— Ну так что? Вы будете стоять? — спросила женщина с ребенком.
— Нет, — ответил Лех коротко.
Он еще раз посмотрел вокруг. Люди о чем-то громко говорили, некоторые махали руками. «Бес в них, что ли, вселился? — удивился он. — Ведь это же самая настоящая глупость!»
Лех решил вернуться к автомобилю. На всякий случай лучше быть рядом с машиной, а то, не дай бог, еще кто-нибудь может стукнуть, к тому же за баранкой он чувствовал себя в безопасности. Даже если бы Лех остался стоять здесь, в очереди, ему все равно пришлось бы вернуться, прежде чем он успел бы дойти до прилавка. Ибо у магазина собиралось все больше и больше народу и беспорядок усиливался.
— А знаешь ли ты, из-за чего начался пожар? — спросил Дрецкий.
— Не знаю. Ведь я в это время был в здании дирекции.
— Говорят, что от удара молнии. Были ли там громоотводы?
— Были.
— А они действовали?
— Ведь их же постоянно проверяют. Сам знаешь, как это делается.
— Конечно.
Снова Дрецкий смотрел куда-то в сторону, избегая взгляда собеседника. Чай стоял нетронутый. Директор забыл о нем, он перелистывал страницы блокнота, как будто в них хотел найти аргументы, которые должны были убедить собеседника.
— Хотите меня снять? — спросил он наконец негромко. — Да?
— Успокойся, — ответил тот. — По-моему, ты переутомился.
— Ничего я не переутомился! — крикнул директор и поднялся из кресла. Ему это уже надоело. Он не хотел больше ждать.
— Не волнуйся, — успокаивал его Дрецкий. — Это не имеет смысла.
— А какой смысл имеет наш разговор? — спросил директор. — Ведь ты сам знаешь, что в течение пятнадцати лет я работал как вол. И все было хорошо!
— Знаю.
— А теперь, значит, прошлое уже не имеет значения?
— Будет иметь значение.
— Я не соглашался с тем, чтобы нефтехранилище строили в центре фабрики. Я ведь говорил, говорил, что это противоречит здравому смыслу! Но разве кто-нибудь меня тогда слушал?
— Столько лет было все в порядке. А теперь…
— Ты первый предложил бы снять меня с работы, если бы я тогда не согласился!
— Но сегодня ты был бы прав. — Дрецкий снова посмотрел в глаза директору. — Ты был бы прав, да!
— Я тогда поддался уговорам, — ведь вы все говорили, что я могу замедлить развитие фабрики. И это была правда. Я не смог бы в два раза увеличить количество рабочих мест. И жителям нашего города пришлось бы ездить на работу в другие места. А стране долго еще надо было бы ждать оборудования, которое мы производим. Помнишь, как вы тогда говорили? Ну скажи, помнишь?
— Помню.
— А теперь выходит, что я виноват?
— Садись, — сказал Дрецкий. — Садись. Не стой.
— А теперь только я один виноват, — с горечью повторил директор. Он сел, вынул из кармана коробочку и положил в рот таблетку. Потом запил ее чаем, чай еще был горячий.
— Ты не виноват. Всего никто не мог предвидеть.
— Но я должен был предвидеть, что никто мне не поможет. Ни ты, ни мои люди — никто.
— Преувеличиваешь. — Дрецкий улыбнулся, как будто хотел подбодрить его. — Тебе ничего не грозит. Во всяком случае, мне об этом неизвестно.
— Известно, старик, известно.
— Если я что-то узнаю, то дам тебе знать…
— Чтобы я сам попросил освободить меня от работы? — Директор поднял покрасневшие, беспокойные глаза. — Этого ты хочешь?
— Я этого не сказал. И не сердись, что я пригласил тебя сюда. Я должен обо всем знать, понимаешь?
— Понимаю. Ты меня предупредил, чтобы я собирал свои манатки с фабрики. Спасибо.
Дрецкий молчал.
Лех захлопнул дверь «Волги» и почувствовал облегчение оттого, что оказался на своем привычном месте, далеко от всего происходящего на улицах. Он не думал о том, что от людей его отдаляет только тонкий слой металла и хрупкого стекла. Лех повернул ключик стартера, нажал на газ и, медленно набирая скорость, поехал к зданию воеводского комитета.
Директор уже ждал. Лех не знал, как объяснить свое опоздание, но поскольку тот не сказал ему ни слова об этом, он тоже молчал, только время от времени поглядывая на своего директора: его бледное лицо было как бы помятым, кончики губ дрожали.
— Отвези меня домой, — неожиданно сказал он.
— Будет сделано.
У ближайшего перекрестка Лех свернул направо. До директорской виллы отсюда было далеко. Но какое ему дело до этого, — ведь куда ехать, решает не он.
— Ну, что слышно? — как обычно спросил директор. Он пришел в себя и попытался вынуть из кармана сигареты, но забыл угостить Леха, а сделал это только тогда, когда шофер поднес к его сигарете горящую зажигалку. — Спасибо. И пожалуйста: не хотите закурить?
Лех с удовольствием затянулся и какое-то время курил молча.
— На улице все теперь не так, как раньше, — ответил он на вопрос директора.
— Не так? — удивился тот. — Что происходит?
— Люди спешат. Покупают в магазинах все, что возможно. Муку, сахар, соль, спички.
— А зачем?
— Боятся. У нас всегда делают запасы, когда боятся.
— Если город сгорит, так на что им мука?
— Купить будет негде, — деловито объяснил водитель. — Они рассуждают по-своему.
Эти его слова заставили директора улыбнуться, он на минуту забыл о том, насколько серьезно положение. Но только на минуту. «Если их охватил страх, — подумал он, — то как же их убедить? Сказать по радио, что им ничего не грозит? Не поверят. Нужно в магазины бросить столько муки и сахара, сколько сегодня необходимо. Пусть каждый купит. Пусть у каждого будет запас. Тогда они поверят».
Но на самом деле — и директор об этом знал — жители города перестанут беспокоиться только тогда, когда развеется дым над фабрикой, расползающийся сейчас по улицам. И как же не быть страху, если отовсюду видна эта опасность, которая грозит всем, если люди беспокоятся за своих близких, оставшихся на фабрике, если видны колонны военных грузовиков, то и дело проезжающих по улицам, и к тому же еще эвакуация? «Эвакуация, — повторил он. — Люди вынуждены бросать на произвол судьбы свои дома, вещи, все свое хозяйство. Будут искать виновного».
Вместе с этой мыслью он почувствовал еще большую тяжесть на своих плечах. То, что случилось на фабрике и за что он не хотел, не мог взять на себя ответственность, навсегда свяжут с его именем. Во всем будет виноват он. Это он отвечает за фабрику. И никто другой.
И только сейчас директор по-настоящему понял цель разговора, который вел с ним Дрецкий, и тот непонятный страх, который его охватил в тот момент, когда началась паника, и то, что Моленда должен был взять у него микрофон, принимая тем самым на себя свою часть ответственности, страха и вины. Главный инженер в той ситуации не имел права ждать, когда директор придет в себя, ибо тогда рабочие не смогли бы справиться с парализующим их страхом и судьба фабрики перестала бы их интересовать. И тогда остался бы он, директор, с Молендой и еще несколькими людьми, которые всегда будут рядом, даже в самую трудную минуту.
«Что делать? — беззвучно шептал он. — Как бороться с собой и с тем, что неминуемо случится? И что делать тогда, когда все уже будет позади?»
Лех затормозил у калитки. Директор посмотрел на свой дом. Ветви деревьев поднялись над крышей. В оконных стеклах отражалось солнце. Белые стены, красная крыша, зеленые деревья.
Он вынул ключи и быстро побежал вверх по ступенькам. Дверь открыла Мария.
— Приехал, — сказала она усталым голосом. — Ну наконец-то.
— Я на минутку.
Плаща директор не снял. Они вошли в комнату. Мария смотрела на мужа с тревогой и как-то беспомощно. Он сел в кресло.
— Я, как видишь, жив, — попытался он пошутить.
— Хорошо, что ты приехал, — повторила она и заплакала. Директор встал.
— Что с тобой? — погладил он ее по волосам. Давно уже он этого не делал, много лет, но сейчас ему неожиданно захотелось нежно прикоснуться к этой женщине; ему необходимо было почувствовать под пальцами ее волосы, мягкую, теплую кожу. Он хотел сказать, что ей нечего бояться, что все будет хорошо, но не мог найти подходящих слов.
— Звонили какие-то люди, — сказала Мария сквозь рыдания.
— Что они хотели?
— Говорили, что это ты…
— Что — я? — разозлился он. Но тут же все понял.
— Что это твоя вина… Что ты погубил город…
— Ерунда! — крикнул директор.
— Ты не виноват?
— Нет!
— Но что нам делать?
— Я подумаю.
Директор расхаживал по комнате, грыз ногти, не зная, что предпринять.
— Где Кшиштоф? — спросил он.
— Не знаю. Пошел в институт.
Он сделал еще несколько нервных шагов. Мария смотрела на него, прижав руки к груди.
— Вы уедете из города, — решил он. — Водительские права у тебя есть, у Кшиштофа тоже, как-нибудь справитесь. Поедешь к матери, ясно?
Мария молчала.
— Там переждете самое тяжелое время. Это долго не продлится. Пожар кончится через несколько часов. Ну, самое большее — через несколько дней.
— Да.
— Там никто вас не будет беспокоить глупыми разговорами.
— А ты?
— Я должен остаться.
Мария опустила руки, подошла к мужу и остановила его, прикоснувшись пальцами к его груди.
— Никуда мы отсюда не поедем, — сказала она. — Мы останемся здесь.
— Мария! Делай то, что я тебе сказал!
— Не поеду. Ни я, ни Кшиштоф.
— Вы должны это сделать!
— Мы останемся с тобой.
Директор повернулся к окну. Какое-то время его трясло от гнева, но он не хотел, чтобы жена это видела.
— Мы не бросим тебя в такую минуту.
— А Кшиштоф? О нем ты подумала?
— Я буду его беречь. И не дам его в обиду. Но мы никуда не поедем.
Постепенно гнев проходил, уступив место усталости. Он знал, что Мария не должна оставаться, что для всех было бы лучше, если бы она поехала с сыном в деревню. Директор понимал, что ей следовало выполнить то, что он сказал. Но одновременно он чувствовал, как слова Марии возвращают ему спокойствие. Наконец он оторвал взгляд от оконного стекла.