— Гражданин командор! — Сломка и Линецкий произнесли эти слова почти одновременно.
По интонации произнесенных слов, по блеску усталых, покрасневших от морской воды и недосыпания глаз командор Скочек все понял, а в глубине души он даже гордился своими молодыми коллегами. Командор знал, что, пока работает хоть одна турбина, моряки не позволят, чтобы их боевой корабль тащился за буксиром, как безвольный теленок.
— Понимаю. Но ведь связи с берегом у вас нет?
— Разрешите доложить, гражданин командор, связь будет.
Подпоручик Сломка сказал это так решительно, что даже Линецкий посмотрел на него с удивлением, а что уж говорить о командоре Скочеке, который к молоденькому замкомандира относился несколько скептически из-за его, как он любил говорить, «профессорских» замашек. «Вот так профессор, смотрите, как вырос, не ожидал, не ожидал!» — подумал он.
Подпоручик Сломка, на которого так неожиданно свалились обязанности командира корабля, считал делом чести справиться с ними как можно лучше. В течение всего лишь нескольких часов, в отсутствие Соляка, этот молоденький и, казалось, по-девичьи робкий офицер вдруг словно возмужал, стал более решительным и твердым. К тому же он заметил, что его близкие друзья — Линецкий и хорунжий Болек Кактус, которые раньше не могли пропустить случая, если, конечно, были с ним один на один, чтобы не прокомментировать его указаний или даже посмеяться над ними, — теперь принимали их по-уставному, как от Соляка. Даже боцман Стрыяк старался своей огромной фигуре придать в разговоре со Сломкой уставной вид, как это он делал в присутствии командира. Не мог также Сломка не заметить, с какой серьезностью к нему относится командир дивизиона. Это начинал действовать определенный уставом военный порядок, по которому всегда и везде командир не только имеет самые большие права, но и несет полную ответственность за все, что происходит на корабле. Один только боцман Домбек не должен был менять своего отношения — он, как всегда, был спокоен, серьезен, готов к любой работе, если нужно, помогал добрым советом. Вот в таком составе они и сидели утром, после отъезда командора Скочека, в каюте замкомандира и решали, с чего начать, чтобы как можно скорее подготовить «Морус» к выходу в море. Горячились, перебивали друг друга и в конце концов сошлись на одном: связь!
— Пока Болек не наладит связь, и думать нечего о выходе в море.
— Это ясно, но я не могу гарантировать, что сделаю ее через час или два: все промокло, сгорело, нужно менять целые блоки.
— Но хотя бы запасные у тебя есть?
— Есть.
— Ну так в чем проблема? — горячился Линецкий. — Пойдем посмотрим.
— Мы сами только и делаем, что смотрим, даже глаза на лоб лезут, — обиделся Кактус, ревниво относящийся к своему радиохозяйству.
— Успокойтесь, успокойтесь. Командор Скочек дал понять, что, если нам удастся наладить связь, мы сможем идти на базу своим ходом. Впрочем, еще неизвестно, разрешит ли нам это сделать комиссия, которая вот-вот должна прийти на корабль.
— Комиссия, какая еще комиссия? У нас столько работы, только успевай поворачиваться, а тут придут какие-то люди и будут у тебя под ногами болтаться… — распетушился Стрыяк.
Сломка не дал ему закончить:
— Хорошо, хорошо, гражданин боцман. Мы тут ничего изменить не можем. Придет комиссия, и у меня к вам просьба, товарищи, чтобы на корабле был полный порядок. Делаем так. Болек Кактус любой ценой налаживает связь. Поручик Линецкий ему поможет. Хорошо, Славек?
— Если Болек не будет говорить, что я отнимаю его хлеб…
— Перестань болтать глупости, — махнул рукой Кактус.
— А ты, Леня, знаешь, что надо делать?
— Так точно, пан поручик.
— Кто очень устал, пусть пару минут вздремнет — и за работу. Командир нам не простит, если мы допустим, что нашего «Моруса» поведут на буксире…
Комиссия из трех человек появилась на корабле вскоре после церемонии поднятия флага. Возглавлял ее высокий, худой, с небольшой лысиной командор-подпоручик Полецкий из штаба, а кроме него в состав комиссии входили командор-подпоручик Зярно из политуправления флота и командор-подпоручик инженер Дрозд из технического управления. Как велит морской обычай, подпоручик Сломка встретил высших офицеров у трапа и доложил председателю о том, чем занимается команда. Полецкий поздоровался с ним, кисло улыбнулся и, как холодной водой, окатил молодого офицера вопросом:
— Так вы еще, оказывается, на воде держитесь? Ну-ну.
Порозовев, Сломка и не подумал принять вопрос командора за шутку. Лихо поднес пальцы к фуражке и, как на параде, без запинки доложил:
— Гражданин командор, докладываю, что ракетный корабль «Морус» готов к выходу в море и к выполнению поставленных перед ним задач.
— Вы так считаете? — Скептическая усмешка не сходила с лица командора.
— Так точно, гражданин командор, я так считаю.
— Ну хорошо, хорошо, сейчас мы в этом убедимся. Во всяком случае, то, что я вижу на палубе, говорит о том, что корабль к выходу в море не готов: релинги сорваны, мачты погнуты, беспорядок…
— Разрешите доложить, гражданин командор, мы заканчиваем приборку, устраняем повреждения, а машины, вооружение и все основные механизмы работают четко.
— Ну в этом мы еще должны убедиться. Ведите нас, поручик, в каюту командира.
Сломка буквально спорхнул по внутреннему трапу, и прежде чем ботинки председателя комиссии, осторожно ступающие по ступенькам, коснулись трапа, он успел еще всунуть голову в радиорубку, где Линецкий, Кактус и мат Татецкий делали все, чтобы установить связь с оперативным дежурным. Сломка вздохнул с облегчением: успели. Радиорубка, хотя в ней еще пахло дымом и гарью, радовала глаз обычным миганием контрольных ламп. Сломка закрыл дверь радиорубки и, встав так, чтобы пропустить членов комиссии, сделал приглашающий жест рукой:
— Прошу, гражданин командор, вот каюта командира корабля.
— Тесновато здесь у вас, — ни с того ни с сего сказал командор.
— Мы привыкли, не жалуемся! — не собирался дипломатничать Сломка.
Оба других члена комиссии осматривали все вокруг, довольно дружелюбно улыбаясь, но пока не проронили ни слова. Разделись, повесили шинели. Сломка стоял в дверях, ожидая вопросов и приказаний. Главное, чтобы командор разрешил им выйти в море. Но похоже, что это штабная крыса. «Почему он с самого начала так настроился против «Моруса»? Может, я ему не так, как требуется, доложил? Но ведь я сделал это точно так, как делает Соляк. Нужно быть начеку. «Вы еще, оказывается, держитесь на воде?» Был бы с нами вчера, тогда смог бы оценить «Морус». Ох, только бы он согласился, а то стыдобища будет с этим буксиром — на весь флот нас расславят, а Соляк мне до конца жизни этого не простит. Как бы его умилостивить? Руки потирает, наверное, ему холодно».
— Простите, гражданин командор, если разрешите, можно предложить по чашечке кофе? Холодно сегодня…
Командор скривился, словно съел лимон:
— Везде кофе да кофе, даже из военного корабля кафе сделали.
Тут вмешался командор Зярно, молодо выглядевший, улыбающийся блондин:
— А чайку, товарищ поручик, кок не найдет? Гражданин командор Полецкий выпьет чаю, а мы с инженером согласимся на кофе, правда, товарищ Дрозд?
Коротко подстриженный, с красным лицом, коренастый, смуглый инженер улыбнулся и кивнул головой.
— Так чаю можно, гражданин командор? — спросил Сломка Полецкого.
— Хорошо, можно чаю, но только без лимона.
— Слушаюсь, без лимона.
— И сразу же, поручик, прикажите нам принести всю корабельную документацию, ну, скажем, для начала боевой распорядок, судовой журнал, книгу учета аварий. Рапорт о чрезвычайном происшествии на корабле готов?
— Так точно!
— И его нам дайте.
— Знаете, товарищ Сломка, закажите, пожалуй, еще один кофе и пригласите сюда секретаря парторганизации. Кто здесь у вас секретарь?
— Боцман Домбек, командир машинного отделения. Но он тоже пьет только чай.
— Знает, что делает, — впервые попытался улыбнуться Полецкий.
— Так, может, заодно пригласим командира БЧ-6, поручика Линецкого? — предложил инженер.
— Хорошо, — согласился Полецкий, — все равно придется со всеми говорить, а потом осмотрим корабль и побеседуем с командой.
Инженер Дрозд в сопровождении Линецкого исследовал механизмы, несколько раз проверил работу турбин. Командор Зярно, как и полагается политотдельцу, ходил по кораблю, чаще всего вместе с секретарем парторганизации, и беседовал с людьми. Он выслушивал сетования председателя корабельного кружка Социалистического союза военной молодежи старшего матроса Шаруги на то, что в связи со вчерашним штормом и с теми событиями, которые произошли на корабле, у них мало шансов получить звание «команды социалистической службы», интересовался, кто, когда был в отпуске, как часто матросы ходят в увольнение, что делают в свободное время, какие книги больше читают, как тут их кормят, какие вести получают из дома, что собираются делать те, которые над койками пишут на бумажках, сколько дней им осталось до демобилизации. Потом он сел в машину и поехал в больницу, так как ему доложили, что туда приехал капитан Сова вместе с женой Соляка. В то же время командор Полецкий после подробного осмотра корабельных помещений уже несколько часов корпел над документами и бисерным почерком что-то без конца писал в толстой, прошнурованной тетради. Иногда он вызывал Сломку и задавал ему серию различных вопросов. Только по этим вопросам подпоручик мог представить себе, что думает председатель комиссии об их вчерашнем рейсе, потому что командор не спешил высказывать своего мнения. А командор спрашивал главным образом о наблюдениях над состоянием моря, о маневрах, об изменениях скорости хода корабля, о том, какая была связь, о донесениях, которые передавались оперативному дежурному, и его приказах. В это время команда делала все, чтобы привести «Морус» в более или менее приличное состояние: натянули релинги, на главном командном пункте временно вставили стекла, которые из только ему одному известного места на корабле вытащил боцман Стрыяк, запускали механизмы, чистили и проверяли вооружение. Вахтенная служба тщательно готовила прогнозы погоды на сегодня и на завтра; они были благоприятными, главное, согласилась бы комиссия. Линецкий «обрабатывал» командора Дрозда, который, будучи доволен состоянием механизмов, не имел ничего против самостоятельного выхода в море «Моруса». Сломка тоже не выдержал и, воспользовавшись моментом, прямо спросил командора Полецкого: