Годы согнули его, но не сломили: в вопросах морали он до сих пор мог дать фору любому богослову или философу.
Этот человек учил меня читать и думать, но и ему я не рассказал всего о Счастливой звезде, отчего тот пребывал в неведении относительно моих мотивов. Многие знания — многие печали, падре. Не так ли?
— Если бы еще год назад меня спросили: способен ли твой воспитанник на подлость и предательство, я поставил бы свою жизнь на отрицательный ответ. Сказал бы, что даже мысль о таких вещах не может задержаться в голове моего короля. Когда ты сбежал, я успокаивал себя тем, что корона — это не только символ власти, это груз, который приходится изо дня в день взваливать на душу. Устать от этого бремени способен любой и не нам, свободным от ежедневной ответственности за тысячи подданных, осуждать тебя за этот поступок.
Мне нечего возразить. Я молчу и с подавленным видом изучаю доспехи второго рыцаря.
Вопреки придворному этикету он так и не поднял забрала.
Похоже, это единственный человек в делегации, верящий, что обычными методами моя армия столицу не возьмет.
Что самое обидное, он прав: если горожане не дрогнут, то легко удержат стены до осенних холодов.
Долго ли продержится окружающий меня сброд без надежного тылового обеспечения? Неделю, две?
Пока мы шли на столицу, проблема продовольствия решалась по разбойничьи: отобрал и съел.
Здесь уже все обобрали, маршалы приходили жаловаться, но я выгнал их вон.
Через два дня и несколько часов эта проблема перестанет меня беспокоить.
О, Счастливая звезда, прав духовник, я устал от этого бремени, но не в силах разделить его с кем-то, кроме астролога. Только он знает небесную механику, для остальных это вопрос веры, а где вера, там и сомнения.
— Скажи мне, друг, — перебиваю я духовника. — Если бы год назад я сказал тебе, что пойду на смерть и попросил покинуть меня, как бы ты поступил?
Наконец я могу посмотреть ему в глаза. Сам не знаю, откуда взялись силы, но могу. Взгляд у старика растерянный, он не понимает меня, однако честно ищет ответ.
— Ваше величество, я бы молил вас о милости остаться с вами, попытаться спасти вас или же разделить вашу судьбу.
Искушение слишком велико, внутренний голос подсказывает, что я могу не выдержать, сломаться, если приму его предложение.
Кроме того, он не сможет сохранить тайну Счастливой звезды. Стоит проболтаться, пускай из самых благих побуждений, и все окажется напрасно.
Я зову маршалов и приказываю казнить всех, кроме рыцарей. Разумеется, это ошибка, но страх открыться духовнику сильнее меня. Еще два с лишним дня, господи! Так недолго и вправду сойти с ума.
Маршалы уходят, а молчавший до этого рыцарь поднимает забрало.
За моей спиной вскрикивает мальчишка, о котором я умудрился позабыть.
Следовало выгнать его из лагеря, но сейчас уже поздно. Лишний свидетель, совсем еще сопляк. И что? Убивать за обедом того, кого спас после завтрака?
— Отец, ты плачешь, — говорит мне рыцарь. — Тебя что-то гложет…
В точку, сынок.
Меня не просто гложет, меня уже изглодало до костей.
Я собирался быть жестоким, планировал потайным ходом пробраться к тебе в покои и только тогда, тщательно подготовившись, открыть тебе тайну Счастливой звезды, посвятить тебя в свои планы.
Ты бы согласился, а потом уже не было бы времени на колебания и душевные терзания — они пришли бы позже, как приходят к человеку воспоминания о том, как на тебя пала непомерно большая ответственность.
О том, какой выбор ты сделал. Это было бы жестоко, но у королей возможностей быть мягкими, меньше, чем у прочих.
Теперь у тебя появится повод для рефлексии.
Пока ты будешь в гордом одиночестве возвращаться домой, в твоей голове обязательно возникнет сомнение.
Ты даже можешь отказаться от моего плана, начисто позабыв о том, что Счастливая звезда не терпит колебаний.
— Извини, отец, — принц делает резкое движение и в его руке оказывается громобой, легендарное оружие Древней Династии.
Членам королевской известно подлинное имя этого вестника смерти, пистолет, но народ прозвал его громобоем, а я сейчас как никогда близок к народу.
— Твоя армия может напугать обывателя, но не профессионального солдата. Она велика, но не обучена и плохо укомплектована. На что ты рассчитывал?
Двое лишних свидетелей, думаю тем временем я. Он слишком хороший король, если пришел сам, а не отправил на верную смерть другого.
На меня смотрят три пары глаз и два ствола громобоя.
Все, что я скажу, будет воспринято как попытка выторговать себе жизнь.
Не будет никаких слов. То, что говорится здесь, постоянно подслушивают маршалы; единственное безопасное место — фургон астролога, из которого постоянно падают на землю листы черновиков, густо исписанные формулами.
Малообразованные солдаты считают, что это страшные проклятия и стараются с колдовскими бумажками не соприкасаться. Я собственными глазами видел, как один из них сжег свою палатку только потому, что ветер забросил в нее скомканную страницу из эфемерид.
— Идем, — общаясь с сыном, можно позволить себе подобную лаконичность: он понимает меня с полуслова.
Повинуясь жесту принца, второй рыцарь и мальчишка остаются на месте.
Снова опускается забрало, и мы направляемся к астрологу.
По пути я думаю о тех крупицах, что остались от Древней Династии.
Забавно, сказки про громобой в детстве слышали все, а вот знают, как он выглядит, считанные единицы.
Даже художники рисуют это оружие как зигзагообразный сверкающий меч, так что неудивительно, что никто из телохранителей не отобрал его при обыске.
Астролог как раз допивал бутылку коньяка, судя по косвенным признакам, уже не первую. Перегар стоял страшный, однако я знал, алкоголь не оказывает на моего верного товарища желаемого действия и разум его по-прежнему ясен.
— Мой господин…
Следом за мной в фургон проскользнул сын, огляделся, очевидно поморщился у себя под забралом, а затем снял шлем вообще.
— Покажи ему все, — бросил я и отвернулся.
Нелегко слушать предсказание судьбы и знать, что будущее неотвратимо.
— У меня тут еще одна поправка, — мгновенно протрезвев, сообщил мне астролог.
— На три минуты раньше и на двести шагов на юго-запад от Трона-в-скале, дальше.
— Сначала покажи, — выдохнул я, хватаясь за голову.
Места в фургоне немного, а когда применяются инструменты Древней Династии, там едва помещаются двое.
Уж очень они компактны в сложенном состоянии, наши мастера так не умеют и еще не скоро научатся.
Прихватив непочатую бутылку, я устроился возле одного из колес. Телохранители и маршалы стояли поодаль и с ужасом наблюдали за тем, как их король использует листы с оккультными письменами в качестве салфетки.
Вскоре в фургоне загудели старинные механизмы, затем разбилась какая-то стекляшка. Началась скрытая от всех, кроме двоих, наглядная демонстрация.
Принц вывалился из фургона через три четверти часа, бледный и взволнованный.
Шлем так и остался где-то внутри так что маршалы с телохранителями аж ахнули. Пришлось снять с пояса кинжал и швырнуть его наугад в толпу.
— Пить будешь? — спросил я у сына, видя, как беспорядочно бегают его глаза. Сам я, наверное, выглядел не лучше, когда узнал о своей Счастливой звезде.
В бутылке оставалось чуть больше половины. Он почти осушил ее одним залпом.
Остатки благородного напитка достались мне.
— И что теперь? — хрипло спросил принц, вглядываясь в заполненное облаками небо. — Ты объяснишь мне, как себя вести?
— Объясню.
Весьма неблагородно испытывать чувство облегчения, взвалив на сына такую ответственность, но теперь я твердо верил в могущество Счастливой звезды: ибо последнее из серьезных препятствий только что обратилось в прах.
— Никто не должен знать, — предупредил я сына, пока мы бок о бок шагали к моему шатру.
В правой руке принц по-прежнему сжимал громобой, кажется, даже не обращая на него внимания.
— Никаких слухов, намеков и тайн, разделенных с друзьями. Перед лицом Счастливой звезды человеческое слово размякает и превращается в кашу. Этому времени требуются дела, а не слова. Он ведь рассказал тебе о сокровище?
Сын кивнул, прошел под полог и был встречен радостным кличем — спасенный от виселицы мальчишка узнал своего господина.
— Мне бы не хотелось так говорить о вашем отце, мой принц, но он сущее чудовище! Мальчик рассказал мне…
Рыцарь наконец обратил внимание на лицо принца и замолчал.
— Никто, — выдохнул принц, поднимая громобой.
— Никто не должен знать тайну Счастливой звезды!
Я едва успел подать знак телохранителям и ворваться внутрь.
Грохот выстрела ударил по ушам, но не стал для меня неожиданностью. Только-только получив наследство, я потратил драгоценный патрон на какую-то никчемную цель, просто чтобы убедиться в могуществе своих предков.
— Стой!
Я перехватил руку, в отчаянном порыве дернувшуюся в сторону мальчишки.
— Я сегодня подарил ему жизнь.
— Ты сам сказал, что любой…
— Рыцарь был опасен. Он имел влияние на горожан и видел мою армию. Стал бы он оборонять столицу, если бы что-то случилось с тобой?
Сын медленно разжал пальцы и позволил старинному оружию упасть на ковер.
— Еще патроны есть? — поинтересовался я, подбирая громобой и незаметно подавая сыну один из принятых в семье условных знаков. Нас подслушивают.
— Больше нет, — сын опустился на колени перед рыцарем и закрыл ему глаза. — Я зарядил последние.
Вот так завершаются целые эпохи, неожиданно подумалось мне.
Вслед за Древними Династиями уходят их вещи — кто в сказку, кто в безызвестность.
— Сейчас ты вернешься в столицу и убедишь всех в необходимости немедленно сдать город. К вечеру завтрашнего дня все горожане должны покинуть свои дома, взяв из них лишь самое необходимое. Тех, кто решит остаться, убьют мои солдаты.
На лице принца мелькнула тень понимания.