Мы несколько минут молчим, я играю с телефоном, а она смотрит шоу.
– Знаешь что? – прерывает тишину Гвен. Я смотрю на нее и вижу, что она пристально смотрит на меня. – На гараже уже несколько недель ничего не пишут. Разве не странно?
Оттого, что моя младшая сестра считает отсутствие проблем странным, мне на секунду становится невыносимо грустно. Я так стараюсь скрыть от нее все: вандализм, гадкие письма, злые взгляды наших соседей. Проглатываю комок в горле.
– Ага. Точно. – Я пожимаю плечами. – Может, люди начали забывать. Не то, что случилось, а то, что маме приспичило влезть в это дело.
– Вряд ли. Теперь, когда начинается процесс… – Гвен замолкает, и я смотрю на нее. Она таращится в телевизор со слезами на глазах, кулаки на коленях крепко сжаты.
– Эй, Гвенни, что случилось? – Я выпрямляюсь и наклоняюсь к ней. – К тебе снова приставали в школе?
– Снова? – Она издает горький смешок, который ранит меня в сердце. – Снова – это если бы оно когда-то прекращалось. Я бы сказала, что люди по-прежнему ублюдки. – Гвен слегка качает головой. – Без разницы. Это не имеет значения.
– Я думал, все хорошо? Ты ходила на день рождения той девушки? Как ее там? Эмери?
Гвен поднимает голову, лицо красное.
– Никогда больше не упоминай ее имя. Она ужасная.
Я напрягаюсь.
– Что она сделала?
– Я не хочу об этом говорить. – Сестра шмыгает носом и закрывает лицо руками. Я едва разбираю ее слова: – Она пригласила меня на вечеринку, сказала, что мне стоит попробовать себя в чирлидинге в следующем году. И я подумала: может быть, все наладилось, может быть, все снова станет как прежде, как было до того, как началось это дерьмо… В прошлую субботу я пришла к ней домой, и… – она жалобно всхлипывает, – и когда я постучала в дверь, открыла Эмери и еще одна девушка, Джилл. Я слышала, как позади них веселятся люди, а они просто посмотрели на меня и начали смеяться. Даже ничего не сказали… Они просто… смеялись. – Гвенни всхлипывает. – А потом закрыли дверь, и я услышала, как они вернулись к остальным, и все стали… смеяться. Все они. Надо мной.
Сижу, слушаю Гвен и хочу кричать на маму. Это она должна быть здесь, утешать боль моей младшей сестры, а не торчать в кабинете, защищая виновного ублюдка. Ай, без разницы.
На самом деле – нет, не без разницы. Я стараюсь не быть таким парнем – «без разницы». Тем, кто всегда отступает и предпочитает оставаться невидимкой.
– Я звоню маме. – Качаю головой. – Хватит. – Хочу встать, но Гвен бросается на меня сверху.
– Нет, пожалуйста, Зак. – Она выбивает из меня дух. Я падаю обратно на диван. – Пожалуйста. Не звони маме. Пожалуйста. Будет только хуже. Это даже не ее вина, правда…
– Почему ты все еще в это веришь? – перебиваю я. – Это – ее вина. Если бы она думала о нас больше, чем о своей глупой карьере, то ни за что бы не взяла дело. Не протащила нас через это. Разве не понимаешь?
– Неправда. – Гвен отодвигается от меня и скрещивает руки. – Она сказала мне, что это неправда. У мамы такая работа: каждый заслуживает справедливого судебного разбирательства.
– Каждый? Каждый? Парень хладнокровно убил семь человек. Убил их. Расстрелял, пока они боролись за свою жизнь. Он убил учителя. Он убил брата Мэй. Оставил их всех там истекать кровью и умирать, а потом у него даже не хватило совести себя убить. Он остался и испортил еще больше жизней. Мама не безвинную овечку защищает. Она отстаивает того, кто точно виновен. И какой ей от этого выхлоп, кроме громкого дела в резюме? Да ей плевать на нас.
Гвен жутко бледнеет, и я понимаю, что зашел слишком далеко. Пытаюсь взять ее за руку, но сестра отодвигается.
– Ты не прав. Мама заботится о нас. А вот все остальные – нет. Ты дурак, если не видишь.
Качаю головой. Не хочу с ней ссориться.
– Ладно. Как скажешь. Мы на одной стороне. – Делаю паузу. – Просто знай, что, если тебе что-нибудь понадобится, я здесь. Ты не заслуживаешь такого обращения, ясно?
Она всхлипывает.
– Да уж. Без разницы.
Весь гнев, который я сдерживаю во время этого разговора, все еще кипит на следующий день, когда Мэтт проходит мимо меня в коридоре перед последним уроком и говорит: «Эй, Теллер. Я слышал, у Мэй практически припадок случился на нашем концерте на той неделе», затем смеется, и я бью его по лицу. Секунду он удивленно таращится, держась за щеку, а затем бросается на меня. Он тяжелее, но я злее. Мне удается пару раз врезать ему в живот, прежде чем мистер Эймс разнимает нас и тащит обоих в кабинет директора.
К моему удивлению, когда мы заходим, в комнате ожидания сидит Мэй. Мэтт видит ее, издает отвратительный гул, и я напрягаюсь, чтобы вырваться из хватки Эймса.
Тот бросает нас обоих на стулья с другой стороны комнаты и хмуро смотрит сверху вниз.
– Господи, ребята. Что на вас нашло? Я думал, вы были друзьями.
Я фыркаю, и Мэтт бросает на меня презрительный взгляд.
– Вы немного отстали, мистер Эймс. – Я на себя не похож и вижу, что Мэй слушает нас с другой стороны комнаты. – Разве вы не слышали? У меня больше нет друзей. – Вижу, как Мэтт закатывает глаза. – Чего? Тебе есть что сказать? – наклоняюсь к нему, и Эймс делает шаг ко мне.
Я поднимаю руки, мол, все нормально. Все хорошо.
Все хорошо.
Что за чертова ложь.
Глава 39Мэй
Я сижу на одном из неудобных стульев в комнате ожидания, когда какой-то учитель затаскивает Зака. Его лицо покраснело, а глаза сузились. Затем вижу Мэтта рядом с ним – нетрудно понять, что произошло.
Я пытаюсь поймать взгляд Зака, но кажется, он намеренно меня избегает. Чувствую себя паршиво: вчера он попытался рассказать, что планирует школа, дабы отметить годовщину расстрела, но я перебила его и ушла. И потом не отвечала на его сообщения. Когда я сегодня пришла в школу, меня ждало справедливое наказание от вселенной: записка, где говорилось, что Роуз-Брэйди хочет меня видеть.
Директриса высовывает голову из своего кабинета и велит мне войти. Пока я встаю, ее взгляд падает на Зака, Мэтта и учителя, и она поднимает брови.
– Гленн. Что тут происходит?
Мистер Эймс проводит рукой по своим коротким черным волосам и вздыхает.
– Привет, директор Роуз-Брэйди. Извините, что беспокою. Эти парни пихались в коридоре. Думаю, беседа с вами или с директором Калбом не повредит.
Судя по фингалу Мэтта, вряд ли просто пихались, но учитель, похоже, хочет преуменьшить то, что на самом деле произошло.
– Так и было? Привет, Мэй. – Лицо Роуз-Брэйди смягчается при виде меня, и директриса отступает назад, чтобы дать мне пройти в ее кабинет.
Я сажусь в очередное неудобное кресло перед ее столом. Клянусь богом, администрация специально выбрала эти стулья, чтобы мучить людей, которым не повезло здесь оказаться.
Роуз-Брэйди продолжает:
– Мне нужно кое-что обсудить с Мэй, но это ненадолго. Гленн, ты не против остаться с мальчиками, пока не придет директор Калб? Он должен вернуться в офис с минуты на минуту. Мой секретарь на приеме у стоматолога, и я бы предпочла, чтобы ребята не сидели здесь одни после драки.
Видимо, учитель кивает, потому что Роуз-Брэйди благодарит его, закрывает дверь и садится за свой стол.
– Спасибо, что пришла, Мэй.
«А что, у меня был выбор?» Глотаю слова, ведь я теперь пытаюсь вписаться в новую жизнь, где меня не выгонят из школы.
– Я просто хотела поговорить. Я горжусь тем, что ты не впутывалась в неприятности с тех пор, как вернулась в школу, ты, очевидно, действительно стараешься, и я так рада это видеть. Знаю, каждый день – это испытание. Уж поверь, я действительно знаю. – Она замолкает, вытирая глаза. – В прошлом году я видела, как ты закрываешься, и очень волновалась. Так что мне приятно наблюдать за твоими успехами. Тем не менее я хотела поговорить с тобой о том, что мы запланировали на годовщину. Как ты знаешь, осталось чуть больше недели. – Роуз-Брэйди нерешительно смотрит на меня, словно боится, что я сейчас вскочу и начну кричать на нее прямо посреди кабинета.
Я вонзаю ногти в ладонь. Так сильно, как только могу. Заставляю себя дышать. Киваю.
– Энн Ким и ее группа помогают нам организовать мероприятия в память о жертвах, и она сказала мне, что ты не хочешь принимать в этом участие, что я очень хорошо понимаю…
У меня все внутри падает, когда я представляю, как Энн и Роуз-Брэйди сидят в этом кабинете и говорят обо мне. Какая я жалкая. Что ничего не могу с собой поделать.
Ну и на фиг их. Останься Джордан жив, он был бы здесь, помогал все организовать. Помогал бы Энн.
Я сглатываю и перебиваю ее:
– Я буду, – голос хриплый, словно я не разговаривала уже несколько дней.
Роуз-Брэйди замолкает.
– Да?
Я киваю.
– Я помогу. Я буду участвовать. Что вы от меня хотите?
Она удивленно поднимает брови.
– Ты уверена, что хочешь? Если да, может быть, выступишь с короткой речью в память о Джордане? – Роуз-Брэйди улыбается, и от ее теплой улыбки мне хочется расколоться надвое. – Думаю, тебе пойдет на пользу общение с другими выжившими. Поможет исцелиться.
Я хочу выбежать из ее кабинета, пронестись по коридору и продолжать идти до самого океана. Но вместо этого я киваю.
Она смотрит на меня с поднятыми бровями, и я понимаю, что должна ответить.
– Ладно.
Директриса долго смотрит на меня.
– Хорошо. Что ж. – Она молчит. – Я очень рада это слышать. Когда я вчера разговаривала с доктором Макмиллен, мы согласились, что участие в этих событиях может быть очень полезным, но заставлять тебя нельзя. Это должно быть только твое решение.
Я глубоко вздыхаю. На что я только что согласилась? Почему продолжаю делать это с собой, снова и снова?
– Отлично.
– Отлично! Один момент – по просьбе школьного совета мы должны одобрить все выступления. Убедиться, что они уместны. Уверена, ты понимаешь.
Я киваю.
Роуз-Брэйди улыбается, как будто мы только что славно поболтали, а я крепко сжимаю губы, чтобы не закричать.