Глава 40Мэй
После того как Роуз-Брэйди наконец меня отпускает, я торчу у своего шкафчика, всеми силами пытаясь оттянуть возвращение домой. В прошлом году я всегда была занята после школы: джаз-банд, хор, заседания вокального ансамбля.
Теперь же вместо них пустота, которая пытается поглотить меня заживо. Обычно я справляюсь, так как предпочитаю быть дома, чем где-либо еще, но сегодня не хочу встречаться с тем, что могу найти в почте.
Я так глубоко погружаюсь в свои бурные мысли, что не замечаю, как Зак подходит ко мне. Когда он касается моего плеча, я едва не выпрыгиваю из кожи.
– Ой, прости. Не хотел напугать. Думал поймать тебя, пока ты не ушла. Что делаешь? – Он опирается на шкафчик рядом с моим.
Пытаюсь стряхнуть пробежавший по венам страх, тот же, что бился в моем теле весь день.
– Делаю? – Сую последний учебник в рюкзак и поворачиваюсь к Заку. Один взгляд на него помогает мне успокоиться. Его лицо такое открытое и доверчивое. – Ничего… Эй, что, черт возьми, случилось? С Мэттом? Я видела вас в приемной…
Он вспыхивает.
– Ничего. Это было глупо. Мэтт – козел, и я больше не хочу с ним иметь дело. Возможно, я слегка его ударил.
– Как можно ударить слегка? – Шлю ему полуулыбку. – Шутишь. Уверена, он это заслужил. Парень настоящий козел.
– Да уж. – Зак барабанит пальцами по шкафчику. – Я чего хотел… да. Не знаю, как ты, но у меня выдался дерьмовый день. С понедельника мне неделю придется оставаться после уроков. Так вот, ты не хотела бы к нам заглянуть? Познакомиться с моей сестрой? Немножко позависать с нами? – Он осекается, увидев выражение на моем лице, мол, да ни за что, но тут же добавляет: – Мамы не будет. Она никогда не приходит на обед. С утра до ночи на работе. Она половину времени даже спит в своем кабинете, так как скоро они предстанут перед судом. – Зак издает горький смешок, и я его понимаю. Когда мой папа работает над фильмом, то живет на съемочной площадке и как будто забывает, что у него есть семья.
Тысяча противоречивых эмоций обрушивается на меня, когда я думаю о том, как пойду в дом Зака. Ее дом. Он-то думает, я никогда там не была, и не подозревает, что по ночам я донимала его семью. Зак улыбается мне, смотрит своими большими невинными голубыми глазами, и я хочу в них утонуть, хочу немного этой невинности для себя, поэтому говорю «да». Знаю, это ужасная идея, возможно, худшая, но все равно говорю «да».
Я знаю, какие слова будут на моей надгробной плите, рядом с Джорданом. «Мэй Макгинти: каждый раз игнорировала свою интуицию». К тому времени могила брата уже зарастет мхом, обветрится, но моя будет свежа и нова.
Я нахожу Люси и говорю ей, что она может взять мою машину на репетицию сегодня вечером, а завтра я ее заберу. Подруга сразу: «Ой, дождаться не могу, чтобы рассказать об этом Конору». На секунду, пока я болтаю с Люси, мне чудится, что это нормально и мило – наш маленький круг друзей, одна большая счастливая семья. Но затем, когда мы с Заком идем к его машине, чтобы встретиться с Гвен, он рассказывает мне о том, что случилось с ней в прошлые выходные и как ужасно поступила та девушка, Эмери. И я вспоминаю, кто я и кто такие Теллеры, и что я с ними сделала, и мне интересно, сильно ли мое поведение отличается от поступка Эмери. В грудь пробирается знакомая пустота.
Гвен сидит сзади, молчит. Она такая крошечная и юная, с вьющимися светлыми волосами. Выглядит так, будто хочет плакать. У меня екает сердце.
Зак сворачивает на подъездную дорожку. Здание настолько знакомое, что это почти как вернуться домой. Я с трудом сглатываю и цепляю на лицо улыбку. Мне не хочется покидать безопасные пределы автомобиля.
– Милый дом! Такой красивый! – мой голос звучит излишне восторженно, словно у чокнутого ведущего ток-шоу. Зак, вероятно, думает, что я схожу с ума. Надо собраться.
Гвен вылетает из машины, оставляя нас в тишине. С виду Зак нервничает не меньше моего. Поверить не могу, что собираюсь сделать это, поверить не могу, что согласилась. Это настоящее безумие, хотя в данный момент я не могу решить, умнее ли вернуться в свой пустой дом и мучить себя мыслями о письмах. Краем глаза изучаю лицо Зака – то, как его ресницы изгибаются на кончиках, розовую нижнюю губу, синие глаза – и решаю, что нет, не умнее. Вообще не умнее.
Уже собираюсь открыть свою дверь, когда он говорит:
– В общем… есть пара вещей, которые мне нужно рассказать о моем отце…
Удивленно замираю. Я никогда не думала о папе Зака, забыла, что он вообще есть. До встречи с Заком я не думала о том, что у Мишель Теллер в принципе есть семья. В моей голове всегда были только я и она.
Зак продолжает:
– Он немного… Ну, в прошлом году, может, даже больше… он… – Замолкает и долго смотрит в окно. Я молчу. Знакомое чувство – когда не понимаешь, как объяснить что-то о своей семье постороннему. – В общем, я пытаюсь сказать, что он мало что делает. Вообще. Он… я не знаю. – Зак в отчаянии вздыхает. – Может быть, в депрессии? Или просто в отключке? В любом случае он не работает, ничем не занимается, просто торчит здесь, и толку от него нет. И вдобавок ко всему, какие-то люди… осаждают наш дом. С тех пор, как моя мама взяла дело. И отец ничем не помогает.
Кровь замерзает в моих венах. Я заставляю свое лицо оставаться неподвижным.
Зак смотрит на меня, мне нужно что-то сказать.
– Какой отстой. – Я давлюсь словами.
К счастью для меня, Зак слишком погружен в мысли о своей ненормальной семье, чтобы заметить мою ненормальную реакцию.
– Да, было довольно жестко. Я пытался защитить Гвен – например, однажды ночью, несколько недель назад, кто-то написал на нашем гараже слово «СУКА» долбаной красной краской, и это было похоже на фильм ужасов. Стекающие красные линии. Прямо как кровь, понимаешь? Я пытался задержать сестру в доме, но она пробежала мимо меня… И папа оставил надпись там на весь гребаный день. Нам с Конором пришлось закрашивать ее после школы. – Он опускает голову на руль и делает глубокий вдох.
Когда Зак поднимает взгляд, то грустно улыбается, и меня едва не выворачивает на пол машины. Хочется открыть рот и закричать: «ЭТО БЫЛА Я!», просто чтобы уже сознаться. Но слова застревают в горле, и я знаю, что промолчу, что мое признание только все ухудшит. Мне остается лишь сидеть здесь, рядом с этим парнем, чью жизнь я портила несколько месяцев подряд, протянуть руку и обнять его.
Если так подумать, эпитафия на моей надгробной плите должна гласить: «Мэй Макгинти: она облажалась».
Глава 41Зак
Так странно, что Мэй у нас дома. Еще до того, как мама взяла дело, я редко приводил друзей. Когда мы с Розой встречались, дошло до того, что она подумала, будто я ее стесняюсь, потому что я никогда не приглашал подружку к себе домой. Наконец, однажды днем я сдался, и когда мы добрались до дома, на кухне царил кавардак, а папа спал на диване в халате. Я думаю, что это было началом конца его попытки сделать карьеру профессионального музыканта.
Не могу поверить, что пригласил Мэй сюда.
Я задерживаю дыхание, когда мы входим в парадную дверь, готовлюсь к тому, что нас ждет, но внутри тихо, и нет никаких явных признаков жалкого существования отца.
Секунду мы неуклюже стоим в прихожей.
Полагаю, я должен что-то сказать.
– Хочешь пить? Что-нибудь поесть? Вообще что-нибудь?
Глаза Мэй стеклянные, и она отвечает странным, зомбиподобным кивком. Не могу ее винить: столкнуться с моей мамой было бы ужасно. Я знаю, Мэй потребовалось много сил, чтобы согласиться приехать.
Бросаю свой рюкзак с книгами на полу у двери и жестом приглашаю ее следовать за мной. Мы входим на кухню, которая, кажется, на этот раз в порядке. Никаких грязных тарелок в раковине, а столешница сверкает. Обычно я единственный, кто убирается у нас помимо нанятой мамой домработницы, но та приезжает раз в месяц, больше убедиться, что это место еще не превращается в свалку.
Гвен за стойкой сидит на стуле. По уши в своем телефоне, как обычно.
– Еда в холодильнике, – подает она голос из-за экрана.
– Подожди, еда? Что ты имеешь в виду? – Я не был в супермаркете всю неделю. Знал, что нам нужны продукты, но отвлекся на школу, Мэй и жизнь, поэтому все забыл.
Гвен наконец изволит поднять глаза.
– Еда. В холодильнике. – Она говорит медленно, словно английский – мой второй язык.
Я закатываю глаза.
– Да, спасибо. Эту часть я понял. Я имел в виду, откуда она взялась?
Сестра дарит мне испепеляющий взгляд.
– Я не знаю, Зак. Из супермаркета?
Мэй фыркает от смеха, и лицо Гвен вспыхивает от удовольствия.
Я пихаю Мэй локтем, мол, нечего поощрять паршивое поведение моей младшей сестры, но она снова хихикает.
Меня даже не волнует, что они вдвоем на меня обрушились – по крайней мере, Мэй снова оживилась, и Гвен впервые за весь день выглядит счастливой.
Я открываю холодильник, и каким-то чудом в нем действительно обнаруживается настоящая еда. Не просто одноразовые контейнеры, полные гниющих остатков, а свежие фрукты и овощи.
Я смотрю через плечо на Гвен.
– Серьезно, откуда это взялось?
– Говорю же. Я. Не. Знаю. – Показывает мне язык, а потом возвращается к своему телефону. Четырнадцатилетки такие милые.
Показываю ее макушке средний палец, а затем поворачиваюсь к Мэй.
– Что ж, похоже, мы сможем съесть что-то кроме фастфуда. Ты голодна?
Мэй качает головой.
– Нет, я в порядке. Просто немного воды или вроде того.
Сую голову обратно в холодильник.
– Газировку будешь? – Показываю банку Мэй, и она кивает. Подойдя к шкафу, чтобы принести ей стакан, я бормочу себе под нос: – У нас есть газировка? Что случилось? Это так странно.
Дверь кухни распахивается, и входит отец. Он одет в обычную уличную одежду. Не халат. Словно инопланетяне похитили его и заменили нормальным человеком. Мэй рассматривает отца, затем поворачивается ко мне, затем снова к нему, вероятно, удивляясь, почему я сказал ей, что он своего рода отшельник, когда, очевидно, это обычный чувак в хаки и старой серой футболке.