Я открываю рот сказать ему, что он не прав, что это моя вина. Я оставила там всех этих людей, включая своего брата-близнеца. Села в той кладовке, не в состоянии двигаться из-за похмелья, и позволила ему умереть. Но не успеваю произнести эти слова – огни магазина мерцают, а голос над головой сообщает нам, что заведение закрывается через десять минут.
Зак смотрит на часы.
– Ого. Уже десять. – Вскакивает на ноги и протягивает мне руку. Я неохотно беру ее, и он помогает мне подняться. – Наверное, концерт уже закончился. – Достает телефон из кармана джинсов и проверяет его. – Твою мать. Конор уехал без меня. – Зак проводит рукой по волосам. – Я застрял.
В глубине души мне хочется бросить его в книжном магазине. Он слишком глубоко забирается мне в душу. Хочется сбежать от него по лестнице, найти Люси и сделать вид, что ничего этого не было. Он докапывается до моего сердца, и я ненавижу его за это.
Очевидно, во мне осталось немного совести, потому что вместо этого я говорю, что позвоню Люси и спрошу, может ли она нас подвезти. Однако, откопав телефон, вижу, что и она уже ушла. Сообщаю новости Заку.
– Какие хорошие у нас друзья. – Я закатываю глаза. – Ну и ладно. Вызовем такси на мое имя. Плевать, если моим родителям придется оплачивать наше возвращение домой. Это меньшее, что они могут сделать.
Он нервничает.
– Ты уверена? Я не хочу доставлять тебе неприятности.
– Брось. Как будто им не наплевать. – Я уверена, они даже не знают, что впервые за несколько месяцев меня так поздно нет дома. Я уверена, что их самих нет дома – как им заметить мое отсутствие?
Ухмыляюсь при этой мысли и начинаю спускаться по лестнице. По мере того как я удаляюсь от Зака, броня, которую я отращивала весь прошлый год, облегает меня, будто знакомый доспех. Любые глупые чувства, что проснулись в этот вечер, рассеиваются с каждым моим шагом.
Когда мы спускаемся вниз, магазин пуст, а в окна я вижу, что идет дождь.
Глава 24Зак
Когда я добираюсь до выхода, Мэй уже ждет меня там и кивает в окно:
– Смотри.
Льет как из ведра. В Лос-Анджелесе мы так редко видим дождь, что это всегда неожиданность. Когда Гвен была маленькой и шел дождь, она выходила на улицу голой, в одних только резиновых сапогах, и прыгала во все найденные лужи. Затем возвращалась и оставляла грязные следы по всему дому. У мамы случался припадок, но как только она заканчивала прибираться за Гвен, обе в обнимку садились на диване и вместе пили горячий шоколад.
А теперь в это время мама все еще в офисе. Когда папа лишился места, ее рабочие часы все росли и росли, пока не стали всепоглощающими, пока не забрали даже выходные.
Пока не отняли ее у нас.
– Я вызвала такси, – говорит Мэй.
Подходит мужчина в толстых очках в черной оправе и с бейджиком.
– Привет, ребята. Извините, но мы закрываемся. – И направляется ко входной двери. – Если вы ждете машину, снаружи есть навес.
– Хорошо. Без проблем. Спасибо. – Я открываю дверь, и мы выходим на тротуар.
Мэй обхватывает себя руками.
– Брр, как здесь холодно. – Она дрожит в своей тонкой футболке. – Было так жарко, что я даже не удосужилась посмотреть прогноз погоды. – Мэй выглядит измотанной. Юной. Той, кем, видимо, была прежде – приветливой девушкой, а не сгустком кипящей ярости.
Это придает мне смелости, и я подхожу ближе и тянусь к ней, как недавно, в магазине.
– Прошу прощения? – отстраняется Мэй.
Торопливо опускаю руку. Как же паршиво я читаю сигналы.
– Извини. Я просто хотел… Тьфу, прости. Я подумал, может, если я обниму тебя, нам обоим будет теплее ждать машину? – У меня срывается голос. Говорю какую-то хрень. Что со мной не так? Почему я не могу вести себя как нормальный человек?
– Неужели? Ты решил, нам будет теплее? – Вроде бы Мэй уже не так злится, и я начинаю расслабляться. – В дальнейшем, неплохо бы спрашивать разрешения, прежде чем пытаться дотронуться до меня. До любой девушки. – Она искоса смотрит на меня и говорит: – Раньше, когда я была расстроена, это было одно, а сейчас совсем другое.
Я кусаю губу.
– Ты права. Прости. Я не… – Замолкаю. – Я обычно не пытаюсь дотронуться до случайных девушек…
– То есть теперь я еще и случайная?
– Нет! – «Заткнись, Зак». – Ты совсем не случайная. Как раз наоборот. Неслучайная. Есть такое слово?
Она трясет головой, словно старается не рассмеяться. Ну хоть для чего-то мой идиотизм пригодился. Я продолжаю:
– В любом случае ты сказала, что тебе холодно, и мне тоже холодно, а говорят, что, если собираешься вместе, так теплее. Я почти уверен, что видел передачу про это на историческом канале или где-то еще. Вот примерно так я и думал… Я не хотел вторгаться в твое личное пространство. Это совсем не круто. Прости.
– Ты уже это сказал.
Я краснею. Ненавижу свою светлую кожу и то, как она вспыхивает, точно мне об лицо помидор разбили.
– Прости. – Закатываю глаза. – Я имею в виду… прости. – Блин! Почему я не могу перестать это говорить?
Теперь Мэй уже откровенно смеется.
– Ну у тебя и бардак в голове.
Пожимаю плечами.
– Я не очень много общался последние несколько месяцев. Мои навыки заржавели.
Она снова смеется, а затем дрожит.
– Ладно. Хорошо. Без разницы. Тут очень холодно. Иди уже сюда с этой своей рукой.
Я киваю и пытаюсь скрыть гигантскую ухмылку, которая грозит вот-вот появиться на моем лице. Обнимаю Мэй за плечи и прижимаюсь к ней. Все мое тело вспыхивает, и мне уже совсем не холодно. Ничуточки.
Дождь льет еще сильнее, капли мерцают в уличных фонарях, когда падают на землю. Я наконец молчу. Мой мозг замкнуло, как только моя кожа соприкоснулась с кожей Мэй. Она тоже притихла, и, клянусь богом, я чувствую, как бьется ее сердце. Мэй поднимает лицо к ночному небу, ее глаза закрыты. Она такая красивая.
Делаю вдох и тянусь к ней. Я не пытаюсь поцеловать ее, просто хочу быть к ней ближе. Ее губы раздвигаются, а язык высовывается изо рта, чтобы поймать капли дождя. Она сегодня впервые спокойна. Я могу смотреть на нее вечно.
Момент прерывается вспышкой фар.
На обочине останавливается «Тойота», и одно из ее окон опускается.
– Ребята, вы ждете такси? Фамилия Макгинти? – спрашивает водитель.
– Да! – Мэй несется прочь. Я смотрю ей вслед, пытаясь взять себя в руки, и тоже иду к машине.
На следующее утро я просыпаюсь рано. Обычно по субботам я сплю, по крайней мере, до десяти, но сегодня утром все, что мне хочется, – это лежать здесь в постели и думать о прошлой ночи. Некоторые (а конкретно Конор) назвали бы это одержимостью, но я чувствую, что общение с Мэй что-то во мне изменило. Я так долго подавлял себя всеми возможными способами, позволяя таким людям, как Мэтт, управлять моим существованием.
Впервые за несколько месяцев я чувствую себя живым. У меня даже хватило смелости попросить у Мэй номер телефона, прежде чем такси высадило ее прошлой ночью, и теперь я слишком горжусь собой.
Беру сотовый с прикроватной тумбочки и вижу, что сейчас семь часов утра. Прежде чем начну сомневаться и решу, что еще практически полночь, я набираю короткое сообщение и нажимаю «отправить».
«Какие планы на день?»
Я отказываюсь думать, что Мэй не почувствовала прошлой ночью то же, что и я.
Мне все равно, если она думает, будто сломлена.
Я знаю, что это не так.
Глава 25Мэй
Я просыпаюсь на рассвете. Так теперь всегда. Мы со сном больше не в ладу.
Кошмары прошлой ночью были не такими яркими, как обычно, и без конкретики. Вместо этого они оставили после себя след – красный, красный и еще раз красный.
Цвета начинают исчезать, и в голову приходит первая за утро сознательная мысль: Джордану бы понравился Зак.
Я не знаю, откуда она взялась. Это глупо. Не только для меня, для Зака. Я могу сказать, что пока мы стояли там, на улице, и ждали машину, между нами что-то произошло, но это не имеет значения. Мне все равно. Вот что я повторяла себе снова и снова вчера вечером по дороге домой: мне все равно.
А теперь эта мысль, прямиком из моего предательского мозга.
Беру свой телефон, чтобы посмотреть, что ж сейчас за рань безбожная, и в этот момент приходит сообщение от Зака. Роняю телефон обратно на кровать, как будто обожглась. Он что, экстрасенс? Закрываю глаза руками, но, когда выглядываю через несколько минут, сообщение все еще там. Оно не исчезло волшебным образом, что весьма грубо с его стороны.
Зараза.
Секунду спустя рядом с именем Зака появляется (2). Еще одно сообщение. Ситуация выходит из-под контроля. Чтобы телефон больше не гудел, я их читаю.
В первом Зак спрашивает, что я делаю сегодня вечером, а во втором извиняется, что так рано послал первое.
Я вздыхаю, захожу в инстаграм и вижу, что Зак отправил мне запрос. Боже. Да он сегодня утром повсюду.
В моем аккаунте мало что есть – я удалила все глупые фотографии, которые выкладывала последние пару лет, когда мы с Хим и Майлзом тусили вместе, оставив на память только несколько фото Люси за барабанами и Джордана с гитарой.
Ничего не могу с собой поделать – принимаю запрос, а затем нажимаю на имя Зака и обнаруживаю, что его страница открытая (кто сейчас не закрывает свою страницу? Очевидно, извращенцы, знаменитости и Зак).
За последнее время он выложил не очень много фотографий, но когда я прокручиваю ленту вниз и вижу его прошлогодние посты, то мне кажется, будто я попала на страницу совершенно другого человека. Фотографии, где он с Мэттом; на концерте Конора, зависает с группой; с той девушкой, которую я видела вместе с группой, – Зак целует ее в щеку и корчит рожицы. (Простите? А она вообще кто?) На всех них он… счастлив. В его улыбке нет грусти, как сейчас. Грусти, которую большинство людей не заметят, но я узнаю, потому что видела ее в зеркале на своем лице.
Черт побери. Теперь мне жалко этого парня. Это действительно не вина Зака, что его мама такая сволочь. Он не заслуживает всеобщей ненависти. Несправедливо, что ему приходится выдерживать подобное, пока меня все жалеют.