Глава 44Зак
Когда в субботу вечером раздается телефонный звонок и я вижу, что это Мэй, то резко сажусь в кровати и сначала смотрю на себя в зеркало, прежде чем ответить, как будто она меня увидит.
– Успокойся, Теллер, – бормочу я. Плюхаюсь на живот, приподнимаюсь на локтях. Я лежу здесь с тех пор, как расстался с Конором час назад. Приятель вытащил меня в торговый центр, хотел купить новую рубашку. Думаю, он пытается произвести впечатление на Люси.
– Мэй! – практически кричу ее имя в телефон и съеживаюсь. Вышло так глупо, что хочется повесить трубку. Я прочищаю горло. – Ты как?
На другом конце тишина, а потом сопение.
– Привет, – ее голос звучит хрипло, как будто она плачет. Я пытаюсь придумать, что сказать. – Ты еще там?
– Да. Привет. Извини.
С ее конца снова всхлип.
– Эй, ты в порядке?
– Да. – Мэй заходится мокрым кашлем. Она явно врет.
Я не знаю, что ответить. С Розой было легко. Она всегда рассказывала мне каждую мысль, которая приходила ей в голову, хорошую или плохую, и хотя иногда это утомляло, зато и гадать не приходилось. Мэй – другое дело.
Ее голос врывается в мои мысли:
– Ты можешь приехать?
– Сейчас? – Я съеживаюсь, поняв, что ляпнул. Неужели я никогда не научусь сначала думать, потом говорить? – То есть да. Конечно. Когда? Я готов. – Теперь мои слова натыкаются друг на друга, как будто не могут понять, как покинуть рот в правильном порядке. Мэй на другом конце линии издает смешок. По крайней мере, моя неловкость иногда полезна.
– Хорошо бы сейчас, если ты не против.
– Нет! В смысле, да. То есть нет… в общем, я не против. – Качаю головой и заставляю себя на секунду заткнуться, чтобы взять под контроль этот словесный понос. – Скоро буду.
Когда я паркуюсь возле дома Мэй, внутри настолько темно и тихо, что можно решить, будто там никого нет. Я звоню, и Мэй немедленно открывает, словно стояла по ту сторону двери и ждала меня.
Ее лицо опухшее, красное, как будто она проплакала несколько часов.
Мои глаза расширяются. По нашему разговору я понял, что она расстроена, но это – намного больше, чем я ожидал. Распахиваю руки как раз вовремя, и Мэй падает в мои объятия.
– Эй. Эй. – Глажу ее по волосам и впервые в жизни почти уверен, что нашел правильные слова: – С тобой все в порядке? Что произошло? Чем я могу помочь?
Тридцать минут спустя я сижу на ее кровати в окружении самых мерзких писем, которые когда-либо видел. Мы не говорили ни слова с тех пор, как добрались до комнаты и Мэй подтолкнула их ко мне. Я пытался спросить ее, что это, но она просто махнула, мол, читай. Сейчас я молчу по совсем другой причине.
– Что думаешь? – На последнем слове голос Мэй срывается. Я не могу заставить себя посмотреть на нее. Эти письма…
Я даже не знаю, есть ли достаточно сильное слово, чтобы их описать. Ужасающие? Не совсем правильно. Мерзкие – слишком слабо. Тошнотворные, пожалуй, ближе всего.
– Ты кому-нибудь говорила об этом? – Я кривлюсь. Мой голос звучит так осуждающе.
Лицо Мэй превращается в маску, и она начинает собирать бумаги в стопку.
– Нет.
Я теряю ее. Последнее, что я хочу, это потерять Мэй.
– Эй. – Хватаю ее руки, чтобы остановить. – Прости. Я не хотел, чтобы это так прозвучало. Я придурок.
Она смеется, но вынужденно.
– Это все… – Не могу подобрать слова. Я знаю: если озвучу то, что хочу сказать – «запредельная хрень», – это будет конец разговора. Мое сердце бешено стучит. Ситуация настолько выше моих полномочий, что даже не смешно. Убираю со лба непослушные волосы и думаю, что бы мне хотелось услышать в ее положении. Кто я такой, рассказывать ей, как следовало поступить с этими письмами? Понятия не имею, что делал бы на ее месте. – Просто столько всего надо переварить. Позволь мне начать все сначала. Пожалуйста?
Мэй кивает. Она кажется такой маленькой, что больно смотреть.
Я на секунду закрываю глаза, чтобы собраться с мыслями. Когда снова их открываю, то говорю:
– Прежде всего, могу я спросить, почему ты никогда никому об этом не говорила?
Она вспыхивает.
– Я не знаю. Когда пришло первое, я не могла поверить, что это происходит на самом деле… Как оно ко мне попало? Дэвид в тюрьме. Должно быть невозможно проворачивать такое из тюрьмы. – Мэй качает головой. – Я была дурой. Не понимала, что в тюрьме легко делать запрещенные вещи, если знаешь нужных людей. Но с этим первым я даже не хотела думать о том, что оно существует, поэтому вместо того, чтобы что-то сказать, просто засунула его в глубину шкафа. – Ее губы сжимаются в линию.
– Но они продолжали приходить?
Мэй кусает нижнюю губу.
– Да. Продолжали. И продолжали. И твоя мама ни разу его не остановила.
– Думаешь, она знала? – скептически переспрашиваю я. Ничего не могу с собой поделать.
Не может быть, чтобы моя мать знала об этой жути и не попыталась его остановить. У меня могут быть серьезные личные проблемы с ней, но стоит признать: она действительно хороша в своем деле.
Мэй смотрит на меня так, будто я идиот.
– Почему нет? Он ее гребаный клиент.
Поверить не могу, что защищаю свою мать, но вот же.
– Да, но вряд ли она в курсе всего, что он делает. Если я что-то и знаю о своей матери, так это то, что она досконально следует букве закона.
У Мэй такое лицо, что мне становится не по себе. Она поджимает губы.
– Думаешь, это имеет гребаное значение, Зак? – Мэй буквально рычит мое имя. – Она должна была знать. Она должна была что-то сделать. Должна была выполнить свою работу. Защитить меня. Кто-то должен был защитить меня. – Ее голос становился все громче и громче, на последнем слове разлетается на миллион кусочков, и Мэй начинает рыдать. – Ты читал последнее?
Я киваю.
– Я никогда не читала их до сегодняшнего вечера. Даже не открывала. Но прошлой ночью, когда я увидела последнее, про Джордана, я просто… мне нужно знать. О чем он говорит? Он действительно что-то знает о моем брате? Джордан что-то ему сказал? – Она молчит, прерывисто дышит. – Слушай, ты не поймешь. На выходных, перед тем как мой брат умер… Я повела себя по-скотски. Совершенно. Он, вероятно, меня ненавидел. А потом он умер. Мы так и не помирились. Если Дэвид, – она задыхается на его имени, – знает что-нибудь – что угодно – о том, что думал Джордан перед смертью… если это было что-то обо мне… я должна знать. – Мэй так сжимает кулаки, что пальцы белеют.
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, полными скорби, и я понимаю, что собираюсь ей помочь, как бы ни была плоха эта затея.
– Зак, почему он оставил меня в живых?
Я глубоко вздыхаю, чувствуя, что это один из тех моментов, которые я запомню навсегда, один из тех моментов, которые останутся в моем мозгу, которые разделят мою жизнь на до и после. И тогда я спрашиваю:
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Глава 45Мэй
На следующее утро после того, как я позвонила Заку, мы сидим в машине и едем в последнее место, куда я когда-либо собралась бы: в долбаную тюрьму «Башни-близнецы» в центре Лос-Анджелеса. Неужели это происходит в моей жизни? Тут явно что-то очень неправильно.
Внутренности сплелись в напряженный узел: живот словно пытается вырваться из тела и убежать по автостраде домой.
После того как прошлой ночью мы с Заком договорились поехать, я загуглила информацию о тюрьме. Она имеет честь входить в десятку худших в Соединенных Штатах. Все мои знания о местах заключения родом из «Оранжевый – хит сезона»[11], и я уверена, что место, куда мы направляемся, совсем не похоже на сериальную тюрьму.
Было на удивление легко договориться о встрече. Даже страшно. Видимо, пока вы в чьем-то списке одобренных посетителей, им все равно, кто вы. Впрочем, раз в двух тюрьмах сидят одиннадцать тысяч заключенных, не стоит удивляться, что это так просто.
С каждой милей узел в моем животе становится больше. Скоро он поглотит все мое тело и останется лишь пульсирующая беспокойная масса. От Люси с той ссоры в пятницу вечером – ни слова. Это самый длинный период, когда мы не разговариваем. Но я не могу сейчас об этом думать – если начну, то просто расклеюсь. Я не могу представить свою жизнь без нее.
– Что? – Зак смотрит на меня, подняв брови, и я понимаю, что только что произнесла имя Люси вслух, как дурочка. Краснею и качаю головой.
– Ничего. Извини, просто волнуюсь. – Я не рассказала ему о нашей ссоре.
– Все нормально. – Он колеблется, затем берет меня за руку. Требуется вся моя сила воли, чтобы не вырвать ее обратно. Зак помогает мне, он мне нравится. Я хочу быть нормальной, быть девочкой, что находится в машине с мальчиком, который ее любит, и ехать в нормальное место.
Это все, чего я хочу.
Но, как никто другой, знаю: мы не всегда получаем, что хотим.
Или даже то, в чем нуждаемся.
– Итак, каков план? – Зак изо всех сил старается быть бодрым, и это забавно, учитывая ситуацию. – Когда мы доберемся… я пойду с тобой? Это разрешается? – Он молчит. – Слушай, я не пытаюсь вести себя как твоя мама и все такое, но не думаю, что тебе стоит идти туда одной.
В глубине души я фыркаю и думаю: если бы ты был похож на мою маму, то даже не сидел бы в этой машине, – но я слишком на взводе, чтобы сказать это вслух. Вместо этого отвечаю:
– Ты видел его письмо. Я должна идти одна. При свидетелях он говорить не станет, – голос звучит механически. У Зака напряженное лицо, сморщенный лоб. Я напоминаю себе, что только из-за меня он влез в этот кавардак, и мне стоит быть к нему добрее, даже если мой режим по умолчанию – Зло. – Слушай, я ценю, что ты пошел со мной. Пытаешься защитить меня и все такое… – Замолкаю. Испускаю судорожное дыхание. Не хватает сил продолжить. За окном пролетает пейзаж, пальмы вдоль автострады проносятся мимо зеленой полосой.
Мы приближаемся.
Я впиваюсь ногтями в ладони, и боль помогает мне собраться. Мне нужно это сделать. Я в долгу перед Джорданом. Мне нужно услышать его последние слова, даже если они слетят с уст монстра, который его убил.