Более года Веня был пенсионером. Он не стал цепляться за должность, как его многие коллеги, а позволил-таки ощутить себя свободным человеком. Как честный и порядочный чиновник, дожив до семидесятилетнего юбилея, он с легким сердцем ушел на отдых. Внезапное состояние свободы напомнило ему ту, другую жизнь, когда он был еще совсем молодым парнем. Тогда он мало чем был ограничен и мог распоряжаться собой, как хотел. Условие было одно – свобода действий не должна мешать учебе и работе. Никаких идеологических догм до двадцати шести лет он не ощущал.
Сейчас он много путешествовал. В основном, с Анютой, но иногда и в одиночестве. И не по заграницам, а по родной стране. Она была так велика, что и двух жизней не хватило бы, чтобы все посмотреть, а не то, что одной старости. За всякими разными рубежами он успел побывать, когда работал в международных отделах министерства и Центрального Комитета.
Предположение Вени оправдалось – на обед была рыба. Это чувствовалось уже возле ворот. Когда же они распахнулись, взору предстала типичная картина последних дней. Посреди лужайки возвышался стол с бутылками и закусками, главной из которых было огромное блюдо с поджаренными трофеями. Ростовцев поймал себя на мысли, что подобную картину он видел не далее, как полчаса назад. Там, в две тысячи семнадцатом году, тоже была лужайка, стол и тот же коньяк «Кремлевские звезды».
За столом сидели Аня, Раиса и ее новый муж Петр, который всего на три года был старше Андрея.
– Парни, мы вас заждались! – радостно закричал Петр, – Еще бы пять минут и коньячок – тю-тю.
– Не гони, Петруха! – засмеялся Андрей. – Я вчера на веранде наткнулся на целый ящик этого «тю-тю».
– Ух, ты, – озадачился Петр. – А что ты у меня там делал?…
– Ты видала, Ань? – спохватилась Раиса. – И трех месяцев у меня не живет, а веранда уже его. Глаз да глаз за ними надо.
– Да уж, Рая, пора бы тебе уже и остановиться.
– Уже, Анют, стою. Петя – последняя моя любовь. С ним и помру…
– Тьфу, тьфу, – замахал руками Петр. – Я еще жить хочу.
– И жить хорошо, – добавил Андрей.
– Давайте за это и выпьем, – тут же предложил молодой муж. – Чтоб у нас все было и нам за это ничего не было.
Петр принялся наполнять рюмки, а Аня подвинулась ближе к Вене:
– Может быть, тебе хватит? Ты же говорил, что за этим твоим камнем трезвенники тоже не водятся.
– Ты права. К тому же там те самые «Кремлевские звезды. В этот раз пришлось пропустить граммов сто пятьдесят. Но вот в чем парадокс – при прохождении портала состояние организма как бы обнуляется. Думаю, что сейчас количество алкоголя у меня в крови нулевое.
– Сергеич, – цепляя на вилку полукилограммового судака, проговорил Петр, – я вот что у тебя хотел спросить… будет война или нет?
– Ты имеешь в виду – глобальная? – уточнил Ростовцев. – Между лагерями?
– Ну, да, ядерная – имею в виду.
– Типун тебе на язык! – воскликнула Раиса.
– Думаю, Петя, такой войны не будет. Не самоубийцы же лидеры блоков. Они должны понимать, что одной-двумя бомбами не обойдутся. Будет использован весь арсенал. Ядерное оружие, складированное сейчас в мире, способно несколько раз расколоть планету. В прямом смысле этого слова.
– Не дай бог, – пробормотала Аня.
– Так что же мы ждем? – разрядил обстановку Андрей. – Готов второй тост – за мир во всем мире!
– Ладно, с этим все понятно, – не унимался Петр. – А вот что у нас творится наверху?
– Петя! – воскликнула, озираясь, Рая. – Тебе что, воля надоела?
– Ладно, ладно, – успокоил ее Ростовцев. – Здесь все свои. Я за это ручаюсь и разрешаю обсуждать любые темы.
– Спасибо Сергеич, – обрадовался Петр. – У меня складывается впечатление, что как только ты ушел в отставку, в верхах начался полный раздрай. Главное, тон задает неизвестно откуда взявшийся Сидоров. Зуб даю, забьет он нашего Петрова.
– Меня больше всего коробит, что происходит соревнование в ненависти к противоположному лагерю, – отметил Андрей. – Казалось бы, нужно, наоборот, искать компромиссы и сглаживать острые углы…
– У американцев происходит то же самое, – добавил Петр. – Добром это не кончится.
– Веня, хотя бы ты образумил их, – предложила Рая. – Предсказал бы что-нибудь такое. Даже соврал бы, но хотя бы напугал.
– Я уже ничего не могу предсказать, потому что мы живем в кардинально изменившемся мире, – отозвался Ростовцев. – Благодаря моим действиям.
– А в чем, собственно, дело? – заинтересовался Петр. – Я, похоже, тут один чего-то такого не знаю…
Веня покачал головой, давая понять, что «юного» мужа Раи вовсе не обязательно посвящать в его тайны.
Ростовцев вполне отдавал себе отчет в том, что теперь он жил параллельно со своими друзьями из прошлой жизни, родителями, да и самим собой тоже. Конкретно – с тринадцатого апреля одна тысяча девятьсот девяносто первого года. В этот день, собственно, Веня Ростовцев и родился. Поэтому пришло четкое осознание того, что в мире живет… еще один он. Только на пятьдесят лет моложе. Несколько раз у него возникало желание посмотреть на себя самого со стороны, а, возможно, даже и пообщаться. Однажды он, будучи в Ленинграде, подъезжал к театральному институту в надежде, что в это время молодой Веня появится среди группы студентов. В толпе признал некоторых своих юных приятелей, но себя, увы, так и не увидел. Внутрь заходить не стал, потому что его тут же узнали бы – плакаты с членами Политбюро были обязательны в любых учреждениях и организациях.
Впоследствии он даже благодарил бога, что встреча самого с собой не случилась.
Кроме того, Веня очень хотел повидать своих родителей. Эта возможность ему представилась поздно – лишь в тринадцатом году. Так получилось, что за время своей высокопоставленной службы он ни разу не посещал Псков. Конечно, в любое время он мог бы устранить этот пробел, но по понятным причинам не хотел этого делать – просто не стал рвать сердце.
И вот, наконец, он решился. В августе, захватив с собой Анюту, он отправился в родной город. Первые три дня Веня посвятил экскурсиям по городу. Понятно, что туристом была жена, а экскурсоводом – он, тот, который с одной стороны, родился здесь и провел все свое детство, а с другой – посещает этот город впервые. Конечно же, все это время его мысли были на улице Кузнецкой. В доме номер пять проживали его родители, которые по чудовищному стечению обстоятельств были более чем на двадцать лет его моложе. Возможность встречи с ними сильно волновала его. Аня, наблюдая за его мучениями, крайне не советовала этого делать и предложила и вовсе покинуть город. Однако он до конца жизни не простил бы себя, если бы хотя бы не прикоснулся к отчему дому.
На следующий день они все же прибыли на Кузнецкую улицу. Здесь мало что изменилось за… фактически десять лет, а по ощущениям Вени – более чем пятьдесят. Этот район нельзя было назвать старым Псковом, также как и новым. Пятидесяти – шестидесятилетние постройки свидетельствовали о так называемом среднем советском периоде. Проще говоря, о хрущевском. Дом номер пять являл собой типичное жилое сооружение, которое в свое время стояло в первом ряду в плане повышения благосостояния строителей коммунизма. Ни внешне, ни, тем более, внутренне здание глаз не радовало. Веня сразу увидел свой балкон. Он тоже не претерпел особых изменений. Когда-то отец самостоятельно его застеклил. Маленький Веня с чувством огромной человеческой ответственности помогал ему в этом.
Ростовцев занимался внешним осмотром родной квартиры, когда Аня поделилась с ним своим горем:
– У меня оторвался ремешок от босоножки – не могу идти. Что будем делать?
Веня хотел было сказать, чтобы он снимала вторую и передвигалась босиком, но сырая земля вследствие прошедшего дождя не способствовала подобному решению. Он взял в руки босоножку и тоскливо ее разглядывал.
– Какая неприятность! – вдруг раздался до боли знакомый голос. – Может быть, я вам чем-то смогу помочь?
Ростовцев резко обернулся и с изумлением увидел… маму. Она стояла в трех метрах от него с полной сумкой продуктов.
– Ой, здравствуйте! – воскликнула Аня. – Мы москвичи. Приехали посмотреть ваш город. И вот… где у вас это можно отремонтировать?
– Или купить новую обувь, – добавил Веня, стараясь максимально изменить голос.
– И то, и другое – там, в центре, – мама махнула рукой в сторону улицы Ленина. – Давайте сделаем по-другому. Вы подниметесь ко мне, и мы решим, что делать дальше. Я живу в этом доме на третьем этаже.
– Вы очень любезны, – проговорила Аня, начиная догадываться, что их пригласила не простая прохожая.
В квартире тоже мало что изменилось. В узкой прихожей все также на стенах висели Венины фотографии – от младенца до актера ТЮЗа. Анюта, окончательно понявшая, в чьей квартире она находится, с интересом их разглядывала. Одновременно она не прекращала беседовать с хозяйкой, заметив, в каком состоянии находится Ростовцев.
– Людмила, это, наверное, ваш сын? – спрашивала она об очевидном.
– Да, это галерея нашего Венечки. Он у нас теперь артист. Работает в театре в Ленинграде.
– Красивый мальчик, – сказала Аня чистую правду. – У нас тоже сын – Андрей. Ему уже, правда, сорок три года. Он – доктор наук.
– Замечательно. Анна Тимофеевна, я посмотрела вашу босоножку и пришла к выводу. Что ее можно починить в домашних условиях. Если ваш таинственный муж мне поможет, то справимся быстро. Как его хоть зовут?
– Он тезка вашему сыну – Вениамин Сергеевич.
– Удивительно. Он тезка не только по имени, но и по отчеству, – с нескрываемой тревогой в голосе констатировала хозяйка. – Может быть, у нас и фамилии одинаковые?
Она подошла к Ростовцеву и пристально посмотрела ему в глаза. При этом у Вени было одно желание – обнять ее и попросить прощения.
– А вот, скажите мне, пожалуйста, Вениамин Сергеевич, где я вас могла раньше видеть? – не унималась мама.
– Ладно, хорошо, я все скажу, – решительно проговорил Ростовцев, наблюдая за нарастающим ужасом в глазах Ани. – Не хотел, но скажу. Вы могли меня видеть везде, Людмила Алексеевна – по телевизору, в газетах, на различных плакатах. Дело в том, что моя фамилия хоть и похожа, но другая – Рословцев… Рословцев Вениамин Сергеевич. Помните такого?