у до того, как зазвенели куранты.
Катастрофа разразилась минут через пятнадцать после ликующих воплей "ура!", под которые мы сдвинули бокалы с шампанским. Что-то зашипело, свет замигал, потом погас вовсе. Грохот, звон разбитой посуды, крики, звук резко отодвигаемых стульев, Васин приказ "не двигаться!", треск радиопомех, абракадабра из цифр, которые Вася повторял в рацию как заведенный… Боюсь, не смогу восстановить, что за чем следовало. Помню пятно света, что, покружив по скатерти, выхватило торс упавшего на стол Первушина, женский визг (кажется, Ксюшин), чей-то всхлип, недоуменный голос Фимы: "Как же это?..", топот на лестничной площадке, вспыхнувший свет. И макушку Первушина со зловещим глянцем набухающей на глазах темной лужицы крови, скрывшей рану.
Откуда-то материализовался Васин коллега.
– Вот аптечка. Стерильные салфетки, перекись, бинты.
Вася с треском вскрыл пакеты, велел напарнику держать голову Первушина, и ловко взялся за перевязку.
– Сами довезем или "скорую" вызвать? – спросил напарник.
– Сами, "скорой" до утра не дождешься. Все, понесли!
Из-за стола поднялась бледная до синевы Эмма.
– Мальчики, можно мы с Ильей поедем следом?
"Мальчики" переглянулись, Васин напарник собирался было возразить, но Вася его опередил:
– Ладно, только машину поведу я. Павлик, поднимаем! Эмма Самсонова, придерживайте его сзади за шею, только аккуратно, голову нельзя встряхивать. Пошли!
Они осторожно подняли Первушина, и процессия, замыкаемая Ильей, скрылась в прихожей.
Конец немой сцене, последовавшей за их уходом, положила Ксюша.
– Фима, не трогай! Она же в крови!
Я перевел взгляд на Фиму и увидел, что он задумчиво разглядывает тыльную сторону рамы, в которую вместе с серебряным окладом была заключена рухнувшая на Первушина икона.
– Странно… Я же помню, она держалась на стальном ушке. Вот и дырки от крепежа…
– Фима, как ты можешь в такую минуту?..
Я встал со своего места, подошел к супругам и положил будущей мамочке руку на плечо.
– Ксюш, тебе вредно волноваться. Может, отвести тебя к Ване?
– Не мелите чепухи, молодой человек! – подала голос Анна Елисеевна. – Вы бы еще камеру-одиночку предложили! Как женщина может не волноваться в таких обстоятельствах, скажите на милость? А если уж волнения не избежать, то волноваться нужно на людях. Фима, что не так с этой иконой?
– Она держалась на специальном крепеже со стальным ушком. Я хорошо это помню: своими глазами видел летом, когда мы здесь ремонт делали. А теперь вместо крепежа приклеен кусок нейлонового шнура. И что самое странное, он не порван, не перетерт… Видишь, Гоша, оплавленные концы?
Я протянул руку и потрогал застывшие капли на концах обрыва.
– И что это значит? – испуганно спросила Катя.
Мы с Фимой, осененные единой догадкой, разом повернули головы к осиротевшему шурупу над креслом Первушина. И увидели два торчащих из обоев проводка – тонких, светлых, почти незаметных на бежевом фоне. Концы обоих проводов цеплялись за шуруп. Фима встал в кресло и ощупью двинулся по стене, прослеживая путь проводов под обоями. Один, как я и ожидал, заканчивался у розетки. Другой доходил до настенной вазочки, из которой торчали три стебля, увенчанные султанами рогоза. Вазочка-барельеф, плоская с одной стороны и выпуклая с другой, выглядела как керамическая, а на самом деле была пластмассовой.
Фима спрыгнул с кресла и попытался снять вазочку со стены. С первой попытки у него ничего не вышло, а потом она отделилась, потащив за собой опять-таки два проводка, вспоровших обои. Один – к шурупу, на котором висела икона, второй – к розетке, но с противоположной стороны. Кроме двух отверстий, в которые были вставлены провода, Фима обнаружил третье – в заостренном кончике на самом дне вазочки. Увидев третью дырку, он нагнулся, поискал что-то глазами, нашел лужицу воды, макнул в нее палец, понюхал, а потом, к ужасу Ксюши, лизнул.
– Фима!!! – взвилась Ксюша.
– И что это? – полюбопытствовала заинтригованная Анна Елисеевна.
– Так вы объясните мне, что все это значит? – рассердилась Катя.
– Соленая? – спросил я.
Фима кивнул мне, похлопал жену по плечу, сказал, успокаивая ее и одновременно отвечая Анне Елисеевне, что это просто раствор соли, и повернулся к Кате.
– Это значит, что икона упала на Николая не случайно. Это было продуманное, тщательно подготовленное покушение на его жизнь. – И замолчал, взяв эффектную паузу – наверное, впервые в жизни.
Анна Елисеевна театральный прием не оценила.
– Голубчик, не томите, – сказала она, поморщившись. – Если вы правы, то это преступление, в котором обвинят кого-то из нас. Тут, знаете ли, не до игрушек. Так каким образом злодею удалось обрушить икону Первушину на голову?
Сконфуженный Фима пустился в пространные объяснения. Любой сведущий человек на его месте обошелся бы несколькими фразами: злоумышленник заменил стальной держатель иконы на легкоплавкий нейлоновый шнур и соорудил разомкнутую электрическую цепь, включив в нее шуруп, на который повесил икону. Замкнуть цепь можно было, налив в вазочку соленой воды. При замыкании через цепь пошел ток; шуруп, изготовленный, по-видимому, из сплава с высоким удельным сопротивлением, раскалился, шнур расплавился, и икона свалилась Первушину на голову.
Но Фима начал с основ электротехники, и его речь заняла не меньше получаса. При этом присутствующие слушали его, затаив дыхание – тоже, наверное, впервые в жизни. Все, кроме меня.
– Гошенька, что с вами? – всполошилась Анна Елисеевна, бросив на меня случайный взгляд. – На вас лица нет!
Все как по команде посмотрели на меня. Мне пришлось откашляться, чтобы вытолкнуть слова, застрявшие в пересохшей глотке.
– Мы должны либо немедленно вычислить преступника, либо замести все следы, – Я показал на икону и провода. – Иначе службисты вцепятся в Эмму и Илью Сергеича.
– Из-за того, что все это невозможно было проделать быстро и незаметно? – спросил Фима, кивнув на обои. – Но при известной ловкости это заняло бы не так уж много времени. Кроме того, можно было готовиться постепенно, в несколько приемов. Сначала отвинтить держатель и приклеить к иконе шнур – от силы десять минут. В другой раз заменить шуруп. Потом – снять розетку, припаять к контактам два проводка, спрятать их за этой циновкой и прикрутить розетку обратно. На все про все – не больше получаса. Проткнуть разогретым гвоздем дырочки в вазе и вставить в нижнюю дырочку затычку – вообще дело нескольких секунд. Только с обоями ему, наверное, пришлось повозиться. Но и это не обязательно, учитывая, что переклеены всего два куска, по метру каждый. Короче говоря, любой частый гость этого дома вполне мог выкроить удобное время. Скажем, днем, когда Лиля в институте, Илья на работе, а Эмма у Анны Елисеевны.
– Тогда у него должны быть ключи от квартиры, – заметила Катя.
– А у кого из нас их нет? – хмыкнул Фима.
– Почему из нас? Ты же не думаешь, что на "олигарха" охотится кто-то из нас? – возмутилась Катя. – Зачем бы нам это понадобилось?
– Вот-вот, – сказал я. – Именно поэтому службисты и вцепятся в Эмму и Илью. Ни у кого, кроме Варенцовых, просто нет мотива.
– А у Варенцовых есть? – недоверчиво спросила Ксюша.
– Еще какой! – я горько усмехнулся. – Подавшись в чиновники, Первушин переоформил на них свой бизнес.
– И правда! – ахнула Катя. – Что же нам делать?
– Погодите паниковать, – вмешалась Анна Елисеевна. – Объясните мне вот какую вещь. Допустим, все это (она кивнула на стену) – дело рук злоумышленника. Тогда, если я правильно поняла Ефима, непосредственно перед коротким замыканием и падением иконы злодей должен был налить в вазочку соленой воды. Как он исхитрился проделать это на глазах у… раз, два… восьми человек и остаться при этом незамеченным? Тем более что вазочка висела за спиной Василия, и приблизиться к ней можно было, только протиснувшись мимо Ксении и Ефима?
Ответом ей было растерянное молчание.
– Вы хотите сказать, что воду туда налил сам Вася? – неуверенно спросила Катя.
– Чепуха! Вася тоже не мог незаметно подняться из-за стола, повернуться к публике спиной и залить рассол в настенную вазу. Кроме того, как бы он проделал все предварительные приготовления? Я хочу сказать, что никто – понимаете? – никто не имел возможности налить в эту вазу воды. Ни Эмма, ни Илья, ни кто-либо другой. И Васе придется этот факт подтвердить.
Я посмотрел было на старушку с надеждой, но тут же догадался, что именно должен был сделать преступник, и надежда испарилась. Фима, уловив перемену в моем лице, спросил прямо:
– Ты знаешь, как он это провернул, да?
Я ответил одним словом:
– Лёд.
– Остроумно. Но как ему удалось так точно рассчитать время? "Олигарх" приезжает всего на час-полтора. Время таяния зависит от площади поверхности и температуры льда, температуры среды и состава воды. Ошибиться при стольких параметрах – плевое дело. А если бы икона упала до приезда Первушина?
– Думаю, у него была возможность определить время экспериментально. Слушайте! – взмолился я. – Службисты приедут сюда с минуты на минуту! Нужно срочно что-то решать. Мы не успеем убрать все следы, да?
– Вряд ли. – Фима покачал головой. – Нужно найти старый держатель, заменить вазу, убрать провода, переклеить обои…
– И признаваться, как я понимаю, никто не собирается?
Молчание.
– Тогда помогите мне придумать мотив. Чем Первушин мог так мне досадить, что я решился его убить?
– Гошик, окстись! – заволновалась Катя. – Зачем тебе это?
– Парень, у тебя горячка! – испугался Фима. – Не ломай себе жизнь!
Ксюша заплакала.
– Дурак вы, молодой человек! – сердито сказала Анна Елисеевна. – Эмма любит вас, как родного сына. Как вы полагаете, что с ней станет, когда вас заберут в тюрьму? А если она догадается, что вы взяли вину на себя только для того, чтобы оградить ее и Илью от подозрений? Чем только у вас голова забита!