– Мне не нужны твои уроки.
– Но, Амели, ты не вставала на лыжи тридцать лет!
– В четыре года я каталась очень даже прилично.
– Ну да. А в детском саду тебе вручили почетную снежинку. Это впечатляет.
– Это как на велосипеде, если научишься, то разучиться нельзя.
– Еще как можно.
– Я доверяю детским способностям.
Петронилла обхватила лицо ладонями и сказала:
– Грядет катастрофа.
– Уверяю тебя, мои ноги помнят, как нужно действовать.
В 14.40 мы поднялись на склон. Светило солнце, снежный покров был идеальным. Мой энтузиазм рос.
Петронилла стрелой унеслась вперед. Очень быстро – быстрее, чем я написала эти строки, – она спустилась по крутому склону, невероятно изящная и стремительная.
На пике эйфории я попыталась ей подражать, но через пару метров рухнула в снег. Я быстро вскочила на ноги и устремилась вперед, но через секунду вновь оказалась на земле. И это повторилось раз пятнадцать подряд. Петронилла успела к тому времени вновь воспользоваться подъемником и теперь стояла рядом со мной.
– Да, похоже, детские способности дали сбой. Может, тебя поучить?
– Оставь меня в покое!
За десять последующих минут она успела опять скатиться вниз, подняться и снова стояла рядом со мной, а я валилась на землю приблизительно раз в пять секунд.
– У нас проблема, – сказала Петронилла. – Тебе понадобится очень терпеливый инструктор.
Я разрыдалась.
– И психиатр, – добавила она.
– Отстань от меня! Я уверена, что могу. Ты мешаешь мне сосредоточиться. Не могла бы ты пойти на какой-нибудь другой склон, подальше от меня.
– Ладно.
Она исчезла.
Итак, я осталась одна, к ногам были прицеплены два странных предмета, которые делали вид, будто являются продолжением моего тела, но на самом деле, по крайней мере в данный момент, мне казалось, что вместо обуви на мне османские сабли. Я закрыла глаза и погрузилась в себя, чтобы вспомнить себя же, четырехлетнюю.
В начале семидесятых годов Тироль был недостижимой японской мечтой. На горнолыжной станции в Японских Альпах[29] мои родители сняли на неделю шале размером со скворечник. Лыжные инструкторы расхаживали в кожаных штанах, а горничные – в платьях с корсажем, расшитым эдельвейсами. Было Рождество. Когда мы шли пить горячий шоколад, в ресторанчике японский хор всегда пел немецкие песенки про елку. Этот мир казался божественно-прекрасным.
На лыжной трассе мама дала мне первые уроки, которые вскоре принесли плоды. К концу недели я носилась как молния на своих крошечных лыжах. Я даже освоила поворот.
Если не открывать глаза, то у меня все получится, решила я. Итак, действуем. Я устремилась в темноту, и в самом деле детские ощущения вернулись. Вертясь во все стороны, я достигла подножия холма, ни разу не упав. Внизу я издала торжествующий крик.
У подъемника путь мне преградил какой-то верзила.
– Вы что творите? Я учил детей кататься на лыжах, вы нас чуть не сшибли!
– Простите. Это потому, что я закрыла глаза.
– Вы больная или что?
Следовало поменять методику. К счастью, к тому времени, когда я вновь поднялась на гору, я уже успела убедить себя, что даже с открытыми глазами катаюсь очень неплохо. Как приятно было нестись зигзагами, вздымая колючий снег, подскакивая на кочках, как на трамплине. Какой замечательный спорт! Я попробовала другие трассы, у меня все получалось. Ко мне подъехала изумленная Петронилла:
– Что случилось?
– Я поверила в детские способности, – повторила я.
Мы вместе катались до самого вечера. С тех пор я столько раз слышала, как Петронилла рассказывает эту историю: «Я поехала на лыжный курорт с одной неумехой, ну просто полный ноль, она сразу расхныкалась, а через час уже спускалась как профи! Нет, честное слово, она ненормальная».
На следующее утро Петронилла сообщила мне, что очень плохо спала.
– Здесь полно постельных клещей! А у меня аллергия.
– И что будем делать?
– Надо открыть окна.
Мы тщетно попытались открыть окно в нашем номере. Очевидно, это не было предусмотрено. У нас ничего не получилось.
– Вот идиотизм! – возмущалась Петронилла. – Камера с ковровым покрытием – и даже не проветрить!
– Может, с клещами можно еще как-нибудь бороться?
– Пылесосом.
В стенном шкафу нашлось что-то вроде пылесоса для холостяка-неряхи, на который Петронилла взглянула с презрением. Я прошлась пылесосом повсюду, куда достала. Она пожала плечами.
– Еще можно было бы вытрясти одеяла, но ведь окно наглухо закрыто…
– Это не проблема. Пойду вытрясу на улицу.
Схватив одеяла в охапку, я вытрясла у входа сначала одно, потом другое, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Каждый раз, когда я возвращалась, Петронилла вручала мне очередной предмет, который нужно вытрясти: подушки, простыни, покрывала. Я вытряхивала и невозмутимо извинялась.
После моего энного возвращения она заявила, что с матрасом мне поможет.
– Ты не сможешь поднять его одна.
– Погоди. Мы что, будем трясти матрас на улице?
– Это рассадник клещей. Матрас для них как четырехзвездочный отель.
Возразить я не решилась. Поднять матрас, спуститься с ним на плече по лестнице и вынести на свежий воздух – это был настоящий путь на Голгофу. Но и это показалось пустяком по сравнению с последующими мучениями: вытряхивать его под недоуменными взглядами туристов и потом втаскивать наверх по узкой лестнице.
Когда нам удалось вновь водрузить его в спальне, Петронилла нанесла очередной удар:
– Ладно. А теперь твой матрас.
– Зачем? У меня же нет аллергии на клещей.
– Сама подумай. Между нашими кроватями какой-то метр. Для клеща такое расстояние просто пара пустяков.
Смирившись с неизбежным, я подняла свой матрас и начала спускаться, размышляя о том, что Христос не понимал своего везения, ему ведь пришлось проделать крестный путь всего лишь один раз. «Разве что я не тот самый Симон из Сирены», – подумала я. И засмеялась исподтишка, представив, что Христос обращается к Симону, как Петронилла ко мне: «Слушай, подсоби, а?»
Но оказалось, это еще не конец. Когда мы на улице с огромными усилиями трясли матрас, к нам приблизились двое полицейских, очевидно вызванные каким-нибудь бдительным соседом:
– Ну что тут у нас, кража со взломом среди бела дня? – поинтересовался один из них.
– Нет, уборку делаем, – тяжело дыша, ответила я.
– Ладно. Ваши документы.
Нам с большим трудом удалось их убедить в своей невиновности. Самым сложным было удержать Петрониллу, чтобы та не вступила с ними в перепалку, – мне удалось это сделать, прибегнув к самым смиренным и униженным интонациям, на какие я только была способна. Полицейские удалились, напоследок предупредив:
– Больше такого не делайте!
К счастью, они не услышали, как Петронилла ответила:
– Завтра утром опять начнем!
Зато я услышала.
– Ты это серьезно?
– Ну да! Клещи ведь живучие.
Я впала в такое глубочайшее уныние, что даже спуск на лыжах с горы перестал приносить удовольствие, – наверное, это от перспективы каждое утро вытряхивать на улице два матраса. Я чувствовала лишь подавленность и усталость.
За обедом Петронилла вздохнула:
– Осточертели лыжи!
– Уже?
– Наверное, из-за бессонницы. Может, придумаешь, как нам развеять скуку?
Идея у меня имелась. Я оставила Петрониллу наедине с горячим бутербродом с сыром и ветчиной, а сама устремилась в супермаркет. Там имелся только один сорт шампанского: «Пайпер Хайдсик». Я вернулась с двумя бутылками в рюкзаке. Когда подъемник доставил нас на вершину склона, я заявила подруге, что остаюсь здесь и пусть она присоединяется ко мне через полчаса. Как только она уехала, я зарыла обе бутылки в снег.
«Какое замечательное место! – думала я. – Не нужно никакого ведерка со льдом». Время ожидания я провела, размышляя о том, какое количество марочного шампанского можно было бы охладить на этих просторах. Японская поэзия права: нигде человек не проявляется так, как в созерцании пейзажа.
Вернулась Петронилла и заявила, что падает с ног от усталости.
Я достала одну бутылку. Вытаращив глаза от изумления, она отпустила типичное для нее замечание:
– Про бокалы ты, разумеется, не подумала.
Тогда я достала из снега вторую бутылку.
– Вот потому-то я купила две бутылки. Каждый выпьет свою.
– Элегантно, черт возьми!
– Смысл в том, чтобы кататься и пить одновременно. Спускаться на лыжах с бокалом в руке – это для Джеймса Бонда.
– Спускаться и пить? Ты ненормальная.
– Я практичная, – скромно ответила я. – Подготовимся к спуску, начнем пить прямо сейчас.
Мы откупорили бутылки. Выпив половину своей, Петронилла заявила, что спускаться на лыжах и одновременно пить шампанское – в этом что-то есть.
– Проблема в том, что у нас нет третьей руки, – сказала она.
– Я подумала и об этом, – ответила я. – Палка в правой руке, бутылка в левой.
– Да, но вторая палка тоже нужна!
– Я видела соревнования паралимпийцев по телевизору, однорукие спортсмены прекрасно управляются.
Аргументы я подготовила убойные. Они способны были убедить пьянчугу, которой только это и надо было.
Вторые палки оказались прицеплены к рюкзаку, а их место заняли бутылки «Пайпер Хайдсика».
– А это не противозаконно? – снова спросила Петронилла.
– То, чего никто никогда не делал, не может быть ни законно, ни противозаконно! – отрезала я.
Она устремилась вперед первой. Я никогда не видела, чтобы на лыжах летели так бесстрашно. Я бросилась за ней, чтобы догнать. Впечатление было потрясающее: как будто сопротивление воздуха и снега свелось к минимуму. Время тоже изменилось, – казалось, это молниеносное исступление длится тысячу лет.
– Черт побери! – воскликнула я, оказавшись рядом с ней.
Мы обе хлебнули золотой жидкости.
– Да, – подхватила Петронилла. – Жалко, что нельзя подкрепляться прямо в полете.