— Чего надо? — рявкнул он. — А, это ты, Янек. Что случилось, дружище, если ты меня поднимаешь ночью?
— У меня для пана редактора письмо от главного. Он мне велел вас из-под земли достать, вот я с девяти здесь под дверями и караулю. Соседка мне сказала, что вы не выходили, ну я и начал ломиться, — оправдывался Янек, видя хмурое лицо Валицкого.
— Заходи, — Стефан отступил в глубь комнаты и из лежащего на столе бумажника высыпал мелкие монеты, — бери пять злотых и беги. — И он слегка подтолкнул мальчика в спину.
«Чего этот старикашка опять от меня хочет?» Валицкий сел на кровать и, широко зевая, разорвал конверт. По мере чтения сонливость проходила, как будто ему на голову начала падать размеренная, но все более холодная струя воды.
«Я разговаривал в воеводском комитете с секретарем по пропаганде об анонимках из Злочева, — писал главный своим старательным мелким почерком. — Они тоже кое-что получили, и таких бумажек у них значительно больше. Со вчерашнего дня там сидит шеф воеводского партийного контроля Юзаля. Ему должны позвонить, чтобы Вы могли свободно поговорить обо всем этом деле. Вы найдете его в гостинице, но спешить с разговором некуда. По-моему, лучше сначала самому разобраться в обстановке. Еще раз желаю вам успеха, ведь это Ваша первая серьезная работа для нашей газеты, — помните об этом».
Машина выехала на открытое пространство. Отсюда уже видны были первые строения Злочева: шпили костелов, несколько заводских труб, крыши, крытые красной черепицей или выделяющиеся черными прямоугольниками толя, бетонные ажурные ограды. Вся эта хаотичная застройка предместья не имела какого-либо порядка и симметрии, а улицы, как бы случайно сюда забредая, выходили прямо в поле.
С правой стороны из-за поворота выглянул тяжело посапывающий паровоз узкоколейки, тянущий два пассажирских вагона. Клубы густого черного дыма укладывались, как длинная грива, над этим миниатюрным поездом, случайно попавшим сюда из прошлого века.
«Экспресс „Ориент“, — сказал сам себе Валицкий громко и рассмеялся, — будто фильм смотришь. Честное слово, уж больно забавно начинается моя поездка».
Через минуту он уже въезжал на главную улицу городка. Движение в эту пору тут было довольно оживленным. Его раздражали ротозеи-возчики, прохожие, невнимательно, в любом месте переходящие улицу, полное отсутствие дисциплины и темпа, к которому он привык в большом городе. Поэтому Стефан ехал медленно и осторожно. Он упрямо искал центральную площадь и гостиницу вместо того, чтобы остановиться у тротуара и спросить, куда ехать, у первого же встречного. Вскоре он действительно заметил длинную цветную вывеску с надписью: «Ресторан при гостинице».
— Я послал телеграмму, моя фамилия — Валицкий, Стефан Валицкий из «Газеты работничей», — представился он администратору.
— Вам повезло. Иначе я должна была бы вас послать на частную квартиру.
— Что, у вас нет свободных номеров?
— Нечему удивляться. Мало ли здесь разных людей болтается по командировкам. Кроме того, у нас съезд районной кооперации. Наши заняли первое место в стране. Можно себе представить, что сегодня вечером будет в ресторане, — добавила она уже без всякой связи с его вопросом, давая выход своей жажде посплетничать.
— Хорошо же я попал, — жалобно вздохнул Валицкий.
— Пускай уж пан редактор не притворяется. Вы, наверное, и приехали для того, чтобы о них написать.
— Может быть, — усмехнулся он, — но начну я все-таки с гостиницы. Конечно, если мне здесь что-нибудь не понравится. — И он отошел, оставив женщину, которая с немым удивлением смотрела ему вслед. Однако на лестнице Валицкий остановился: — А пан Юзаля в каком номере живет?
— В тринадцатом, — ответила та, не заглядывая в толстую книгу.
— Ему повезло, — рассмеялся Валицкий.
«Видимо, товарищ Юзаля не такой уж суеверный, — думал он, поднимаясь по крутой деревянной лестнице, — интересно, какой он вообще».
«По правде говоря, — думал Юзаля, — не по душе мне это дело. Уверен, что Михал Горчин — хороший парень, полон благих намерений и верен партии. Горячая голова, это факт. Но ведь такие-то и нужны партии, а не холодные, расчетливые люди. Только таким, как Михал, в жизни труднее всего. И с такими, как он, тоже нелегко».
Юзаля осмотрел почти пустое в это время кафе. Пробежал взглядом по стене, выложенной каким-то голубым блестящим материалом, потом минуту всматривался в тихую жизнь за венецианским окном, прикрытым пожелтевшей занавеской. Под окном сидели, наклонившись друг к другу, две девушки, и о чем-то шептались. Еще какое-то время он наблюдал за мужчиной, склонившимся над внутренностями разобранной музыкальной машины, и снова вернулся к разложенной на столике газете. Однако ему не читалось.
Когда позавчера в его кабинет вошел заведующий секретариатом первого, он сразу почувствовал, что готовится какое-то дело, которым снова он, председатель воеводской комиссии партийного контроля, должен будет обязательно заняться.
— Что там опять, Владек? — спросил он заведующего.
— Первый хочет с вами разговаривать, товарищ председатель.
— Не знаешь о чем? Ну, не будь уж таким скромным и не делай вид, будто ты не знаешь, что происходит у нас в воеводском комитете, — улыбнулся Юзаля. — Ты бы мог позвонить, со мной нечего нянчиться.
— У него сидит какая-то баба, уже третий день к нему рвется. Я старику не завидую. Представьте себе, приехала прямо в воеводство насчет квартиры. И хочет разговаривать только с первым секретарем.
— А куда она должна была ехать, к господу богу? Если эти растяпы в районе не могут разобраться, то она вынуждена приезжать со своими делами сюда. Ты живешь с родителями в трех комнатах и не знаешь, что такое, когда нет крыши над головой. Но если бы те…
— Да бросьте вы, товарищ Юзаля, — прервал его заведующий с возмущением. — Что это вы ни с того ни с сего начинаете повышать мой политический уровень?
— Потому что ты молодой еще и глупый, хоть и магистр, — улыбнулся Юзаля. — Ну, товарищ Владек, только не дуться! — Он встал из-за письменного стола и дружески похлопал молодого человека по плечу.
— Пошли, пофлиртуем немножко с твоей симпатией в секретариате. Как там ее зовут? Зося, кажется?
— Какая там симпатия, — надул тот с презрением губы, — у меня других дел полно.
— Э, рассказывай. — Непонятно почему у Юзали поднялось настроение. — Нет более важного дела, чем любовь. Вот что самое главное. Я бы тебе кое-что мог рассказать но этому поводу. Да, братец, любовь. Политика — это работа, а жизнь, чтобы она имела смысл, состоит из двух вещей: из работы, понимаешь, такой честной работы, которая человеку дает настоящее удовлетворение, и любви. Если уж не к женщине, то к голубям, или почтовым маркам, или к футболу.
— Я где-то это читал, — пробурчал уже совсем насупившийся заведующий секретариатом. — Что вы сегодня на меня напали, товарищ председатель?
— Уж ты сразу — напали, — возразил Юзаля. — Однако ловко ты меня поддел. «Где-то читал». Ну ладно, видимо, не таким уж глупым человеком это написано! — Он засмеялся.
Еще какое-то время он дружески подтрунивал над заведующим секретариатом, но вскоре женщина в платке открыла дверь, без конца повторяя слова благодарности, и позволила Юзале войти в кабинет первого секретаря.
Секретарь не торопясь излагал суть дела. Юзаля сидел, глядя в окно, метрах в ста от которого сооружали четырнадцатиэтажное здание, и спокойно курил сигарету. На какой-то момент он оживился, когда секретарша принесла кофе.
— Что это ты меня с такими почестями принимаешь?
— Оставь, — у первого не было желания шутить, — беспокоит меня злочевское дело. Я знаком с Горчиным давно и знаю, что он честный человек. Но понимаешь, люди меняются, иногда к лучшему, другой раз к худшему. Я не подозрителен, но… — он развел руками, — все возможно.
— Я пошлю туда кого-нибудь из своих людей, ты дай мне все эти письма. О, вижу, их много собралось.
— Что-то в них есть, вызывающее тревогу. — Первый какое-то мгновение колебался, как если бы ему трудно было не только выразить смысл того, что он сказал, но даже уловить его в своем воображении. — Ты помнишь, как он туда поехал два года назад? Сколько было протестов из Злочева, как там его хотели съесть! Но это было другое. Он тогда был совершенно прав. Теперь все выглядит иначе. Я еще с ним по-настоящему не разговаривал. Всего несколько слов. Он был страшно смущен, а потом так неумело изображал удивление, что я его оставил в покое. Мне не хотелось говорить без конкретных фактов.
— Хорошо, мы проверим все обвинения.
— Нет, Стах, — улыбнулся первый, — я говорю о другом. Нужно, чтобы ты это сделал сам. Чтобы поехал на место, посидел там несколько дней и пришел бы ко мне сказать правду.
— Правду? — На какое-то мгновение Юзаля задумался, потом встал и подошел к окну. Его не стесняло красноречивое молчание секретаря, потому что они были друзьями уже двадцать лет. — Хорошо сказано, но какая она, эта злочевская правда?
— Правда одна, независимо от уровня, — сказал с легкой улыбкой секретарь, но взгляд у него был внимательный, как будто бы он держал наготове еще более неоспоримые аргументы, — так, во всяком случае, меня учили в школе.
— Я не знаю, хорошо ли ты делаешь, посылая туда именно меня. Мне страшно не хочется заниматься этим делом. Я, наверное, старею. — Он беспомощно развел руками. — Я уже старый человек, и ты должен меня послать на пенсию. На персональную.
Неожиданно глаза Юзали вспыхнули живой, почти юношеской улыбкой, которую секретарь сразу же заметил и радостно хлопнул его по плечу:
— Мы еще с тобой много лет повоюем, старичок. А если я еще раз услышу такой разговор, то вызову тебя на бюро и мы тебе всыплем по первое число.
— Так или иначе, а я иногда чувствую себя порядочно измотанным, — добавил уже серьезно Юзаля.
— Вот поэтому такой выезд в район тебе только поможет. Возьми мою «Волгу», она мне будет не нужна, потому что я завтра весь день должен сидеть над бумагами.