– Да. Прости. Я… – Он замолкает и качает головой. – Это потрясающее место.
Я пожимаю плечами.
– Ага. – Ну да, мило, но чего он так взволнован, в конце концов, это чертов книжный магазин, а не Большой каньон или какое-то чудо света.
Я следую за ним мимо полок. Он проводит пальцами по корешкам некоторых книг, словно желая убедиться, что они настоящие. Для меня это просто старые и пыльные тома. Я никогда не была большой любительницей книг. «Искусство войны» – первая книга, которую я прочла вне школьной программы за последние годы. А вот Джордан обожал истории. Когда мы были маленькими, он пытался заинтересовать меня тем, что сам читал, но всегда настолько опережал меня по уровню знаний, что я за ним не поспевала.
Я наконец-то догнала брата в седьмом классе, когда он попытался открыть запрещенный книжный клуб и хотел, чтобы мы с Люси присоединились. На летних каникулах. Когда нам было по тринадцать. Он хотел, чтобы первая книга, которую мы прочитали, была «Голый завтрак» Уильяма С. Берроуза[7]. Я недвусмысленно сказала ему отвалить.
– Хочешь подняться? – Зак указывает на табличку в дальнем углу, там лестница на второй этаж.
Я киваю.
Чем дальше мы продвигаемся в магазин, тем больше растет глупый комок в моем горле, и наконец я чувствую, что голос не может его обогнуть.
Та паника, которая рассеялась, когда мы покинули бар, вернулась и маячит на периферии моего разума. Я сжимаю ремень сумки в кулаке, и он глубоко врезается в ладонь. Я не знаю, что здесь делаю.
Лучше бы я осталась дома. Вот бы вернуть прошлое лето: я одна, сижу в комнате, заглушаю мысли гулом телевизора и возвращаюсь к реальности только тогда, когда приходит Люси и мы планируем очередную атаку на дом Мишель Теллер. Только тогда я оживала. Мы по-своему сражались с тем, что произошло. Две девушки против всего мира. Я не заглядывала в будущее, просто не хотела. Все мое существование было сосредоточено на тех моментах. Я не заслуживала будущего.
Теперь я в своем незаслуженном будущем, без Джордана, рядом с сыном Мишель Теллер.
Потерянная.
Дрожащей рукой сжимаю перила лестницы и иду на второй этаж за Заком, наблюдая, как его рубашка поднимается и опускается в такт дыханию.
Глава 22Зак
Когда мы добираемся до второго этажа, я понимаю, что если внизу было клево, то тут просто невероятно. Перед нами наклонная книжная полка, и кажется, будто книги вылетают из нее, точно чайки.
Выглядываю через перила вниз, на первый этаж. Он огромный.
Ряды и ряды книг, стопки виниловых альбомов, в которых копаются люди: это напоминает мне те далекие времена, когда отец был рядом – по-настоящему, – и по воскресеньям брал меня в Нортридж Молл, где я бродил по книжному магазину. Гвен была слишком маленькой, мама всегда работала даже тогда, поэтому на прогулки отправлялись только мы вдвоем, часами молча гуляли среди книг, затерявшись каждый в своем мире.
Одни из последних достойных воспоминаний об отце.
Прохожу через дверь в лабиринт книжных полок, а затем через удивительный маленький туннель, построенный из книг. Впереди еще одна дверь, и я уже собираюсь туда, когда кто-то хватает меня за руку. Я настолько погружен в свои мысли, что подпрыгиваю от удивления и едва не опрокидываю стопку книг.
Оборачиваюсь посмотреть, впечатлена ли Мэй так же, как я, но она совершенно белая – почти как в баре. А я, зануда, ничего и не заметил.
Отличная работа, Зак. Прекрасный способ показать девушке, что ты не придурок.
– У тебя все нормально? – Голос ломается на слове «нормально», выдавая мое беспокойство.
Она качает головой. Похоже, вот-вот заплачет. Ее лицо морщится, бравада, которая появилась, когда мы вышли из клуба, рассыпается.
– Дерьмо. Ты как? – Я пытаюсь понять, что делать.
Мэй тянет меня за рукав и указывает назад, к выходу. Ну разумеется, мы должны покинуть это маленькое, тесное пространство. Конечно. Я идиот.
Беру Мэй за руку, и ее тело немного выравнивается. Идем обратно через туннель и лабиринт и выходим в основную зону с ее открытыми пространствами и высокими потолками. Я веду Мэй в угол, подальше от других покупателей, и она, тяжело дыша, сползает по стене на пол.
Опускает голову между ног, опираясь локтями на бедра.
Ее спина часто колеблется, похоже, Мэй задыхается. Ей нужно успокоиться, или она потеряет сознание.
Я сижу рядом с ней в полной растерянности, прежде чем понимаю: делать хоть что-то – лучше, чем совсем ничего. Я притягиваю Мэй к себе и глажу по волосам, как Гвенни, когда та просыпается посреди ночи из-за кошмара.
Мы сидим так несколько минут в тишине, и дыхание Мэй замедляется. Прислоняюсь головой к стене и думаю, не я ли во всем виноват.
– Прости. – Ее глаза крепко зажмурены, а голос звучит тихо и хрипло. Большая часть волос упала вниз, словно занавес, но несколько прядей зацепились за ухо, поэтому я все еще вижу часть лица Мэй. Она выглядит такой юной. Слишком юной для всего того дерьма, через которое ей пришлось пройти.
– Я не знаю, что со мной не так. – Она жует нижнюю губу. – Просто… Не выношу маленькие пространства. Не знаю. Раньше такого не было, но теперь возникает ощущение… будто я в ловушке.
Я не знаю, что сказать. Помню, как дядя Конора, с которым тот был очень близок, разбился на мотоцикле, когда мы были маленькими, а я смог лишь пробормотать: «Мне так жаль, приятель». Пусто. Бессмысленно. Суть моей жизни.
Я прочищаю горло.
– Это потому что… потому что… – и замолкаю.
Она наклоняет голову.
– Да. В тот день… я просидела в кладовке целую вечность. Даже не знаю, сколько именно. Там было так тесно и темно, я слышала только шум и крики и была уверена, что в любую секунду дверь откроется… – ее голос срывается, и она замолкает, стиснув зубы.
Я крепко обнимаю ее за плечи. У меня нет слов, чтобы утешить Мэй. Я смотрю в основную часть магазина и думаю о том, что никогда не смогу простить маму за ее участие во всем этом. Никогда.
Глава 23Мэй
Я никогда не говорила об этом. Ни с терапевтом, к которому они заставили меня пойти, ни с Люси или ее бабулей, как бы те ни старались меня отогреть, и уж точно не с моими родителями. И все же, прямо сейчас, я не могу остановиться.
Молчание Зака странно затягивает, а его рука вокруг моих плеч словно вскрывает что-то в глубине моей груди.
Меня так давно не касались.
– Я спряталась там, знаешь. Бросила остальных, спряталась в кладовке и позволила всему случиться. Я бросила там своего брата, бросила его умирать.
Я полезла в ту кладовку в поисках дополнительной стойки, едва ковыряясь с похмелья после тусовки с Хим накануне, и вдруг услышала, как Дэвид вошел в комнату, услышала, как мистер Оппенгеймер сказал: «Эклс, ты же в другом классе», – а потом выстрел и крики. Столько криков. Я сунула голову между колен и осталась там, в кладовке. Закрыла руками уши и попыталась отгородиться от звуков из комнаты, криков, голоса мистера Оппенгеймера, умоляющего: «Остановись, пожалуйста, прекрати, убей лучше меня». Снова выстрелы.
А потом тишина.
Тишина была хуже всего. Громче всего, что ей предшествовало, она сдавливала все мое тело, как тиски.
Они нашли меня там несколько часов спустя, после того как большинство других учеников вывели из школы, после того как полицейские обнаружили Дэвида Эклса, который прятался в туалете на втором этаже. Трусу не хватило духу вынести себе мозги, как следовало бы.
Когда они нашли меня, я не смогла разогнуться, все мышцы будто окаменели.
Им пришлось забрать меня прямо так. Я держала глаза открытыми, пока меня несли через комнату, где лежали тела. Я знала, что мне нужно выжечь картину в своем мозгу, вырезать самым острым из возможных инструментов, чтобы та осталась со мной до конца моей жизни.
Я бросила их всех умирать.
– Ты же знаешь, что это не твоя вина, верно? – Голос Зака вырывает меня из мыслей, из речитатива, который начинается по ночам, когда я забываю оставить музыку включенной, когда тишина пробирается мне в голову. Джульетта Николс… Мэдисон Ким… Мистер Оппенгеймер… Маркус Нейлсон… Бритта Оливер… Майкл Грейвс… Джордан.
Когда я бодрее, то не позволяю большинству имен крутиться в голове. Нет. Я блокирую их изо всех тех немногих сил, что у меня остались.
– Нет, моя. – Сказать эти слова вслух – все равно что вырвать себе сердце и предложить его Заку, открыть ему мой самый главный секрет. – Это все моя вина.
Он обеспокоенно смотрит на меня.
– Чем я могу помочь?
Я качаю головой и горько смеюсь.
– Время назад отматывать умеешь? Нет? Тогда ничем. Никто ничего не может сделать.
– Слушай. Знаю, ситуации разные, но вот я долго позволял всем в школе винить меня в том, что моя мама взяла это дело, что мы с Гвен как-то ответственны за ее действия. Я позволил им убедить меня в этом. – Он откидывает голову назад к стене и закрывает глаза. Его длинные и черные ресницы точно маленькие бабочки опускаются на щеки и решают там обосноваться. Мое сердце замирает. Я смотрю в сторону, в магазин.
Пара людей идет в нашем направлении, спускаясь по лестнице. По идее я должна смутиться, что сижу здесь с потекшей тушью, но, как и в большинстве случаев за последний год, не могу набрать на это сил.
Я слушаю Зака, он пытается как-то меня утешить. Мило с его стороны, даже если и бесполезно. Последние несколько месяцев мало кто тратил на это время. Думаю, все просто устали беспокоиться о девушке, которая может ударить их по лицу при малейшем неверном движении.
– А сегодня вечером я решил, что с меня хватит, – продолжает Зак. – Мне надоело, что Мэтт заставляет меня чувствовать себя дерьмом. Постоянно тычет мне в лицо матерью, будто я взял то дело, будто я как-то могу на нее повлиять. Я пытался ее отговорить! – Его лицо становится красным. – Сказал ей, что это разрушит мою жизнь. Что если ей плевать на меня, пусть, по крайней мере, подумает о Гвенни, которая переходит в девятый класс… учится в совершенно новой школе. – Его руки сжимаются в кулаки. – Но матери все равно. Она не заботится о нас. Она думает только о себе. – Он глубоко вздыхает. – Прости. Я пытаюсь сказать, что наконец перестал винить себя. Кто виноват в том, что сделал этот кретин Дэвид Эклс? Что он полный псих? Уж явно не ты.