Зак указывает на себя, мол, кто, я? Я киваю – да, ты, придурок, иди уже сюда. Так он и делает.
– Хочешь посмотреть, что там происходит? – Я двигаюсь в главную комнату позади нас, где уже начинает играть какая-то группа.
Он выпускает воздух, словно удерживал его большую часть ночи, и кивает.
В главной комнате шумно. Толпа становится гуще. Воздух спертый, воняет потом и несвежим пивом. Странно, но мне почти нравится. Это напоминает о чем-то безопасном, о времени, когда Джордан был рядом. Люси начала играть в своей первой группе, когда мы все были в восьмом классе, когда брат был моим вторым мозгом – моим близнецом, – и мы вдвоем ходили на ее концерты, удивляясь, что наша подруга выступает в обстановке, которая так сильно отличается от школьного зала. Я знаю, что брату нравилось туда ходить, он хотел играть на гитаре с настоящей группой, а не только с джаз-бандом в школе.
Но наши родители и слышать об этом не желали. Они думали, что это отвлечет брата от конечной цели, в чем бы та ни заключалась. Это было до того, как начались старшие классы, до того, как между мной и Джорданом возникло напряжение, прежде чем мне стало совершенно очевидно, что наши родители больше меня не замечают. Прежде чем я поняла, что брат меня затмил.
Несмотря на то что я понятия не имею, куда мы с Заком направляемся, приятно оказаться вне той комнаты. Я больше не могу находиться в тесных пространствах.
Веду нас в толпу. Еще одна вещь, которую я терпеть не могу. Да, со мной отлично было бы ходить на свидания.
Это место гораздо более напыщенное, чем те, где играла прежняя группа Люси, – в основном то были кофейни и склады, где публика состояла из меня, Хим и нескольких наших друзей. Я впервые прихожу на концерт Люси со времен смерти Джордана.
Чувствую на затылке горячее дыхание и едва не выпрыгиваю из кожи, прежде чем понимаю, что это Зак – ну конечно, это Зак.
Мне нужно расслабиться.
– Куда мы идем? – Он позади меня, так близко, что, если я обернусь, мой нос коснется его рта. Я игнорирую Зака и продолжаю идти, пока не нахожу стену, самую дальнюю от толпы и сцены. Он стоит в нескольких футах от меня, глубоко сунув руки в карманы. Зак такой робкий, что меня охватывает внезапное желание ударить его, просто увидеть, на что это похоже. Просто посмотреть, как он отреагирует.
Люси дурочка, раз считает, что для меня было бы хорошо связаться с ним. Да с кем бы то ни было.
Я полностью и бесповоротно сокрушена. Иногда мне кажется, что в тот день в репетиционной я родилась заново, а прежнюю меня убили вместе со всеми, заменили новым человеком, злым, напуганным и сломленным.
– Итак? Что мы здесь делаем? – растерянно спрашивает Зак, наверное, удивляясь, почему последовал за сумасшедшей в темный угол. Я не знаю, что ему сказать. Что стены безопаснее пустого пространства? Что это мое первое появление на публике за почти год, вне школы и репетиций? Что когда я смотрю на него, то хочу вещи, которые, как мне кажется, больше не для меня?
– Мы ходили на все концерты Люси. – Я делаю паузу. Вдыхаю. Прикидываю, хочу ли продолжить. И вдруг решаюсь. – Я и Джордан. Ему всегда это нравилось. Он всей душой поддерживал Люси. И любил музыку.
Когда я произношу имя своего брата, мне хочется выхватить его из воздуха и засунуть обратно в рот. Я никогда не говорю о Джордане. Я не упоминала его имя несколько месяцев. После стрельбы стервятники из прессы отобрали у нас все что смогли – наши истории, историю Джордана, его школьные фотографии, – но некоторые вещи невозможно забрать. Они не смогли отнять мои воспоминания. Мои воспоминания, как на наш день рождения в четвертом классе родители подарили нам рации и я заставила брата держать свою под подушкой на случай, если я проснусь среди ночи и чего-то испугаюсь. Как летом мы успели поймать за кулисами Джека Уайта[5], любимого гитариста Джордана, и сфотографироваться с ним. Какое выражение появлялось на лице Джордана, когда он играл на гитаре с закрытыми глазами.
Они все еще иногда звонят – репортеры, чтобы попросить нас прокомментировать другие школьные перестрелки, как будто мы стали какими-то экспертами.
Мои пальцы начинают пульсировать, и я понимаю, что ремешок кошелька крепко обвился вокруг них. Отпускаю его, и кровь приливает так быстро, что больно.
– Твой брат ходил на концерты Люси? – голос Зака настолько тихий, что мне приходится наклониться к нему, чтобы услышать. Он говорит так, будто пытается успокоить испуганное, сердитое животное.
– Ага, – киваю я. – Не знаю, зачем я это сказала. Вроде бы уместно? – Я издаю смешок, притворяюсь, что эта тема не потрясает меня до глубины души. Притворяюсь, что мне все равно. – Без разницы. Хочешь выпить?
Зак колеблется, будто хочет сказать что-то еще, но, очевидно, он не так глуп, как большинство людей, потому что в итоге просто кивает в знак согласия.
Когда мы перемещаемся в основную зону, я впервые обращаю внимание на музыкантов на сцене. К счастью, это не новая группа Люси, потому что они действительно, действительно ужасны.
– Кто это, черт возьми? – кричу я Заку.
– Понятия не имею. – Его губы касаются моего уха. Теплые. Мягкие.
– Они отстой. – Позволяю себе крошечную улыбку. Первую за вечер.
Он улыбается, как будто я вручила ему Нобелевскую премию мира. Ничего себе. Парню бы поучиться управлять своими эмоциями.
Я замечаю Хим, она возле бара и отчаянно машет мне рукой.
– Э… ты знаешь ту девушку? – Зак указывает на Хим, которая, если честно, прямо сейчас смахивает на сумасшедшую. Она как та Илана из «Брод-Сити»[6] – широченная улыбка и пушистые волосы. С ней всегда так на концертах Люси. В прошлом году Хим так переволновалась, что ее буквально стошнило в стакан воды посреди кафе. Получилось очень неловко и совсем не круто.
– К сожалению, – кричу я в ответ, а затем морщусь. Мне действительно нужно перестать так паршиво относиться к Хим, но иногда это сложно. Прежде мы были близки. Творили всякую дичь, а Люси и Джордан ворчали на нас и приводили в чувство. Сейчас бывают моменты, когда я едва могу ее видеть, когда лишь одно присутствие Хим ощущается как тяжелый груз на плечах, который никак не исчезнет. Она словно ходячее напоминание обо всем, чем я была раньше.
Когда мы добираемся до нее, Хим обнимает меня, подпитывая мои угрызения совести.
– Мэй! Тоже пришла посмотреть, как Люси играет? Ты так давно не ходила на ее концерты. – Она осекается. – Не то чтобы я не понимаю почему, ведь разумеется, я понимаю почему. – Ее щеки становятся ярко-красными. – В смысле, так приятно тебя видеть. Вот что я хотела сказать.
Прежде чем она успевает продолжить, а я знаю, что продолжит непременно, вмешивается Зак. Слава богу.
– Привет. – Он обходит меня. – Ты подруга Мэй?
Глаза Хим загораются. Она мгновенно перестраивается.
– Да… и Люси тоже. Кто ты? – Хим смотрит на меня, мол, а что ты делаешь с этим странным милым парнем, которого я никогда не встречала? Это раздражает, но также имеет смысл, ведь за последние годы я новыми друзьями не обзаводилась. Не то чтобы Зак мой друг, конечно.
Теперь у Зака вспыхивают щеки.
– Привет. Я Зак. Кажется, я видел тебя в школе. Я здесь, потому что Конор… солист… мой лучший друг? – Звучит как вопрос, а не утверждение.
– О-о, круто. Я слышала, он потрясающий.
– Да, он ничего, – пожимает плечами Зак.
Хим кладет ладонь ему на руку. Та четко очерченная, мужская и совсем не такая, как у меня, Люси или Хим.
Ком встает у меня в горле, хотя это глупо. Мне плевать на этого парня. Пусть Хим его забирает. Пусть убегут, поженятся и заведут кучу глупых милых детей…
– Мэй, – Хим машет рукой перед моим лицом. – Ты меня слышишь?
– А?
– Что ты хочешь выпить? – Она показывает на бар.
– Ой. Да. Имбирный эль или что-то в таком роде. Спасибо.
Хим показывает мне большой палец и уходит. Мне действительно нужно стараться нормально вести себя с ней.
Здесь так громко. Комната маленькая, и с каждой новой пронзительной нотой группа грозит меня оглушить.
Они ужасны. Тут не может быть двух мнений.
Становится очень темно, и толпа с каждой секундой увеличивается. Люди начинают давить на меня. Когда один особенно агрессивный парень проталкивается мимо, меня вдавливает в бар. Сердце стучит в ушах, забивая прочие звуки в комнате. Лезть сюда, в это море тел, было ужасной идеей. Но оставаться дома среди тех писем, которые я не могу открыть и не могу уничтожить, ничем не лучше.
Я медленно вдыхаю, выдыхаю, но это не помогает. У меня начинает кружиться голова. Зрение размывается. Я в ловушке в гуще всех этих людей. Нет выхода. Здесь небезопасно, дома небезопасно – везде, куда бы я ни пошла, это ощущение следует за мной, словно тень того дня.
Дрожащими руками лезу в сумку, чтобы найти свой телефон.
Мне нужно написать Люси. Попросить ее: пожалуйста, пожалуйста, иди сюда и спаси меня.
Я не могу найти сотовый. Его нет в моей сумке. Где же он? Дыши, Мэй. Я отбрасываю волосы с лица, но половина из них приклеивается ко лбу, влажному и липкому.
Я потею. Я в ловушке, и я потею.
Зажмуриваю глаза, чтобы отгородиться от всего этого – шума и людей, – но вместо этого появляется лицо Джордана, как будто оно нарисовано на моих веках. Сначала он улыбается мне, этой легкой улыбкой, которая так похожа на мою, и я хочу запрыгнуть в кадр, чтобы удержать его еще раз. Но когда продолжаю жмуриться, картина плывет, голова Джордана взрывается, улыбка исчезает с его лица, а затем я чувствую, что падаю.
Глава 20Зак
Я стою рядом с Мэй, ожидая, когда ее энергичная подруга вернется, и изо всех сил стараюсь не раздражаться на парня справа, который наталкивается на меня каждые пять секунд.
Больше всего на концертах Конора – кроме Мэтта, разумеется, – я ненавижу это полное отсутствие личного пространства.