— Говори быстрее, — подгоняли его товарищи. — Времени нет.
— Слушай, дружище, а мы ведь здесь горим! — крикнул Франек в трубку. — Ну, фабрика. Видишь, и что? Нам надо ее гасить. Но нечем, а у тебя на складе лопаты.
Франек какое-то время слушал, а потом нетерпеливо махнул рукой:
— Ты должен нам их дать! А если не дашь, то мы сами за ними приедем и заодно прихватим еще что-нибудь!
— Не болтай! — Выгленда дернул его за руку. — Некогда болтовней заниматься!
— Ну, говори, даешь или нет? Если с нами что случится — ты будешь виноват. Мы загнемся, но и вас разнесет ко всем чертям. Это нужно сделать сейчас, пока еще есть время, ясно?
— Что он там копается? — крикнул кто-то. — Франек, договаривайся или дай поговорить кому-нибудь поумнее!
— Заткнись, — заорал парень. — Нет, это я не тебе. У нас нечем валы насыпать. Руками ведь не будешь. Ты должен дать нам лопаты.
Франек снова слушал, что говорит кладовщик.
— Старик, директора там между собой уже договариваются. Даешь? Ну, говори, даешь?.. Дает! — крикнул он обрадованно товарищам, после чего снова сказал в телефон: — Возьмите какие-нибудь машины и спешите, ради бога, спешите! Мы ждем!
Потом бросил трубку, поправил волосы, которые падали ему на лоб, и торжествующе посмотрел по сторонам:
— Все в порядке, ребята! Будут.
— Хорошо. Подождем, увидим.
— Спасибо. — Выгленда хлопнул Франека по плечу.
— Чего там. — Парень повернулся и пошел в цех. — Если есть знакомство, то обо всем можно договориться… — пробормотал он тихо, но так, чтобы другие это слышали.
— А пока что, — сказал мастер, — представители десяток собираются здесь, в конторке. Нужно отобрать людей, которые сменят ребят у насыпи, а дальше видно будет.
Выгленда сел за письменный стол и начал смотреть на тех, кто заходил к нему в конторку. «Все мастера и бригадиры, — мысленно пересчитал он. — Нет, этого пьяницу Гере не выбрали. Ну и правильно».
Все больше рабочих собиралось у дверей.
— Заходите, — пригласил Выгленда. — Места здесь немного, но как-нибудь поместимся.
Конторка заполнялась людьми, не все делегаты помещались в ней. Часть из них стояла у раскрытой двери.
4
Над фабрикой пролетел военный вертолет. Он обогнул столб огня и дыма, покружил над фабричными постройками, причем летел так низко, что люди видели лица летчиков.
— Армия идет на помощь! — крикнул Мишталь. Непонятно, радовался он или издевался. — Им сверху все видно, как с колокольни.
Никто не откликнулся на его слова. В молчании смотрели люди на зеленую неуклюжую машину; некоторые мечтали: вот пилоты сбросят какую-нибудь чудо-бомбу — и огонь погаснет. И все же они знали, что вертолет не может ничего изменить, просто с него легче оценить ситуацию. Люди хотели быть там, под облаками, увидеть все как на ладони. И еще потому, что им уже больше ничего не грозило бы, — над пожаром, над несчастьем, над страхом, который был здесь всюду, вокруг них и в них самих. Вертолет трещал, как старый трактор. Поблескивали стекла кабины, через которые пилоты внимательно смотрели вниз, в них отражались солнечные лучи и языки пламени. Наконец вертолет улетел.
С тяжелым сердцем люди снова принялись за работу. Погас луч надежды. «Но ведь не напрасно же он прилетел, может, из этого что-то выйдет», — думали они.
Но пока что все осталось, как было. Горело нефтехранилище, снова надо было перетаскивать тонны песку, чтобы новый, более высокий вал преградил дорогу лавине. Ладони горели от непрерывной работы, пот заливал глаза от усталости, волнения и жары.
Здесь с муравьиным упорством перебрасывали груды земли люди, там, недалеко от цистерны, безустанно гудели моторы насосов. От реки с пожарного судна с пушечной силой била высокая струя. На берегу рядами стояли красные и зеленые машины. Пожарные, по нескольку человек сразу, держали концы шлангов, которые вырывались у них из рук, напрягаясь под напором воды. Она летела, создавая высокую стену между первой цистерной и теми, которые еще не горели.
Между огнем и водой, между несчастьем и страшным человеческим упорством наступило равновесие. Пожар держался в том же самом месте, пламя поднималось вверх с той же самой силой, его держали на привязи усталые, но упрямые руки.
Жардецкий дышал, как загнанная лошадь. Он забыл о себе, о том, что ему врач запретил малейшие перегрузки. Жардецкий знал, что в такие моменты жизнь имеет смысл, только если потом человеку не будет за нее стыдно. Поэтому он и работал, как другие. Но все медленнее и медленнее, несмотря на свои старания.
— Да передохни ты, — сказал Пардыка. — Сядь.
— Я больше не могу.
— Что с тобой? — спросил Мишталь.
— Разве не видишь, человек выбился из сил? — Пардыка пожал плечами.
— А мы что, нет?
— Работай сколько можешь, — рявкнул старик. — А его оставь в покое!
Жардецкий уперся руками в землю и, присев, ждал, когда вернутся силы. Он должен был отдохнуть, чувствовал, что еще немного — и он свалится на песок, как воздушный шар, из которого выпущен воздух.
— Ну как, тебе лучше? — спросил Храбрец.
— Ага, — простонал мастер. — Сейчас…
— Отвести тебя в цех?
— Нет!
Они оставили его одного, а сами снова начали копать.
На их участке вал рос вверх не хуже, чем в других местах. Но люди понимали, что он должен быть еще выше. Поэтому они и рыли землю с такой энергией, на которую вряд ли были бы способны в любой другой ситуации. Каждый бросок, каждый наклон, каждый удар лопатой в песок приближал тот момент, когда можно будет уйти, упасть на кровать или хотя бы у стены и заснуть — и спать, спать. Каждый перерыв в работе отдалял этот момент, сокращал дистанцию между жизнью и смертью. Поэтому у них не было выбора. Раз уж они здесь, значит, надо бороться до конца.
Жардецкий встал. Сердце уже опустилось на свое место.
— Пора бы нас и сменить, — сказал ему Мишталь. — Сходи, скажи ребятам, чтобы они сюда пришли.
— Пускай идет Махно!
— Ты иди, — повторил Мишталь. — Тебя они послушают.
— Пошли все вместе.
— Все — нет. Времени мало.
— Сейчас, одну минутку, — сказал Жардецкий. — Главное, немного отдышаться, потом работа сама пойдет.
— Иди, — вмешался Пардыка. — Нам нужны живые.
— Не болтай, — разозлился Жардецкий. — Я остаюсь.
— Что вы пристали к человеку! — крикнул Алойз. — Пусть делает что хочет! Отцепитесь!
— А тебе что? — удивился Мишталь.
— Ничего! Ничего! Жить хочу, понимаешь? — И Алойз яростно вбил лопату в песок. Потом бросил груду земли на вал и снова воткнул лезвие лопаты в грунт. И больше не сказал ни слова. Работал. Потел.
Жардецкий стоял выпрямившись, смотрел в светло-оранжевое пламя, на клубы черного дыма, расползающегося под облаками. «Сколько здесь работы? Не успеем, — думал он, — лопатами работы на неделю или больше. Бульдозеров нет. Нужно их где-то достать. Иначе…» Он снова взялся за лопату. Первый бросок не получился, песок упал у подножия насыпи. Жардецкий мысленно выругался. И несмотря на то что руки у него дрожали, он старался делать все как полагается. «От этого зависит моя жизнь, — повторял он про себя, — от этого зависит жизнь моих товарищей, а возможно, и других людей…»
Жардецкий работал теперь медленнее, чем раньше, не так быстро, как его товарищи, но с каждым броском все лучше и увереннее. «Можно справиться со слабостью, — думал он, — можно, пан доктор…»
И снова время перестало существовать. Земляная насыпь росла, становилась шире. Они этого не видели.
Кто-то коснулся спины Жардецкого. В первый момент он не обратил на это внимания. Но потом оглянулся. За ним стоял, вытянув распухшую, черную руку, Меринос. Его лицо было залито кровью, а глаза, похоже, уже ничего не видели.
— Меринос! — крикнул Жардецкий. — Да ведь это же Меринос!
Меринос лежал на носилках и пытался понять, что произошло. Но ему не давало покоя одно — он должен им сказать что-то очень важное. Старик пытался сосредоточиться, поймать ускользнувшую мысль. «Что они от меня хотят? — прикусил он губу. — Что они говорят?»
Меринос открыл пошире глаза. Смутно виднеющиеся фигуры становились более четкими, он увидел чье-то лицо. «Кто это? — подумал он, — ведь я его знаю…»
— Жив, — услышал старик.
«Кто жив?» Он открыл рот, но так и не смог спросить, кто же все-таки жив. Вот именно, кто жив? Или нет, может, этот человек как раз в этот момент умирает, от него уходит жизнь?.. Меринос поднял голову. Ему казалось, что он ее поднял, а это было едва заметное движение, от которого заломило в затылке.
— Там, — шепнул он, — там…
— Что ты сказал? — Жардецкий наклонился над ним. — Сейчас врач тебе сделает укол.
— Нет. — Меринос имел в виду совсем другое. — Кто это около меня стоит?
— Узнаешь меня, Меринос? Это я, Жардецкий.
Кладовщик внимательно всматривался в его лицо. «Жардецкий, — повторил он мысленно. — Ага, Жардецкий…»
— Склад завалило, — возбужденно говорил тот. — Тебе повезло, старик, ты будешь долго жить…
— Буду жить, — повторил, как эхо, Меринос. И в этот момент он вспомнил Анджея. Хотел встать, крикнуть, что парень остался там.
— Лежи спокойно. — Жардецкий положил ему ладонь на лоб. — Спи. Тебе надо набираться сил.
— Квек… — прошептал Меринос.
— Что ты говоришь?
— Квек… — повторил он.
— Позвать его?
— Он там… остался…
Меринос почувствовал, что он выполнил то, что был обязан сделать, у него хватило на это сил, теперь они должны его понять. Он закрыл глаза. Ему показалось, что он качается, как в гамаке.
— Отойдите от него, — сказал врач. — Ему нужен покой.
— Что он сказал? — возбужденно спросил Алойз. Жардецкий отвернулся от него. И только сейчас заметил, что все стоят здесь, рядом с ним, — Пардыка, Мишталь, Храбрец, Махно.
— Там на складе остался Анджей.
— Какой Анджей? Ты что?
— Он сказал, что там остался Квек.
— Может, старик?