Сташек ответил, что она бросила его в самый трудный момент и что теперь он должен в одиночку справляться с проблемами. Как знать, может быть, если бы Дорис осталась в фирме, дела пошли бы лучше. Девушка захлопнула крышку ксерокса и закрыла дверь.
– А кто ходил с тобой за Кратошем?
– Ни хрена из этого не вышло.
– Ты неблагодарный сукин сын.
Сташек напомнил ей о квартире. Она швырнула в него ключами, он еле уклонился. В дверь заглядывали поздние клиенты и жестами спрашивали, открыто ли еще.
Ни одно такси не согласилось приехать к Сташеку. Люди проводили его в трамвай, подсказали потом, где выйти. Он немного заблудился среди домов. Видел светлые и темные силуэты, видел немного мутного цвета. Прохожие казались призраками. Он сказал себе, что очень устал. Отдохнет, и все пройдет. Он нашел нужный подъезд. Вызвал лифт.
Мать молча впустила его внутрь. Подала табурет, чтобы он мог присесть и снять обувь. Потом он присел в комнате. На столе появился обед, словно всегда его ждал.
– Почему ты пришел без Дорис?
– У нас не получилось.
– Ты такой же, как твой отец. Не злись. Ты такой же, как он, в хорошем и в плохом. Отец был по-своему великим человеком. Я не умела до него достучаться, и мне казалось, что он меня не любит. Таких людей, как ты или он, не переделать. Я бы очень хотела просто положить тебя в кровать и ждать, пока ты поправишься. А твой отец именно так и говорил вслед людям: «У нас не получилось».
– Я еще могу все сделать лучше. Надо только привести себя в порядок, собраться. Слишком много всего развалилось, да, буквально в одну минуту.
– Нам нельзя было никогда уезжать из Рыкусмыку. Теперь-то я это знаю, но кто бы мог подумать. Сперва Варшава уничтожила меня и твоего папу. Потом отец притащил сюда тебя, и я знала, что все так закончится. Что однажды ты придешь, как пришел сегодня.
– Ты могла бы и остаться.
– Но ведь ты сказал, что никогда не вернешься! Даже на праздники, ни на что, никогда в жизни. Я думала, что ты шутишь. Но нет. Что мне оставалось делать? Я тоже хотела хоть что-то спасти. Мне казалось, что фирма рухнет и это я спасу, подниму на ноги твоего папу. Я и не думала, что он попросту умрет, а все обрушится на тебя. Скажи мне, ты не думал возвратиться в Рыкусмыку?
– Даже не знаю. Интересно, как там сейчас.
– Ничего не изменилось.
– Что мне делать, мама?
– Ты такой же, как отец. Он тоже был просто пареньком из Рыкусмыку. Забил себе голову мечтами. Попал в хорошее время, но не зашел бы так далеко, как ты. Отец не пережил бы никакого падения, и я иногда думаю, что он умер, чтобы не видеть того, что сейчас происходит. Я живу, потому что люблю себя терзать. Отец не спас бы Инвестбуд, и ты тоже не сможешь. Мне жаль, но это правда. Но можешь сделать кое-что другое. Верни Дорис.
Сташек все время ел. Ответил, что толку с этого будет мало, потому что Дорис сейчас самореализуется, делая один кофе за другим, и он, Сташек, уже совсем ей не нужен. Сказал, что у него нет денег.
– Есть много богатых, а она выбрала тебя. И снова мне вспоминается папа. Я задумывалась, почему я выдержала здесь это все. Иногда думаю, что, если бы он позвонил, я побежала бы к нему. Есть женщины, которым нужно унижение, – говорила так, будто эти слова подготовила давным-давно. – Мы уехали, чтобы что-то иметь, а у нас ничего нет. Мы все потеряли. У нас было свое место и свой дом, совсем не идеальный. Я хорошо знаю, что такое Рыкусмыку. Помню неразорвавшиеся снаряды в домах. И людскую зависть помню тоже. В Рыкусмыку окна были всегда не занавешены. Все знали все обо всех. Но это вдобавок было нашим. А теперь этого нет. То, что было важно, пропало за черным туманом.
Сташек щурил глаза. Хотел сказать, что тоже это так видит, но это была неправда. Видел только темный фон и тень матери посреди.
– Отец скучал по тебе и жалел, – сказал он внезапно.
– Но не пришел ко мне. Поэтому ты должен пойти к Дорис. Иногда мне кажется, что, если бы он сделал это, был бы жив.
Адвокат Пирошек сказал, что не одна, так другая, и предложил немного кокаина для расслабления сердца. Сташек отказался. Он любил выпить, но в кокаине скрывалось что-то беспокоящее, что-то такое, чего он не смог бы контролировать.
Он долго готовился к выходу. Все рубашки для него были слишком велики и слишком серы. Выбрал кожаную куртку и футболку Tommy Hilfinger. Подтянул ремнем слишком широкие штаны. Купил себе джинсы Abercrombie & Fitch, старые тут же выбросил.
Они начали в пивных, в забегаловке, где сидеть приходилось практически на полу, со стен смотрели золотистые боги, а бармен носил кепку и черные кольца в ушах. Люди подходили. Никто не обращал внимания на запрет курения. Адвокат Пирошек лучился юмором и добрыми советами. По его мнению, в офисе кровати не ставят и спать с секретаршей не лучшая идея. Сказал, что люди должны быть равными между собой, особенно в отношениях. Богатые должны трахаться с богатыми, а бедные с бедными, в халупе, обложенной навозом. Сташек признал его правоту. Теперь он был внизу, а Дорис наверху, и он хотел это изменить.
Они пили быстро, попеременно бурбон и шоты. Пирошек подошел к бару, разговорился с двумя девушками, одна из которых была тенью другой, с красными волосами и огромным золотым сердцем, висящим на шее. Через минуту кивнул Сташеку. Тот подошел, а троица у бара начала петь ему Happy Birthday. Он включился в игру. Пирошек сказал, что сейчас они выпьют за здоровье его друга, и они выпили.
Девушка с золотым сердцем расспрашивала Сташека, чем он занимается и как у него дела; он представил ей прошлое как настоящее. Даже рассказывал, как заработать на кризисе. Они все больше сближались, Сташек и кризис, Сташек и девушка с золотым сердцем. Он немного поспрашивал о ней. Ездила по миру и вот как раз заехала в Варшаву. Сташек сказал, что знает такие места, где понимают в езде. Смеялись все, но девушка с золотым сердцем меньше других. Сташек сказал, что тут стало жарко и душно и что можно пойти куда-нибудь в другое место, например к нему. Добавил, что не планирует ничего плохого и девушка с золотым сердцем будет у него в безопасности, ну разве что хотела бы опасности. Пирошек прервал его. Они поговорили еще минуту, и девушки ушли.
– Иногда трудно такое почувствовать, – сказал адвокат и предложил перейти к коммунистам.
В «Дивном Новом Мире» сели снаружи; их окружали молодые головы в капюшонах. За стеклом виднелся черный бар. В полумраке Сташеку приходилось щуриться, чтобы отличить женщин от мужчин. На этот раз девушек было три, из которых одна, с жемчужной сережкой в ухе, понравилась Сташеку больше других. Он любил девушек с татуировкой на предплечьях. Эта татуировка была черная, как жизнь. Жемчужная девушка охотно разговаривала с ним, особенно когда он рассказал о фирме и о том, как хороша жизнь. Адвокат Пирошек подкатывал к другой. Расслабленный Сташек рассказывал обо всем, кроме проблем. К полуночи они уже сидели в обнимку.
Спросил, что они будут пить, и пошел к бару. Как-то продрался между креслами. Заказал два двойных джека со льдом и две маргариты. Сам взял подносик. Переставлял ноги маленькими шагами. У дверей пошатнулся, за порогом споткнулся, но рухнул только на собственный столик, облив жемчужную девушку, ее подружку и адвоката Пирошека.
– Делать нечего, – сказал Пирошек, когда они более-менее привели себя в порядок. – Не можешь ходить, будешь танцевать.
Сташек не хотел спускаться в подземелье, но его заставили. Присел у самого края многоцветного танцующего света. Пил и представлял себе другую жизнь. Люди терлись друг о друга, бились бедрами. В конце концов адвокат Пирошек вытащил Сташека на паркет. И тут же исчез. Сташек остался в толпе один, и ноги сами его понесли. Выбрасывал из себя что-то, чего не умел назвать. Вокруг смешивались запахи пота и духов. Мокрые девушки появлялись из мрака в стробоскопических вспышках и исчезали обратно во мраке. Их губы были полными, и уж во всяком случае распутными. Сташек скорчился на полу. Над головами толпы увидел пару красных глаз, увитых клубами дыма, что изгибались, как рога. Другие танцующие пытались поднять Сташека, но он не дался. Ушел с танцпола на карачках. Напрасно звал Пирошека. Подхватил куртку и вышел, держась за поручень. Так и не узнал – потому что никто никогда этого не знает, – бык ли это на него смотрел или прожектора из кабинки диджея.
Записал сообщение Пирошеку на мобильный. Сказал, что имел его и такую дружбу. Нельзя оставлять никого в беде. Пошел через Варшаву. Большинство заведений уже закрылось. Сташек направился на площадь Трех Крестов, где гуляли до утра. На Иерусалимских наткнулся на одинокую девушку со светлыми волосами. Спросила, все ли в порядке. Разговорились, и на площадь Трех Крестов пошли уже вместе. Ему показалось, что люди в «Шпульке» смотрят на него странно. Видимо, он был очень пьян.
Заказал ей выпить, а себе еще одного джека. Через минуту уже держались за руки. Светловолосая позволила ему говорить, и у него развязался язык. Рассказывал о том, как работал для отца и никогда о себе и доброго слова не услышал. Даже когда отец был при смерти. Жаловался на людей, которые его уничтожают, хотя он сам всегда старался быть нормальным. Жаль, что не чаще, а больше всего жаль, что в трудные минуты мы забываем о вещах мимолетных, что приносят радость. Хорошая музыка, вечер с друзьями, такая вот ночь – у столика с незнакомкой. Он говорил.
Перегнулся через столик, чтобы ее поцеловать. Светловолосая поступила так же. Ее лицо оказалось рядом с его лицом. У него перехватило дыхание. Это была старая шлюха с обрывками кудрей, окружающих обвисшие щеки. Губы у нее были яростно-красными, длинная ночь размазала синеву под глазами. Все смеялись, в его голове или на самом деле. Только что прозрел, вот молодец! Встал, бросил пятьдесят злотых на стол и не оглядывался назад.
Лил дождь. Сташек шел вперед, набирал номер за номером и везде слышал, что такси нет. Говорил, что заплатит вдвое, втрое. Бесполезно. Попробовал нелегальных перевозчиков, что за полцены возили на машинах без знака такси. Никто не хотел приехать. Он уселся на ступеньках. Позволил себе мокнуть, пока не промерз до кости. Пошел на перв