У реки стояла высокая, из красного кирпича евангелистская кирка, с колокольни которой корректировщик подавал координаты целей для батальонной батареи. Майор пошел туда, чтобы воочию взглянуть на город, чтобы окинуть его взглядом, прежде чем солдаты овладеют им.
— Куда идешь? — крикнул ему по-русски капитан Замяткин. — Останься, слышишь?
— Я сам знаю, что мне надо делать, — ответил майор, пожав плечами. — Пока меня нет, ты примешь командование.
— Слушаюсь! — Замяткин щелкнул каблуками. — А ты что? Смерти ищешь?
Майор шел не оглядываясь. Как объяснить, что он хочет собственными глазами увидеть, можно ли, имеет ли он право послать батальон на тот берег.
С колокольни был виден огонь и дым. Горел завод в восточной части города. Прибрежный район перестал существовать. Сорванные мосты, как толстые зигзагообразные линии, перерезали реку. Разрушения и смерть. Мы возьмем город. Но что от него останется? Что останется?
Он не думал, что здесь когда-нибудь еще будут жить люди. Дымящиеся груды кирпичных развалин закрыли сеть улиц. Только кое-где торчали уцелевшие дома, во всяком случае в той части города, которая ему была видна. И в этот момент снаряд ударил в колокольню чуть выше окна. Последнее, что он помнил, — мысль о том, что кто-то ведь об этом уже говорил, предупреждал его, что такое может случиться…
И теперь, после того, как он приехал сюда по приказу министра, генерал не мог понять одного: неужели это возможно, неужели город снова будет разрушен? И он второй раз должен стать свидетелем его смерти? Ведь теперь это уже был другой город. Расположенный на месте старых улиц, но совершенно новый. Все здесь было новым: тротуары, мостовые, мосты, высокие дома. Только река осталась старой. И костелы, и могилы.
Генерал хотел сделать все возможное, чтобы спасти город от гибели. «Наш город. Мой, — подумал он. — Да, мой».
В тот раз это был вражеский город.
Генерал нетерпеливо взглянул на часы и жестом подозвал офицера.
— Прикажите, чтобы радист вызвал округ.
— Слушаюсь.
— Спросите, когда будут противопожарные средства. Вы ведь знаете, о чем речь?
— Так точно, гражданин генерал.
— Выполняйте.
Эти средства обещали выслать немедленно. А время шло. Горящее нефтехранилище было видно даже здесь; дым все шире расползался над городом. «Как тогда, — вспомнил он. — Тоже был густой дым».
Генерал надеялся, что самолеты должны вот-вот прилететь. Он сел в кресло, постукивая пальцами по подлокотникам. Снова время летело в двух измерениях: время нетерпения и то реальное время, которое шло независимо от него.
— Гражданин генерал, — обратился к нему офицер.
— Слушаю.
— Есть изменения. Из двух городов, — он взглянул в блокнот, — средства перебросят на автомобилях.
— Что такое? — Генерал встал. — Это невозможно!
— Их везут на специальных машинах, гражданин генерал. Без них ничего нельзя сделать. Таких здесь нет. Есть одна на аэродроме, и это все. Автомобили уже в пути.
— Пусть радист соединит меня с командующим округом.
— Слушаюсь!
— Хотя нет. Можете идти.
Генерал сел. У него не было сил. Он почувствовал себя стариком. Нет, это не старость, а просто усталость. «Я спасу этот город, — повторял он, — спасу его. Я обязан это сделать!»
Он перевернул страницу в блокноте и большими буквами четко написал: «Операция: город П». Потом зачеркнул эти слова, чувствуя, что ведет себя неподобающим образом. Ему стало стыдно, хотя он не знал отчего, — генерал был просто старше, чем ему казалось.
10
Сзади затрещало сломанное стропило крыши. Алойз почувствовал себя, как мышь, попавшая в клетку. Похоже, что завалило проход, через который он влез сюда. Перед ним — исковерканные обломки стеллажей, груды кирпича. Вообще-то он должен был как можно скорее убраться отсюда. Думай он только о себе, ни в коем случае не полез бы дальше в готовые рухнуть развалины. В тот момент Алойз каждым сантиметром кожи ожидал, что вот-вот на него упадет тяжелая, изогнутая плоскость крыши или что ею тело перережет висящая над ним стальная балка, которая, казалось, на мгновение задержалась перед тем, как окончательно упасть на землю. Конечно, можно было ждать этой минуты и в этом ожидании, потеряв чувство времени, погрузиться на дно обычного человеческого страха. Или, не останавливаясь, постараться уйти из этого места, где тебе грозит конкретная опасность, туда, где все еще спокойно. Возможно, и там тебя ожидает смерть, но лучше уж пойти ей навстречу, чем позволить взять себя за горло в минуту страха и отчаяния.
Поэтому он полз — ей навстречу. Он видел всю уничтожающую мощь взрыва. Анджей не мог остаться в живых.
«Я иду, Анджей, — все же говорил он себе, вдыхая пыль и страх. — Отец, надо было мне тогда остаться с тобой. И мне, и матери. И чтобы все кончилось, как у людей. А так…»
Он предчувствовал, а возможно, был просто уверен в том, что его попытка побороть страх и установить истину все равно не спасет жизнь Анджею Квеку.
Но зато он будет знать: на этот раз он сделал все, что в человеческих силах. «Я иду к тебе, — думал Алойз. — Я не оставлю тебя на смерть, как в тот раз».
Генерал посмотрел на страничку блокнота и зачеркнутые в ней слова. Так он дал свое название событиям, в которых принимал и еще будет принимать участие: «Операция: город П». Генерал не мог это никому показать. Никто не понял бы связь между ним и городом, между юностью и сегодняшним днем — днем, когда уже можно было подвести итоги всей жизни. «Еще не скоро, еще есть время», — подумал он, хотя знал, что уже скоро, что времени осталось немного.
Генерал поднял голову, закрыл блокнот и сунул его в карман.
— Дежурный, — позвал он негромко.
— Слушаю, — подошел офицер.
— Соедините меня с округом, — приказал генерал и стал ждать, когда радист доложит, что связь есть.
— Попросите ответственного за доставку транспорта с химическими средствами.
В штабе округа к рации подошел полковник.
— Сколько времени будут идти эти машины? — спросил генерал. Не дослушав, он прервал его: — А почему не самолетами?
Полковник сказал то же самое, что и дежурный несколько минут назад. Одних химических средств мало, нужно иметь специальные машины. Поэтому и направили транспорт.
— А с нашего аэродрома?
— Представитель округа сказал, что, по оценке специалистов, одна машина при таком пожаре не поможет. А на аэродроме есть только одна. Так стоит ли у них ее забирать, если фабрике это все равно не поможет…
— Понимаю, — прервал генерал рассуждения собеседника. — А того, что есть на аэродроме, нам не хватит?
И снова отрицательный ответ.
— Спасибо, это все, — бросил он в микрофон и отдал наушники радисту.
Нужно ждать. Возбуждение, родившееся при мысли о том, чтобы все же потребовать приезда машины с аэродрома, прошло. «Ничего не получилось, — думал генерал. — Можно было вырвать у них из горла, приказать, сослаться на распоряжение министра, на специальные полномочия. Но все бесполезно, бесполезно. Надо ждать».
Сколько раз так бывало, что невозможное становилось возможным. Кто мог бы предположить, что исполнятся мальчишечьи мечты? Ведь именно в армии, на войне, нашел он свою судьбу. «А я ведь и сейчас солдат, — думал генерал. — Зеленый мундир, серебряные петлицы и много-много позвякивающих орденов и медалей», — засмеялся он. Сейчас генерал смотрел на себя как будто со стороны. Как тот мальчишка.
«Как мальчишка, — подумал он. — Нечего взвешивать тысячу раз одно и то же, думая, правильно ли ты поступаешь. Сначала сделай, а потом спрашивай, нужно ли платить за сделанное, и не собственной ли шкурой?»
Он не ответил себе на эти вопросы, в которых ответ укрылся, как косточка в вишне. Ничего нового для него в них не было, ведь генерал за всю свою жизнь столько раз задавал себе подобные вопросы, столько разгрыз косточек — с аппетитом или с горьким вкусом во рту. Он вздрогнул от мысли, которая пришла ему в голову: ведь если бы ему не удалось совершить что-то, что превышало его опыт и способности, возможно, сейчас он был бы лучше, возможно, хотя бы на мгновение вернулся в свою юность. Но генерал тут же рассердился на себя. «Сказки все это, суеверие и глупость. Нет уже молодости, нет и не будет. А ведь я остался самим собой, тем же, чем был раньше, у меня все та же память, то же самое тело».
Но он знал, что тело уже другое, да и память раньше была получше. То же самое? А старость?
Генерал отогнал от себя эти мысли. Он снял с вешалки походную фуражку и куртку и начал одеваться, чувствуя, что все присутствующие, солдаты и офицеры, с интересом смотрят на него, мысленно спрашивая себя, куда генерал хочет идти и что все это значит.
— Дежурный, — сказал генерал, — пусть пилот приготовит машину.
— Слушаюсь.
— Мы полетаем над городом, — объяснил он, чтобы все знали его планы. — Вертолет готов?
— Готов.
— Я полечу один. Во время моего отсутствия меня будет замещать полковник. Где он?
— В соседней комнате, — доложил дежурный офицер.
— Объясните это полковнику, — сказал генерал как-то не по-военному. Потом повернулся и вышел из комнаты.
Жители этих домов ждали своей очереди в нервном напряжении. Они знали, что пока, к счастью, смерть еще не стоит у порога, но чем дольше ничего не происходило, тем сильнее им хотелось уйти отсюда, спасти от опасности своих близких. Жаль было только имущества, которое могло погибнуть. Поэтому и смешивались в них надежда и тревога, плач и радость.
— Пан офицер, — спрашивала старая женщина, — как же это так — все бросить и уехать? А дом?
— Ничего с ним не случится. Милиция будет охранять.
— А разве это поможет?
— Так вы же сами закрыли квартиру.
— Да. Но они знают разные штучки, каждый замок сумеют открыть…
— Но ведь милиция двери заклеит, опечатает. Они не осмелятся.
— А кто их знает, этих людей, — ворчала старуха, в основном обращаясь к себе.