Свет вернулся. Бартек сидел на полу, Сташек трясся, а Кроньчак готовился ударить Кароля, который успел подняться и почти дошел до него. Кароль протяжно вздохнул и поднял руки к лицу.
– Похоже на то, что я единственный получил именно то, о чем просил. Слишком поздно и не так, как должно было быть. Я мог бы сказать, что сам это заслужил. Но я не мог знать. Жаловаться не на что, – сказал он и сел на пол. – Я ни о чем не жалею, кроме одного. Там всегда кто-то остается. Надо кого-то оставить. Так, как мы оставили Тромбека. Надо это наконец сказать. Так, как мы.
Я напомнил, что Тромбек остался по собственному желанию. Меня заставил замолчать справедливый хохот Сташека.
– И все же я жалею об одном, – продолжал Кароль. – Я должен затащить вниз того урода, что разрушил мою семью. Такие всегда выходят сухими из воды. Я не могу этого вынести. Затащил бы мерзавца туда, чтобы он ответил за свои дела и вернул то, что уничтожил. Я ведь не слишком многого хочу, верно? Тот старик, что пошел… Почему он это сделал? Скажите мне, почему люди делают такое? И почему даже не порядочному человеку, но просто такому, что старается, – никогда не везет?
– Ты его спрашиваешь? Он как раз не порядочный человек. Порядочные люди сами решают свои проблемы, – буркнул Сташек. – Вот, кстати, давайте вернемся к Тромбеку. Это тема и вправду интересная. Может, кто-нибудь из вас, умники, потрудится и попросит о нем? У этого тут хотя бы яйца есть, хоть и не такие, чтобы убить.
– А Тромбек-то был прав насчет тебя, – сказал Кароль.
– Зато насчет вас страшно ошибся. Мучит меня вся эта трепотня. Надо было сразу туда идти, прямо с маршрутки, только этот дурачок нас с пути сбил, – он указал на меня. Я не стал перебивать. – Вам кажется, что это вам кранты? Хрен там. Это мне кранты, так что заткнись уже со своим Тромбеком. Вы меня тут оставили.
Свет снова замигал, Кроньчак оглядывался по помещению. Сташек встал, опираясь о стену. Его рубашка стала словно бы большей. Или он уменьшился. Где-то далеко звучали крики.
– Было хорошо, и нам было хорошо, – сказал он. – Сейчас плохо, и нам плохо. Зачем к этому какую-то историю привязывать?
Мы молчали. Сташек по-прежнему стоял у угла барной стойки и выламывал себе серые пальцы, остальные сидели у стены, я ближе всех к Кроньчаку. Я смотрел на телескопическую дубинку. А что, если ее вырвать? Он бы с нами четверыми не справился, хотя да, Сташек был слепым. Мне нечего было сказать, а время все тянулось.
Кроньчак выглянул наружу через щель в бронированных жалюзи. Рукой тер о колено. Кароль заговорил:
– Может, он обманул тебя, тот старик? Просто пошел домой? Позволь мне встать. Я куртку возьму и обратно сяду.
Кроньчак махнул дубинкой, усаживая Кароля обратно на место. Я ответил, что у Германа нет дома.
– Раз уж мы говорим о доме, не посетил ли ты коллегу Вильчура? Не знаешь, куда он подевался?
– Он такой же мой коллега, как и твой.
– Не глупи. Я спрашиваю, ты был у него? Нет? Вот именно. А знаешь, где он живет? Стоит проверить это место. Ты не задумывался, что он делал в Германии, или где он там будто бы сидел? Думал вообще, зачем он вернулся в эту дыру?
– Он мне рассказал.
Кроньчак вздрогнул. Из его рта вылетело облачко пара.
– Ага. Рассказал. Он правду говорил только в одном. Он на самом деле изменит Рыкусмыку. Только не так, как всем нам казалось. – Он подышал себе в ладони. Я посоветовал ему перестать говорить загадками. Он сказал: – Я же ничего не знаю! Ты зато воистину мудрый! Шимек и его великий разум. Сам лучше всех все знаешь, так на что тебе другие? У тебя и друзей много не было. Может, оттого, что ты такой умный? Умный человек, старая жена. Я проверил бы у друга. А где друг живет? Ну как где? У мертвого друга.
– Ты долго будешь нас так держать?
– А ты представь, что ты на работе.
– Я спрашиваю, как долго?
– Вот-вот, вот именно! – крикнул Сташек.
– Я бы вас очень хотел прямо сейчас отпустить. Вы были хорошими людьми, мальчики. Только если я вас выпущу, то наделаете глупостей. Только об этом и говорите. Если б я знал, что вы уедете и не вернетесь, то позволил бы вам уйти. Я тоже после всего этого уеду из Рыкусмыку. Работы у меня будет непочатый край. Другая жизнь, лучшая жизнь.
– Говорят, девушки обожают отцов-одиночек, – сказал Сташек.
Кроньчак прыгнул. Кароль ударил его по руке, и дубинка брякнулась на пол. Они боролись недолго, и не вмешался никто. Под конец Кароль оттолкнул Кроньчака и пинком отправил выбитое оружие как можно дальше от него.
– Я хочу только взять мою куртку, – сказал он и действительно ее взял.
Лампочки под потолком взорвались одновременно, засыпав нас снопом искр. Я трясся от страха и холода. В полумраке раздался голос Сташека.
Он спрашивал, что случилось.
Кроньчак скорчился под стойкой бара. Вполз за бар и сразу же попятился со вздохом. Тени сгустились вокруг него и росли, словно огни над пылающим полом, а он махал подобранной дубинкой, словно пробовал отогнать что-то.
Мороз высушил губы и щипал щеки. Сташек сжал руки на моем предплечье. Тени клубились на полу вокруг дрожащего полицейского, складывались в ладони и маленькие головки. Фигурки. Некоторые стоящие. Другие на четвереньках, со смолисто-черными волосами, между которыми вились волокна тумана. Мы столпились у противоположной стены. Кароль отвел глаза.
Маленькие фигурки окружили Кроньчака. Несмело дотронулись до его ног. Первая фигурка, совсем крохотная, с волосами, что могли быть светлыми при другом, лучшем освещении, начала карабкаться. Кроньчак наклонился. Рухнул на колени между своими детьми, обронил дубинку.
Они дергали его за руки и лезли на шею, очень плавно, словно эти движения не требовали никаких усилий. Он пробовал подхватывать их, но они просачивались сквозь пальцы. У них же такой проблемы не было. Детская ручка потянула его за ухо, черный шарик прижался к животу, а на спине уже сидели еще двое. Кроньчак припал к полу. Был момент, когда тени скрыли его полностью.
Он издал оборвавшийся крик, будто кто-то рукой закрыл ему рот, а над ним вилась темнота. Он вынырнул из нее, как из-под воды. Полз в нашу сторону. Не знаю, кто подал ему руку. Потом он просто стоял и смотрел на неподвижные черные силуэты. Сташек все время просил рассказать ему, что происходит и не случилось ли чего плохого.
Кроньчак провел ладонью по лицу. Кивнул в нашу сторону и пошел. Дети окружили его, как черный туман. Он исчез за баром. Прозвучал короткий всхлип. Все звуки, что он издавал, были очень тихими. Потом я заглянул в подсобку в поисках тела, но там ничего не было.
На улице Бартек сказал, что надо спасти Германа, если это еще возможно. Все согласились, и Сташек уже собирался мчаться. Я спросил их, они слепые, что ли, и Сташек ответил, что да, именно так.
– Он мертв, – сказал я. – Как каждый, кто идет в одиночку. Он вытанцевал детей для Кроньчака.
– Поэтому мы и идем вчетвером.
– А когда-то нас было пятеро, – ответил я. А они просто пошли, со Сташеком в середине. – Пятеро, слышишь? Как ты думаешь, зачем они тебя берут?
Я провожал их взглядом. Они прошли под арками, миновали молодняк, считавший мелочь перед суточным, свернули в освещенную улицу Храброго. Прожектор бил в башню замка. Молодняк уже договорился о том, с кого сколько. Редкие прохожие возвращались по домам, и все было обычным, словно тут никогда ничего не происходило, ни когда-то, ни сейчас, этой ночью последнего дня лета.
Я пошел проверить, что с Владиславой. Кроньчак не сделал ей ничего плохого, просто закрыл в ванной, заблокировав ручку двери стулом. Она была совершенно спокойна, словно только меня и дожидалась.
Жилище вновь превратилось в старушечью помойку. По полу тянулись тропинки из предметов одежды, на мебели застыли липкие потеки. Выше лежали ящики и бутылки, между которыми блестели золотые самородки колечек. Телевизор работал без звука, и мы тоже пошли молча. Рукопожатие Владиславы было крепким, а сама она слабой.
Я оставил ее, чтобы сделать чай, а когда вернулся, она сидела ровно в той же позе – сморщенная куколка на краешке дивана. Я рассказал, что произошло с Кроньчаком. Он получил свое желание. Я добавил, что это все, конец, с утра уезжаю первым автобусом и больше никогда не вернусь. Давно надо было так и сделать.
Владислава сказала, что я не справлюсь. Я признал ее правоту – но так или иначе лучше проиграть где-то в другом месте, не в Рыкусмыку. Может быть, еще немного поживу. Если же нет, то хочу быть безымянным трупом, таким, которого соседи находят через две недели в запущенном жилье вроде этого. Владислава сказала:
– У тебя ведь даже на жилье не будет!
Мы оба смеялись, вспоминая недавнюю лютую ненависть между нами. Владислава направилась ко мне, сгорбленная, указывала пальцем. Казалось, вот-вот упадет на колени. Я поддержал ее.
– Иди туда, Шимек.
Я ответил, что ни малейшего желания не имею и я вовсе не какой-то особенный. Мне причинили зло еще до моего рождения. А то, чего я желал годами, так и не сбылось. Я по-прежнему слышу.
– Бык не сможет противостоять себе.
– Я не знаю, чего бык может, а чего нет. Мне до этого дела нет. Я и раньше мог пойти, с ними.
– Подумай о Вильчуре и о том, что он сделает. Он уже наложил лапу на здание.
– В самом худшем случае то же, что и каждый дурак. Будет танцевать.
– О нет, он не из таких. Он бизнесмен. Задумайся над этим.
– Да пусть делает что хочет!
– Я не одна в этом городе. Тут живут хорошие люди.
– Ага, конечно.
Она понурила голову и сказала, что я прав. Я хотел спросить, чего бы ей самой не сходить и не станцевать. Владислава взяла меня за руку и попросила помочь ей дойти до кухни. Там она отстранилась. Разбрасывала мусор костлявым пальцем. Вот и весь разговор.