Падаю обратно на подушку и вздыхаю, затем возвращаюсь к его сообщению и набираю ответ.
Забери меня в 8 вечера.
Секунды не проходит, как появляется пузырь с ответом. А парень не слишком-то терпеливый.
Круто!!))
Я могла бы обойтись без восклицательных знаков и смайликов. Это точно не кончится ничем хорошим, но когда я делала что-то, что хорошо заканчивалось?
Увидимся позже. Не опаздывай.
Ровно в восемь часов, когда я натягиваю джинсы, раздается звонок в дверь. Сегодня я не покидала комнату больше чем на десять минут.
Большую часть дня мы переписывались с Люси, я рассказывала ей о моем свидании… или несвидании… или как еще эту хрень назвать. Подруга, как и ожидалось, пришла в восторг. «А я знала, что все получится! Чур, назовете в честь меня своего первенца». На что я ответила: «Тебе бы к врачу хорошему сходить». Ну серьезно.
Я выхожу из своей спальни, чтобы открыть дверь, но моя мама успевает первой. Черт побери, черт побери. Я не думала, что она еще дома.
Спускаюсь по лестнице и обнаруживаю ее в коридоре, где она мило беседует с Заком. Меня посещает странное ощущение дежавю.
Когда мама слышит меня за спиной, то поворачивается и вопросительно поднимает брови. Я знаю, о чем она думает. Почти год меня не навещал никто, кроме Люси. Желудок словно падает в какую-то дыру. Это плохая идея.
До того, как все случилось, до прошлого года все было бы иначе. Джордан стоял бы здесь, ухмыляясь над моей нервозностью. Мы бы час до приезда Зака перемывали ему кости, просматривая его социальные сети и подробно обсуждая каждую фотографию. Мама была бы внизу, готовила ужин, потягивала бокал вина, возможно, слушала музыку. Так было вначале, когда только появился Майлз. Но несколько месяцев спустя Джордан стал ненавидеть Майлза, ненавидеть то, кем я становилась рядом с ним, ненавидеть, что я так много пью и теряю себя. Дело дошло до того, что каждый раз, когда Майлз собирался прийти, Джордан запирался в своей комнате, бросая на меня еще один печальный взгляд. Он понял, что со мной происходит, раньше, чем я. Я не хотела признавать, что Майлз для меня плохая компания – что нам плохо вместе, – потому что впервые у меня была своя собственная жизнь, собственные друзья, собственное пространство. Я проигнорировала все сигналы, проигнорировала взгляды Джордана, комментарии Люси и свой собственный чертов здравый смысл. Пока не стало слишком поздно.
Я смотрю в глаза стоящей у двери маме, такой маленькой, сгорбленной, как будто она забыла, как стоять прямо, и та улыбается мне с грустными глазами. Ее взгляд пронзает меня до глубины души. Как будто она говорит: «Посмотри на себя, идешь дальше, гуляешь, заводишь друзей». И я знаю, что у Джордана уже никогда не будет ничего, и хочу свернуться в комок и никогда не разжиматься.
Я собираюсь сказать Заку, что передумала, что не могу пойти, но тут на его лице появляется широкая улыбка. И что-то в ней заставляет меня почувствовать, что он видит меня, а не злую, испорченную девушку или искаженное отражение моего мертвого брата. Так что, хотя я этого и не заслуживаю, в конечном итоге оказываюсь в его машине.
– Твоя мама вроде милая, – говорит Зак нервно. И нашел же, что сказать. Мне приходится сдерживаться, чтобы не сорваться на него и не нагрубить прямо с порога. Он не знает. Он не знает. Я повторяю это снова и снова.
Видимо, я очень долго молчу, потому что, когда мне удается вынырнуть из своей головы, Зак смотрит на меня с обеспокоенным выражением лица. Мы все еще стоим возле моего дома.
Я поднимаю бровь и спрашиваю:
– Что? – получается резко, как щелчок хлыста.
Он колеблется, прежде чем ответить.
– Ты в порядке?
– Да. Я в порядке. – Скрещиваю руки на груди и ворчу: – Почему мы до сих пор здесь? Будем торчать перед моим домом всю ночь?
Он стучит пальцами по рулевому колесу.
– Нет. Конечно, нет… – Колеблется, прежде чем продолжить: – Ты на минутку отвлеклась. Я пытался тебе что-то сказать, но ты как будто меня даже не услышала.
Закатываю глаза.
– Я в порядке. Боже. Можно мы уже поедем? – Чего этот парень от меня хочет? Вчера вечером в книжном магазине я произвела на него неправильное впечатление. Я не собираюсь делиться своими глубокими, темными мыслями даже с друзьями, которых знаю много лет, не говоря уже о мальчиках, которых знаю примерно минуту. В смысле, успокойся, парень. Тот факт, что ты спас меня от пары панических приступов – спасибо, конечно, – не означает, будто я тебе что-то должна. Я не обязана впускать тебя в свою больную психику. Это не какая-то сказка, где ты прискачешь на белом коне и все исправишь. Я слишком глубоко влезла в это дерьмо, и мне не десять лет. Я знаю, что сказки – чушь собачья.
Смотрю на Зака, и он выглядит так, будто кто-то на его глазах пнул котенка. Вся злость мигом из меня выходит. Горблюсь на своем месте и вздыхаю.
– Прости. – Провожу рукой по волосам. – Я не очень в этом хороша.
– В чем?
– В общении с людьми.
– Что ж. Я тоже. Как я сказал вчера вечером, у меня маловато практики.
Издаю смешок.
– Думаешь, у тебя практики мало? За весь прошлый год я общалась только с пятью людьми.
Он смотрит на меня, когда заводит машину.
– Ага… А почему ты не ходила в школу до этого семестра? – И морщится. – Это тупой вопрос? Конечно, тебе не хотелось возвращаться…
Я вздыхаю.
– Слушай, причина, по которой я не ходила в школу, известна почти всем. Спроси любого из моей прежней школы, и они тебя просветят.
Он вопросительно поднимает брови. Я вздыхаю.
– Ладно, ладно, после того, что случилось в прошлом году, я была очень зла…
– Ты имела на это полное право.
Я поднимаю руку, останавливая его.
– Дай мне договорить, хорошо?
Зак кивает и поворачивает на боковую улицу. Дорога темная и почти безлюдная. Я смотрю в окно, подальше от него, в ночь.
– Как я и говорю. После всего, что произошло, я была зла. – На мгновение закрываю глаза, стараюсь не забывать дышать. – И когда школу снова открыли, все вдруг захотели со мной подружиться – люди, с которыми мы в жизни словом не обмолвились, подходили ко мне в коридоре: – Мэй, с тобой все в порядке, как дела, бла-бла-бла – как будто хотели лишний раз напомнить, что со мной случилось, как-то приобщиться. Это было отвратительно. Я начала ввязываться в драки. Часто. Директор Роуз-Брэйди дала мне кучу шансов, потому что… ну, знаешь. Все меня жалели. Так что да. Я все время прогуливала уроки. Много дралась. Не просто от скуки надирала задницы. Я пыталась помочь людям. Заступаться за тех, кому нужна защита. Вот чего, похоже, никто не понимает. Я пыталась защищать людей, которые нуждались в помощи, даже если сами того не понимали. Я была так обязана миру. Но Роуз-Брэйди этого не видела. Все, что она увидела, это как я ударила в лицо того засранца, когда он попытался присоединиться к чертовой группе скорби, которую они создали в школе… Она даже не слушала, почему я так поступила. Насколько все плохо? – Мои руки дрожат на коленях.
Я будто возвращаюсь туда, в тот день, сижу в идиотской группе, куда они силком меня запихали, пытаюсь на какое-то время заняться своими делами, чтобы не терять голову. Накануне вечером пришло второе письмо из тюрьмы, и все, что мне хочется, – это отключить мозг и сделать вид, будто ничего не происходит. Вдруг кто-то запоздало входит в комнату, и за ним хлопает дверь. Мое сердце колотится… Я чуть не падаю на землю и не обхватываю руками голову. Вместо этого оборачиваюсь на шум, потому что именно это я начала заставлять себя делать – противостоять ситуациям, а не прятаться. Не прятаться как чертов ребенок.
Вижу, как тот парень, Джейк, входит в комнату. Он тот еще придурок. Здоровенный. Наглый. Он дружил с Дэвидом. Я не шучу. Они дружили. И что, он решил, будто может просто войти в комнату и скорбеть вместе со всеми? Что ему тут рады? Я жду – жду, когда же кто-нибудь скажет ему выйти. Кто-то, блин, что-нибудь скажет.
Все просто молчат, как обычно. Так они делают всегда. Хранят молчание и притворяются, что все равны, что все мы пережили одно и то же, что все в здании пострадали одинаково.
А потом Джейк садится, и я срываюсь.
То был не первый раз за эти месяцы, когда я ввязалась в драку, совсем не первый, но самый ужасный. Самый жестокий. Я отключилась. Я мало что помню после того, как прыгнула на спину Джейка, раздирая ногтями его лицо, только как кто-то тащит меня прочь и крепко обхватывает, удерживая мои руки.
А потом я стояла в офисе Роуз-Брэйди, и моя мама тоже как-то там оказалась, и вот я уже дома. Я никогда больше не видела Джейка и никогда не возвращалась туда, в ту школу, полную призраков и демонов, и боже, какое же счастье.
Позже я узнала, что это была Хим. Она оттащила меня, держала и не давала сделать что-то непоправимое.
Я так никогда ее и не поблагодарила.
Глава 26Зак
Мэй притихла, и я не знаю, как поднять ей настроение. Завожу машину на парковку и выключаю двигатель.
Мэй не реагирует. Она за миллион миль отсюда – руки сжаты в кулаки, смотрит прямо перед собой, в темноту ночи.
Я понятия не имею, что делать, поэтому говорю голосом, который звучит слишком громко и фальшиво:
– Приехали!
Она вздрагивает и несколько раз моргает, возвращаясь в настоящее. Смотрит вокруг.
– Гм. Где мы, черт возьми? Я думала, мы куда-то поесть направлялись? – На улице тихо, а стоянка пуста. Если присмотреться, можно разглядеть вдали тусклый силуэт детской площадки.
Теперь, когда мы здесь, мой план кажется глупым. Я думал, это будет романтично – заявиться ночью на игровую площадку. Прямо как в фильмах восьмидесятых, которые мы смотрели с отцом. Я представлял, как качаю ее на качелях, Мэй отпускает все, что держит внутри, и мы ведем пронзительный, глубокий разговор о жизни. Такое понравилось бы Розе. Вместо этого, глядя в кромешную черноту ночи и видя, как тихо на детской площадке, как пустынно и как темно, я осознаю свою ошибку.