Помню, я призывал молодую мулатку не быть столь категоричной в оценках и, в целом, в своем отношении к матери. Ведь, вполне возможно, отталкивая дочь от себя, мать спасала ее. Как никто другой, эта женщина понимала тогда, что погибает, спускается в ад.
И еще: дочери часто повторяют судьбы матерей, даже если категорически этого не желают. Сейчас девушка обижается на мать. Хлещет, как говорят, свою обиду чайными стаканами. Имеет на это право. Но и ее мать – некогда юная красавица – погибла, по сути, из-за обиды на жениха-предателя. И тоже имела право обижаться, ведь так? Видимо, им обеим – дочери и матери – свойственно растворять себя обидой, как кислотой.
Столкнувшись с несчастьем, разбившись об него, как об гранитную скалу, мать заполнила свои дни событиями, ничего общего с подлинным счастьем не имеющими, но хоть как-то имитирующими его.
Представим: вот она встречается с очередным мужчиной. Она уже пристрастилась к спиртному, поэтому вглядывается – принес ли тот вожделенную бутылку? – Принес! Ура! День удался. Снова попойка, грязный во всех отношениях секс, пьяная драка… Встречи, расставания, надежды, отказы, разочарования и снова надежды на что-то, чего еще не было в опыте, – это же наполненность жизни смыслом, разве нет? Но каким? Разумеется, деструктивным. Такой образ жизни медленно, но верно убивает человека. А этот человек, получается, только того и желает. Несчастливая жизнь наполняется движением к суициду. И это закономерно, увы.
А что же дочь? Зачем этой девушке понадобилась встреча с давно покинувшей ее матерью? Не потому ли, что желание все-таки выяснить с матерью отношения стало для дочери навязчивой идеей? Если это так, то молодая женщина – в опасности. Она тоже наполняет жизнь обидой к своему печальному прошлому, поскольку больше ее наполнить нечем. По сути, она также разрушает себя обидой, как ее мама. Сейчас девушка во цвете лет, но что же будет дальше?
Это следует понимать, и этого надо избегать всеми силами. Я высказал свое опасение тогда, на передаче. Надеюсь, был услышан. Хотя полной уверенности нет.
Оглянемся вокруг: как много поступков, как много избранных людьми линий поведения на самом деле являются суррогатами смыслов, заменителями счастья!
Вот, к примеру, человек борется со своими родственниками за наследство. Кипит энергией, фонтанирует идеями новых интриг, изворачивается, лжет, подличает. И при этом видит цель – «двушку» в спальном районе и подержанный автомобиль. Все это может стать его собственностью, если он, по его убеждению, не оплошает. Окружающие пробуют его усовестить: угомонись, дескать; тебе и так есть где жить, на чем ездить – зачем же ты разрушаешь последнее, что связывало тебя с родней? Ведь, прости за прямоту, сдохнешь ты от тоски, в одиночестве, всеми отвергнутый за свою неуместную алчность! Разве ты этого не понимаешь?
А он, представьте, понимает все. Но попробуйте лишить его этой войны, этих будоражащих стрессов – и он останется в полном вакууме. Ничего другого ведь нет. Я говорю о случаях, когда действительно у человека в жизни есть только его скандалы, его тяжбы, его доносы, его угрозы, его измены, его иллюзии. Суррогатные востребованность и самореализация – при этом не созидательные, а разрушительные – часто становятся единственным мотивом поведения человека. А окружающие недоумевают: он, что, с ума сошел – так крушить все, чем нормальные люди дорожат! Да просто осквернение себя и всего, до чего способен дотянуться, – единственное, что этот человек готов себе позволить. По-другому он не умеет. Образно говоря, он этим дышит. Но вдыхает не свежий воздух, а смрад отхожего места. А какая у него альтернатива, если свежего воздуха нет? Вообще не дышать?! – То-то и оно. Качество жизни при этом стремится к нулю. Жизнеспособность иссякает. Но существование еще какое-то время длится. Остается лишь иллюзорно принимать его за норму.
Распространенным суррогатом счастья является, конечно, игра. Играть можно во все – в бизнес, в карьеру, в войну. Игроманом человек становится, когда правила его игры противоречат здравому смыслу, реальности, даже угрожают жизни, а он все равно воплощает эти правила. Игровую одержимость нельзя путать с самореализацией в любимой профессии. Да, так называемое «геймерство» может выражаться и в полном погружении в профессиональное дело, как в игру. Но без стремления создать благо, а чтобы держать нервы в постоянном напряжении. Это напоминает гонки по вертикали – не чтобы прийти к результату, а просто чтобы не упасть вниз. Понятно, что увлеченность, азарт присутствуют и в полноценной самореализации, в любимом деле, но там они никогда не довлеют над характером работы, над достижением цели, не превращаются в самоценность.
Все мы озабочены ростом наркомании, особенно среди молодежи, алкоголизацией населения, распространением различных форм ухода от реальности. Все правильно. Но, боюсь, мы не в полной мере представляем себе масштабы проблемы.
Наркотики, алкоголь, карточные и компьютерные игры, уводящие человека в виртуальный мир, – это не просто вредные привычки. Это суррогатные попытки выжить хотя бы в своем воображении, в пустом пространстве, где кроме тебя и твоих товарищей по несчастью никого нет.
Чтобы избавить общество от пороков, нужно научить его жить счастливо. А это крайне сложно. Да что там – общество! Любого индивида нельзя избавить от наркотической, алкогольной, игровой и тому подобной зависимости, не обеспечив ему – в реальности (!) – полноценную востребованность и самореализацию.
Помню, в моем присутствии представители кино– и телеиндустрии хором жалели некую женщину-наркоманку – в прошлом известную актрису и телеведущую. Сколько сочувствия они ей выразили на словах – не передать! В моем понимании, ее проблема была как раз в затянувшейся профессиональной невостребованности. Яркие роли были для нее лишь воспоминанием, царапавшем самолюбие.
Я предложил тогда: «Многие из вас – влиятельные режиссеры, продюсеры, знаменитые артисты. Почему бы вам не помочь близкому, в чем вы неоднократно здесь признавались, человеку в творческой реабилитации? Почему бы не написать для нее киносценарий, не предложить телепроект? Ведь только это и может ее спасти». Не припоминаю, чтобы в ответ прозвучали какие-то внятные предложения.
Так, кстати, происходит и в обществе в целом. Укоризненно покачивать головой мы все горазды. Дескать, наркоманов и игроманов развелось – ступить некуда. Но до радикального решения этих вопросов дело не доходит. Какое еще полноценное трудоустройство? Какой индивидуальный подход к потерявшемуся человеку? – У самих проблем выше крыши.
А там, где все же пытаются помочь тем, кто уже приступил к самоуничтожению, редко предлагают что-то, кроме детоксикации, воздержания, приоритета положительных эмоций, физической активности, соблюдения режима и диеты. «Бросай курить – вставай на лыжи!»
Забота о здоровье, пробуждение чувства самосохранения в отчаявшихся людях – это хорошо. Но этого мало. Добившись ремиссии, такой человек неизбежно займется ревизией собственной жизни, своих достижений и перспектив. И что? Опять все та же безнадега? Пустота? Одиночество?
Человек не хочет ценить себя несчастного. Он презирает себя такого. Что бы ни говорил при этом вслух.
Важным суррогатом счастья является, если можно так выразиться, принятие несчастья как нормы. Формирование своеобразного культа несчастья. Ведь теоретически возможны два варианта: а) осознать природу счастья и несчастья и научиться адекватно управлять отношениями; б) согласиться, что несчастных людей очень много, и это нужно принять как данность, пытаясь хоть как-то в этом мире выжить.
Первый вариант трудоемкий, на его реализацию может уйти вся человеческая жизнь. Второй вариант – несопоставимо легче. Как кажется. Более того, он морально оправдывает любые пороки, излишества, провозглашает удовольствие как принцип, а потребление – как право «по рождению» или как заслуженную компенсацию за подневольный труд. В общем, «не было бы счастья – да несчастье помогло».
Важная составляющая культа несчастья – легенда, которая «все объясняет». И лучшее объяснение – обоснование невозможности ничего исправить. Например, «это все из детства». А детство, как известно, не вернешь. Значит, можно и не напрягаться. Так называемая «недолюбленность» в детстве – известная песня несчастливых. Они ищут внешние причины несложившейся жизни. Счастливые ни о чем подобном не думают.
Но легенда – только начало. Чтобы заполнить вакуум несчастья, в социуме развернуто широкое производство суррогатов. Во многих сферах. От интернет-сообществ и блогов, где правят бал заменители востребованности и где не нужно всерьез трудиться, чтобы стать известными[45] и даже богатыми, до царства брендовой одежды, обуви, аксессуаров, где достаточно засветить лейбл, чтобы тебя зауважали.
Хотелось бы, чтобы мы умели отличать заменитель от подлинника. И чтобы огорчались не тому, что наши чада и домочадцы тянут из нас деньги на эти бесчисленные суррогаты, а тому, что эти суррогаты им вообще понадобились.
Несчастье – действительно культ. И у него много поклонников. Своего рода тоталитарная секта, которая формирует и размножает стереотипы социального поведения.
«Мужчины и женщины никогда не смогут понять друг друга», «Начальники и подчиненные, продавцы и покупатели, отцы и дети – извечные враги», «Война – неизбежный этап в истории человечества»… Как вам такие утверждения? – У меня мороз по коже. И от уровня агрессии, и от градуса вранья. Между тем, многие люди принимают это без критики и ведут себя соответственно. Поэтому и непросто добиться всеобщего счастья (грустный смайлик).
Печально, но и некоторые психологи, желая, вероятно, «подсадить» на свои ухищрения клиентов (здесь «клиентов» сказать уместнее, чем «доверителей»), становятся служителями этого культа.