В.: Хорошо. Господин Абрамович, конечно, очень влиятельный бизнесмен в России сейчас. Это так, господин Анисимов?
О.: Наверное, влиятельный, если так можно сказать. Ну, это смотря какой смысл в эти слова вкладывается. Я знаю, что у него очень хорошие отношения в бизнесе, у него хорошие отношения с государственными органами, но я никогда не видел никакого влияния. Потому что слово «влияние» в русском языке, оно очень такое, я извиняюсь за выражение, какое-то лукавое. Я считаю, что он просто порядочный бизнесмен, и все. Вот это мое ощущение.
В.: И, безусловно, вы, наверное, хотели бы сохранить с ним хорошие отношения? Потому что это может вам оказаться полезным в будущем?
О.: Знаете, мне 60 лет уже, и для меня важно, когда я имею комфортные отношения с просто людьми, как с людьми, а не с людьми, которые имеют какое-то влияние. В моем возрасте как-то хочется вот больше тепла, а не влияния.
В.: Ну, в моем возрасте тоже ищешь тепла. Вы в ваших свидетельских показаниях тоже говорите, что в 2004 году вы были в хороших отношениях с господином Дерипаской. Это так?
О.: Да, это так. Господина Дерипаску я знаю, я бы сказал, дольше, чем всех остальных. Я его знаю с, по-моему, 1992–1993 года. Это не было частым общением, и мы очень редко в жизни встречались с ним, но всегда было какое-то уважение, потому что он был самый, наверное, молодой в алюминиевом бизнесе, а я, наверно, был в этом как бы старожилом. Поэтому нормальные отношения были, то есть у нас никакой дружбы с ним нет, но абсолютно здоровые, нормальные отношения, как у всех людей.
В.: А вы по-прежнему в хороших отношениях с господином Дерипаской?
О.: Вы знаете, мы, во-первых, немножко в разном возрасте, и потом, наблюдая за процессом, который сегодня господин Дерипаска взял на себя, я думаю, у него не может быть никого рядом с ним, потому что он обременен, занят. Я очень много летаю, но он, по-моему, вообще всю жизнь летает, он живет в самолете, потому что тот бизнес, которым он сегодня обладает, — это тяжелая такая, нереальная жизнь, поэтому у меня нет с ним дружбы. Есть нормальные отношения, видимся, встречаемся, пять минут говорим. Но видимся редко, так как все на своих самолетах, поэтому это очень редкое общение, даже бывает, что мы год-полтора можем не видеться.
В.: Но когда вы встречаетесь, вы все-таки в хороших отношениях? Это так?
О.: Да я, по-моему, сейчас со всеми в хороших отношениях, с теми, кто здесь сидит. Что значит «в хороших отношениях»? Мы не приходим друг к другу домой в гости, мы не общаемся семьями, меня не интересует его семейное положение, поэтому просто нормальные отношения человеческие. Он ничего плохого мне не сделал, я ему тоже ничего плохого не сделал, поэтому нормально.
В.: Но в то же самое время, когда вы объясняли вашу дружбу, ваши отношения с господином Абрамовичем, господином Дерипаской, вы также нам говорите, где-то о середине 2000-х годов, когда вы не симпатизировали и не доверяли господину Березовскому. Это заявление соответствует истине?
О.: Абсолютно.
В.: И по-прежнему вам не нравится господин Березовский?
О.: Не нравится.
В.: Несмотря даже на ваш возраст? Ну, ладно, не надо, не обращайте внимания на эту реплику. Господин Анисимов, в параграфе 2 ваших свидетельских показаний, вы говорите, что в конце 1990-х годов вы усиленно занимались российским алюминиевым бизнесом. И у вас было значительное долевое участие в Красноярском алюминиевом заводе и в Красноярской ГЭС. Это так?
О.: Да, абсолютно.
В.: У вас не было никаких долей или каких-то акций в активах Братского завода, которые были проданы господину Абрамовичу в феврале 2000 года?
О.: Я не имел к Братску отношения.
В.: И вы также сообщаете нам, что вы избавились от ваших алюминиевых активов и стали вкладывать в рынок недвижимости в Москве и Нью-Йорке в 2000 году. Это правильно?
О.: Не совсем. Я не избавился от своих активов Красноярского алюминиевого завода. Нам создали такие условия, что мы были вынуждены оттуда уйти. И, естественно, поэтому мы были вынуждены продать и свои активы. Просто обстановка в Красноярске была очень тяжелая со всех сторон: и со стороны властей Красноярского края, конкретно губернатора Лебедя, и, естественно, очень было неспокойно среди криминальных структур, в Красноярске в тот период был разгул криминала, я бы так сказал, потому что за 1994–1997 годы в Красноярске было убито где-то порядка 70, по-моему, человек.
Судья Элизабет Глостер: Я хочу понять, а как это влияло на производство алюминия? Как это мешало вашему бизнесу, не совсем понятно.
О.: Всего один пример, ну, два примера привести вам, чтобы было более понятно. Значит, был у нас случай, когда наши ребята, мои, которые у меня работают, приехали в Красноярск, их встретили в аэропорту, посадили в автобус, отвезли на кладбище и сказали, что «если вы будете работать в Красноярске, вас ждет такая же участь». Конечно, это очень сильно влияет на психологию нормальных людей.
А вторая часть была для нас более печальной, потому что губернатор давал команды правоохранительным органам, у нас устраивали маски-шоу, руководителей предприятий не пускали на заводы. И самый важный момент, когда наше основное сырье — это глинозем, который поставляли наши предприятия, — по неделям стоял на станциях. Находили разные причины. То у нас были лжебомбы, то еще что-то. Ну, такая очень нездоровая ситуация была. И, естественно, здесь уже боялись не только за бизнес, а и за личную безопасность. Поэтому это влияло в полном объеме и на меня, и на людей, которые у меня в компании работали. И это продолжалось довольно длительный период.
Судья Элизабет Глостер: Все понятно, спасибо.
Г-н Рабиновитц: Вы говорили о губернаторе, что он давал команды правоохранительным органам осуществлять рейды, маски-шоу на ваших заводах и так далее. Имелся в виду генерал Лебедь, да?
О.: Это был Лебедь.
В.: Хорошо. На самом деле мы о разных вещах говорили немножечко. Я сказал, что вы «продали» ваш алюминиевый бизнес, потому что это слово фигурирует в английском переводе ваших свидетельских показаний. Я не хотел сказать, что тут была какая-то окраска, почему вы продали вашу долю и так далее, я просто факты пытался установить, подтвердить с вами, что вы именно в это время продали ваши акции.
О.: Естественно, я был вынужден продать свои акции.
В.: Понятно. Тем не менее из тех средств, которые вы получили от продажи, частично вы инвестировали в рынки недвижимости в Москве и в Нью-Йорке?
О.: Да, я занимался недвижимостью. И, естественно, я искал более спокойные места, где можно было найти применение деньгам, поэтому мы вкладывали и в Нью-Йорке, и в Москве, в Московской области в недвижимость.
В.: Но вы также сделали значительные инвестиции в российскую металлургическую компанию МГОК в 2004 году.
О.: Спустя определенное время, когда все-таки, я считаю, что в России уже было более стабильно и когда мы увидели, что нет этого явного беспредела, мне было предложено участвовать с господином Усмановым в приобретении Михайловского ГОКа, МГОК, как вы называете, и я участвовал в приобретении этого Михайловского ГОКа персонально.
В.: И это было в 2004 году, так?
О.: Все правильно.
В.: И правильно ли, что после слияния между МГОКом и «Металлоинвестом» у вас получилось 20 % акций в «Металлоинвесте»?
О.: Так точно.
В.: Вы, наверно, согласитесь, что ваши 20 % в «Металлоинвесте» оцениваются в значительную сумму денег?
О.: Очень бы хотелось.
В.: И сейчас вы судитесь с господином Березовским в английском суде, в канцлерском подразделении. Это так?
О.: Видимо, так.
В.: Я, конечно, не буду вдаваться в подробности и существо этого спора, хотя я не согласен с вашими показаниями… И я не буду вести перекрестный допрос по тем показаниям, которые имеют отношение только к тому спору. Вы понимаете, да?
О.: Я не все понимаю. Но я вас слушаю внимательно, у вас свое мнение, имеете на него право, наверно. Хотя то, что вы говорите, это не так.
В.: Не будем вдаваться тогда в подробности относительно существа позиций обеих сторон по «Металлоинвесту». Но хотелось бы посмотреть, сможем ли мы с вами договориться, о чем спор в Канцлерском суде.
Я выскажу свое мнение, а вы можете согласиться либо нет. В иске по «Металлоинвесту» господин Березовский утверждает, что из ваших 20 % в «Металлоинвесте» четверть, то есть 5 % «Металлоинвеста» в целом принадлежит ему. Я знаю, что вы с этим не согласны, но это правильно, да, что именно в этом заключается его иск?
О.: Я читал документы, да, я вижу, что это так.
В.: В судопроизводстве по «Металлоинвесту» и вы, и господин Березовский, оба не спорите, что покупка акций МГОКа, Михайловского ГОКа, осуществлялась из средств, которые были получены компанией «Клиринг», которая была создана для Бадри, и что эти средства поступили от продажи 25 % РУСАЛа в июле 2004 года.
О.: Действительно, деньги поступили от продажи акций, 25 % РУСАЛа, которые мы с моим другом договорились поделить 50 на 50. Поэтому — да, 250 миллионов ушли на приобретение Михайловского ГОКа, хотя стоимость Михайловского ГОКа была один миллиард шестьсот пятьдесят миллионов.
В.: И вот в том судопроизводстве господин Березовский утверждает, что вы в 2004 году согласились инвестировать доход от этой сделки (от продажи акций РУСАЛ) в МГОК от имени как господина Патаркацишвили, так и господина Березовского. Но вы не согласны с его утверждением, это так?
О.: Это так, я с этим не согласен.
В.: Господин Березовский также утверждает, что вы знали в 2004 году и после этого, что у него, то есть у господина Березовского, был интерес на 50 % на доход от сделки с РУСАЛом. Я знаю, что вы не согласны, но он это утверждает в своем иске.
О.: Ну то, что я читал, — да, это так, но я с этим, естественно, не согласен.
В.: Понятно. В том процессе вы утверждаете следующее: во-первых, что у господина Березовского никогда не было никакого интереса в РУСАЛе либо в доходе от продажи акций РУСАЛа, это так?