Эти слова написаны в 1915 году. Более ста лет назад. Тем не менее проблема осиротевших и брошенных детей до сих пор не решена.
После падения режима Чаушеску в Румынии в 1989 году выяснилось, что в учреждениях с неудовлетворительным управлением по всей стране содержатся 170 тысяч детей, брошенных в момент рождения или вскоре после него. Многие американцы узнали о румынском кризисе из телевизионного сюжета в новостной программе ABC «20/20» и начали массово усыновлять румынских сирот – всего их оказалось 8 тысяч[382]. Однако в целом новые родители не были готовы к тому, какой психологический ущерб уже был причинен этим детям.
Десять лет спустя американские исследователи, в том числе Чарльз Нельсон и Натан Фокс, начали исследование под названием «Бухарестский проект по раннему вмешательству». Цель его состояла в том, чтобы изучить влияние патронатного воспитания в сравнении с воспитанием в специальных учреждениях. Из румынских детских домов взяли шестьдесят восемь младенцев и маленьких детей и отдали на воспитание приемным родителям, для того чтобы изучать их. По результатам исследования было установлено, что у всех детей, помещенных в специальные учреждения, произошли серьезные изменения в развитии головного мозга. Содержание в детских домах крайне негативно сказалось на показателях их IQ и вызвало различные социальные и эмоциональные расстройства, такие как депрессия, тревожность, плохое поведение и СДВГ. Тем не менее, чем раньше детей забирали оттуда и отдавали на патронатное воспитание, тем быстрее они приходили в норму, особенно если переход в приемную семью происходил до 20 месяцев.
Когда детям исполнилось 12 лет, их снова оценили по ряду показателей, таких как реакция на стресс, физическое и психическое здоровье, употребление психоактивных веществ и успеваемость. Лишь 40 процентов детей, которые когда-либо находились в специальном учреждении, добились успехов в этом возрасте. Однако 40 процентов – это средний показатель, но в целом имели место существенные различия между теми детьми, которых со временем воспитывали в семьях, и теми, что остались в детских домах. Из детей, отданных на воспитание в приемные семьи, примерно 55 процентов показали хорошие результаты в 12 лет. Из детей, оставшихся в специальных заведениях, только 25 процентов развились должным образом. Ранний семейный опыт – это ключ не только к социализации, но и к работе головного мозга в целом[383]. Чарльз Нельсон так говорит об этом:
Нормальное развитие головного мозга зависит от опыта. При отсутствии заботы, как в случае, когда детей воспитывают в специальных учреждениях, такого опыта у них нет. И мозг как будто находится в режиме ожидания и говорит: «Ладно, так где же опыт? Где опыт? Где опыт?» А когда опыт так и не появляется, соответствующие нейронные сети либо вообще не развиваются, либо развиваются нетипичным образом, в результате чего происходит своего рода неправильная настройка этих сетей.
И главный вопрос: что произойдет через 10, 20 или 30 лет? Можно предположить, что человек постепенно будет становиться все более неблагополучным или неполноценным[384].
За последние 20 лет существенно увеличилось количество детей с расстройствами аутического спектра, что может быть обусловлено в том числе культурными факторами. Обратите внимание на различие между типичным детством мексиканских и американских детей. Мексиканская культура поощряет социальное взаимодействие, проведение времени с членами семьи и групповые виды деятельности. Американским детям часто позволяют играть в одиночестве с планшетами, телефонами и другими электронными устройствами. Конечно, аутизм имеет сложную этиологию, но одна культура как будто не поощряет поведения, которое мы сочли бы аутичным, тогда как другая поощряет его. В действительности у детей, чье детство прошло в Мексике, а также латиноамериканских детей, выросших в США, аутизм встречается гораздо реже по сравнению с «белыми» американскими детьми[385].
Существует ли средство от одиночества? Наверное, первым делом нужно признать, что вы одиноки и хотите это изменить, однако, по словам врача-ординатора Нью-Йоркской пресвитерианской больницы Дхрува Кхуллара, сделать это не так уж легко:
Одиночество – это весьма сложная проблема, поскольку его принятие и раскрытие как будто несет клеймо позора. Признание себя одиноким может быть равносильно признанию неудачи в самых важных аспектах жизни, таких как востребованность, любовь, привязанность. Это ставит под удар наш основной инстинкт, стремление сохранить лицо, и мешает попросить о помощи[386].
Очевидно, что избавление от одиночества не сводится всего лишь к сокращению социальной изоляции, поскольку мы можем чувствовать себя одинокими даже в толпе. Однако выйти из дома и побыть среди людей – хорошее начало.
Дэвид Андерсон изучал социальную изоляцию у плодовой мушки, дрозофилы обыкновенной (drosophila melanogaster)[387]. Вам может показаться, что по организации нервной системы плодовые мушки примитивнее людей, но они все же демонстрируют социальное поведение, а значительная часть белков плодовой мушки и человека, принимающих участие в трансляции матричной РНК, обладают большим сходством – несмотря на то, что нас разделяет 780 миллионов лет эволюции[388]. Это доказывает, что страх и общительность происходят из одного древнего механизма, существовавшего еще до появления человека. Как уже было отмечено, нам может казаться, что мы сами инициируем свое поведение и реакцию на внешнюю среду и других людей, однако как минимум в определенной степени скрытые нити нейрохимических веществ и гормонов управляют нами, заставляют двигаться, приближаться или замирать, одновременно с этим создавая иллюзию контроля.
Андерсон изучал этот механизм и у мышей. Двухнедельная изоляция усиливает выработку нейрокинина (Tac2/NkB); этот нейропептид принимает участие в стрессовой реакции[389]. Блокирование его производства с помощью осанетанта (антагониста или блокатора рецепторов Tac2/NkB) нейтрализует воздействие стресса, благодаря чему социально изолированные мыши начинают вести себя как нормальные особи. Напротив, повышение уровня Tac2/NkB заставляет мышей, выращенных без социальной изоляции, вести себя так, будто они были изолированы от мышиного общества. Интересно, что даже после однократного воздействия осанетанта социально изолированные мыши, которых вернули в клетку с еще одной мышкой, вели себя нормально и неагрессивно, хотя до введения препарата были склонны к агрессии по отношению к другим мышам. Андерсоном было установлено, что нейропептид тахикинин вызывает агрессию у плодовых мушек. Сам Андерсон пишет: «Встает вопрос о том, мог ли этот препарат уменьшить хорошо известные пагубные последствия одиночного заключения, такие как усиление агрессивного поведения у заключенных»[390]. Есть ли возможность с его помощью помочь людям, оказавшимся в домах престарелых, которые часто чувствуют себя встревоженными и дезориентированными.
Важность этих открытий выходит за рамки преодоления пагубных последствий социальной изоляции и распространяется на терапию широкого диапазона психических расстройств. Возможность с большой точностью регулировать уровень таких нейрохимических веществ, как Tac2/NkB, может существенно улучшить положение дел по части охраны психического здоровья в ближайшие годы. Сейчас пока нет такого препарата, предназначенного для людей, но эта область стремительно меняется, поэтому в предстоящие годы можно ожидать ряда инновационных разработок.
История с Tac2/NkB отчасти объясняет, каким образом социальная изоляция вызывает агрессивность и страх, но не раскрывает причин того, почему некоторым людям так трудно выбраться из этой ситуации. Во многих случаях они сами, добровольно отдаляются от общества, поскольку их мозг не получает достаточного нейробиологического вознаграждения от социальной коммуникации. Другими словами, при определенных обстоятельствах нам нравится общаться. Как и все приматы, мы социальный вид, а позитивная связь с подобными себе приводит к выбросу опиоидов в головном мозге, особенно прилежащем ядре – самом важном центре подкрепления удовольствия. Когда опыт социального взаимодействия связан с травлей, насмешками и унижением, страх подчиняет себе внутреннее ощущение удовольствия от общения. Если система внутреннего подкрепления нарушена либо по причине негативных контактов с людьми, либо из-за органического поражения прилежащего ядра и связанной с ним лимбической системы или в связи с естественным возрастным сокращением объема мозга, человек склонен к общению меньше, поскольку оно перестало приносить ему удовлетворение. Прямая стимуляция прилежащего ядра у мышей приводит к повышению их игровой активности и социальной мотивации[391]. Однако пока не представляется возможным делать это с людьми. При этом непрямая стимуляция соответствующих областей мозга человека возможна благодаря использованию препаратов, усиливающих активность центра подкрепления, в частности каннабиноидов, таких как марихуана, морфин и метилфенидат, которые, в свою очередь, модулируют рецепторы эндоканнабиноидов, эндогенных опиоидов и дофамина[392]. Еще один агент, повышающий уровень дофамина, армодафинил, обычно применяют для преодоления синдрома смены часовых поясов или нарколепсии, но у некоторых людей он вызывает побочный эффект – повышает склонность к социальному взаимодействию, меняя их дофаминергическую систему, отвечающую за стремление к новизне.