленький столик, чтобы посмотреть, что получилось. И сразу вспомнила Диккенса и все его при юты для сирот — вот у них, наверное, там как раз такие носовые платки — их очень плохо одевали и кормили.
Пошла к Бабушке на кухню показать платочек. Бабушка посмотрела, руки к щекам прижала и говорит:
— Деточка! Какая ты молодец! Твоя Мамочка так будет рада!
Ну ладно, думаю, это ничего, хорошо, что не говорит, что платок замечательный.
Пошла показала Ёлке с Анночкой — они его с таким интересом разглядывали, как будто каждую ниточку хотели разглядеть.
— Молодец! — сказала Ёлка. — Захотела и сделала, и платок получился нормальный.
— Ты Мамочке связала платок в подарок? — спрашиваю у Ёлки.
— Давно связала, — кивает Ёлка.
— Покажи его, пожалуйста, — прошу, — и положи сюда, на столик.
Ёлка голову опустила, думает. Полезла куда-то в свою атаманку, вынула маленький бумажный кулёчек, развернула, вынула платочек и положила на наш столик — мы с Анкой ахнули. По размеру платочек такой же, как у меня, но он мало заметен, потому что это не платок, а сплошные кружева — кружева, как волны. И так замечательно цвета подобраны! Очень красиво!
И тогда я рядом положила свой платок. У Островского не так уж часто, но бывают описания очень красивых дамских платьев, и рядом можно из его же пьес найти какую-нибудь служанку из бедной семьи — ну, как она одета. Вот такая же разница между нашими платками.
— Смотрите, девочки, — говорю, — Ёлкин платочек для прекрасной дамы, а мой — для сироты!
— Нет, Ниночка! — вдруг очень серьёзно говорит Анка. — У сирот не бывает платочков.
— Почему? — удивляюсь я.
— Потому что у сироты нет Бабушки, Мамочки, Папы, нет сестёр и брата! — очень уверенно объясняет Анночка. — Кто ему платочек обвяжет?
Мы с Ёлкой переглянулись.
— Нинуша! — говорит Ёлка, а я так люблю, когда она меня Нинушей называет, как Мамочка. — Как ты считаешь, в такой платочек кто-нибудь сморкается?
— Нет, конечно! — говорю, и самой как-то об этом неприятно думать — уж очень у Ёлки платок красивый, да и в мой не надо сморкаться.
— Вот именно! — радуется Ёлка. — Эти платочки совсем для другого: пот стереть с лица, крошки с губ стряхнуть, пятнышко какое-то случайное на лице или руке вытереть. И у каждой женщины должны быть такие платочки. Так вот! — И тут Ёлка говорит почти торжественно: — Мои платочки Мама будет носить по праздникам, они праздничные, а твой платочек она будет носить каждый день — он для каждого дня. Она его несколько раз за день из кармана вынет и подумает: «А это Нинуша для меня обвязала!»
Я глажу Ёлку по плечу. Платок не изменился, а я счастлива!
Красный галстук
Скоро мы едем в лагерь — там будут Наташа, лес, костёр, петь будем около костра — здорово! Вот только у меня нет красного галстука, потому что я ещё октябрёнок. И я знаю, что Наташа меня опять сделает председателем, а мне очень хочется на линейке отдавать Тасе пионерский салют, но без красного галстука ничего не получится. А мне очень хочется! Потом, в лагере я единственный председатель — не пионер. И я думаю: ведь мне через четыре месяца и десять дней будет десять лет и тогда меня примут в пионеры. У нас в классе все пионерки, кроме меня, потому что я на два года младше.
И я решила: пойду сейчас к Маме, всё ей объясню — она мне купит пионерский галстук, и я буду, как все председатели, отдавать Тасе пионерский салют! Папа, наверное, будет против… но Мамочка его уговорит.
Бегу к Маме, всё ей рассказываю — она немножко думает и говорит:
— По-моему, можно тебе купить пионерский галстук — ты уже почти в пионерском возрасте, вечером с Папой поговорим. Я думаю, всё будет в порядке — и завтра куплю тебе галстук!
Вечером, уже довольно поздно, после ужина, даже бедная Ёлка пришла из своей третьей смены, мы все, кроме Мишеньки, сидим в столовой за столом и разговариваем.
— Нинуша, — говорит Мамочка, — мы с Папой посоветовались — завтра поеду и куплю тебе галстук!
— Ура! — кричу.
Как всё замечательно получилось!
— Какой галстук? — удивляется Ёлка.
— Пионерский, — говорит Мама.
— Но ведь она ещё не пионерка? — опять удивляется Ёлка.
— Ну и что! — улыбается Мамочка. — Она уже практически пионерского возраста, и я считаю, что может носить пионерский галстук.
— Нет! Она не имеет права носить пионерский галстук! — И у Эллочки становится такое строгое и холодное лицо, что я просто вдруг замираю — я не понимаю, что случилось с Ёлкой.
— Почему? — спрашивает Папа.
— Потому что её ещё не приняли в пионеры и она ещё не пионерка!
— Ну, это формализм, — говорит Папа спокойно. — Мартышка по возрасту уже практически пионерка, можно ей купить галстук!
— Нет, это не формализм! — И тут у Ёлки становится костяное лицо.
— А что это? — опять спокойно спрашивает Папа.
— Принцип! — Ёлка говорит спокойно и холодно. — Это вопрос принципа!
— Объясни, пожалуйста, нам, — и у Мамы тоже становится костяное лицо, — суть этого принципа!
— Суть этого принципа очень проста! — Ёлка говорит сухо и как-то… жёстко, как с совсем посторонними и неприятными ей людьми. — Человек не может сам взять и стать пионером. Его должны туда принять! И он должен произнести пионерскую клятву!
Мамочка смотрит на Папу, Папа смотрит на Маму, и у них обоих такой странный, необъяснимый взгляд — ну… как будто всё кончено, очень серьёзное будто произошло… и ничего нельзя поправить.
Анночка смотрит то на меня, то на родителей, то на Ёлку — она очень волнуется! Бабушка сидит, закрыв лицо руками. А мне вдруг становится так плохо в груди — я никогда, никогда не видела, чтобы в нашей семье кто-то с кем-то разговаривал как с врагом! И мне хочется крикнуть: «Не надо! Не надо!!!»
Мамочка встаёт и говорит почти обычным голосом:
— Уже поздно, девочки, пора спать! Всем спокойной ночи! — И, проходя за буфет, в их спальню, добавляет: — Нинуша, на минуточку зайди!
Я встаю и прохожу в их спальню за буфетом. Мамочка садится на кровать, сажает меня рядом, обнимает и говорит:
— Извини, родная, я не смогу выполнить своё обещание!
— Ничего, Мамочка, всё хорошо! — Мне так хорошо, когда Мамочка меня обнимает — не хочу ни о чём думать, особенно о плохом.
— Иди, милая, уже поздно! — И Мамочка целует меня.
Я бегу, целую Папку в щёку, он гладит меня по голове, бегу на кухню — Бабуси там уже нет. Подхожу к окну, а за окном ещё не совсем темно. Я разглядываю дерево — на нём много листьев, двухэтажный дом, в котором живёт влюблённый мальчик, в доме, на обоих этажах, темно. Я думаю: какой разный вид из окна утром и вечером! И вспоминаю, как Мамочка посмотрела на Папу, а Папа посмотрел на Маму, и понимаю: это какой-то очень большой, холодный и скверный «диван».
Да ладно, думаю, обойдусь без салюта!
Как дома
Как я рада — Папка в этом году смог достать три путёвки и мы едем в лагерь втроем! Анночка радуется, но немножко волнуется — я понимаю, ведь для неё это всё в первый раз! И я ей всё рассказываю заранее — как надо делать кровать, где мы умываемся, как бежать на линейку, какая у нас столовая, как надо заранее подумать, если холодно, сходить в камеру хранения и взять что-то тёплое, как мы будем петь у костра и какая у нас хорошая пионервожатая Наташа. Но самое главное, объясняю я ей, это то, что мы всегда будем вместе — значит, у неё не будет никаких сложностей.
— А вдруг меня куда-нибудь запихнут? — говорит она с тревогой.
— Как это… запихнут? — Я очень удивилась.
— Ну я же младше тебя на два года, а ты рассказывала, что отряды — по возрастам. Вы же с Эллочкой всегда были в разных отрядах!
Анка очень умная, но я её успокаиваю:
— У нас с Эллочкой три года разницы. Кроме того, я — председатель совета отряда, всё там переверну, но ты будешь в