О.: Да, это можно про них сказать.
В.: А господин Березовский по сравнению с ними совершенно не горел желанием руководить и развивать, строить промышленную группу.
О.: Я не знаю. Господин Березовский не был основным объектом моих исследований.
В.: Благодарю вас.
Судья Элизабет Глостер: Большое спасибо, профессор Фортескью, что вы пришли и дали показания. Спасибо.
Михаил ПрохоровО залоговых аукционах
Прошло уже 20 лет с тех пор, как в России впервые прозвучало словосочетание «залоговый аукцион». Выросло не одно поколение, имеющее весьма смутное представление о событиях тех лет. Тем не менее до нас и сегодня доносятся отголоски споров о том, справедливо ли создавалась новая Россия, в которой теперь живем мы и будет жить то самое «новое» поколение.
Я уже не раз высказывался на тему приватизации и становления бизнеса в России. Но книга, которую вы держите в руках, стала хорошим поводом снова поразмышлять о процессах, происходивших в середине 1990-х годов в политике и экономике.
Перед тем как коснуться самых острых вопросов, связанных с залоговыми аукционами, позволю себе кратко напомнить читателю ситуацию, так сказать, «исторический контекст», в котором происходили описываемые события. Вот лишь несколько фактов. В 1995 году, спустя четыре года после развала СССР, на выборах в Государственную думу абсолютное большинство получили левые партии во главе с коммунистами. Страна к этому моменту «по уши» увязла в чеченской войне. Дефицит бюджета составлял 15 млрд долларов (при общих доходах бюджета лишь в три с небольшим раза больше). Стоимость барреля нефти — порядка 15 долларов. В стране со 145-миллионным населением и огромным количеством бюджетников остро встал вопрос нехватки средств на выполнение социальных обязательств. Огромный внешний долг, доставшийся в наследство еще от советской власти и горбачевской перестройки, не был выплачен. И, наконец, ожидались грядущие выборы президента России, результаты которых вообще могли поменять ход российской истории, и мы имели все шансы пойти по пути Югославии Милошевича со всеми вытекающими последствиями в виде войн с соседями, окончательным развалом остатков экономики и неминуемой очередной революцией.
Президенту и правительству нужно было решать, где взять деньги на зарплаты, пенсии, содержание армии. Отмечался очень низкий уровень собираемости налогов. Не в последнюю очередь и потому, что директора тех самых впоследствии приватизированных предприятий на протяжении нескольких лет клянчили у правительства налоговые льготы под предлогом «большой социальной нагрузки», оправдываясь необходимостью содержать подведомственные детские сады, санатории и т. д. И при этом те же директора часто создавали себе лично прочный «финансовый тыл» через контроль над экспортными потоками своих, а точнее государственных, предприятий и их фактической распродажей по частям в «нужные» руки. Тогда же стал широко известен термин «красный директор».
Тем, кто забыл, напомню. Так называли назначенного еще при СССР руководителя предприятия, который, пользуясь тотальной неразберихой, по сути, явочным порядком «приватизировал» это предприятие на себя или членов своей семьи. При этом часто само предприятие юридически все еще оставалось в собственности государства со всеми растущими долгами и обязательствами, а прибыль перераспределялась в пользу реального «собственника». Такую ситуацию еще и сегодня можно видеть на многих де-юре государственных, а де-факто частных предприятиях.
Так или иначе, но ситуация в стране в тот период времени оставалась крайне тяжелой. Да и коммунисты, заигрывавшие с избирателем через критику чековой приватизации, одновременно требовали эффективности исполнения бюджета. Именно поэтому и было принято решение о проведении залоговых аукционов. Расчет был на то, что вырученные средства помогут хоть частично закрыть почти 30 %-ную «дыру» в бюджете. И доблестные парламентарии от КПРФ, к слову сказать, сами проголосовали за бюджет, в котором отдельной строкой были прописаны доходы от залоговых аукционов.
Я далек от мысли идеализировать «залоговую» приватизацию. Я считал и продолжаю считать, что ее можно признать по форме несправедливой для большей части населения нашей страны, но она: а) полностью соответствовала законодательству того времени (которое, к слову, придумывали и принимали не мы!) и б) решала задачи государства того исторического периода.
Теперь по порядку об основных стереотипах, на которых принято сегодня строить все дискуссии на тему «залоговой» приватизации.
Первый и, пожалуй, главный аргумент противников залоговых аукционов — все за бесценок раздали приближенным бизнесменам. Но те, кто пытается сегодня навесить этот ярлык, должны понимать, что в 1995 году на залоговые аукционы было выставлено 12 крупных предприятий («Норильский никель», ЮКОС, ЛУКОЙЛ, «Сиданко» (теперь ТНК-BP), «Сибнефть», «Сургутнефтегаз», Новолипецкий металлургический комбинат, Новороссийское морское пароходство, АО «Нафта-Москва», АО «Мечел», Северо-Западное речное пароходство, Мурманское морское пароходство). Я уверен: большинство из них выжило и успешно работает сегодня только благодаря появлению частного собственника (вы легко сможете найти массу примеров не приватизированных тогда предприятий схожего профиля, которых сегодня уже нет). В аукционах участвовали самые разные бизнесмены, которых никак нельзя было причислить к какому-то одному лагерю. Напротив, сильные структуры соперничали между собой за те или иные активы. Но были и такие предприятия, которые просто никто не хотел брать.
Еще один важный вопрос — цена. Разберем это на примере «Норильского никеля», который мне знаком не понаслышке. Немного предыстории. В 1994 году было проведено акционирование предприятия, часть его акций была передана трудовому коллективу, а часть направлена на чековые аукционы. Владельцами акций компании в итоге стали более 250 тыс. человек. В 1995 году 38 % акций «Норильского никеля», принадлежавших государству, были выставлены на залоговый аукцион, а впоследствии проданы за 270 млн долларов ОНЭКСИМ-банку. Банк также должен был выполнить дополнительные условия конкурса по финансированию инвестиционной программы и выплате долгов рабочим и смежникам. Всего ОНЭКСИМ-банк выплатил тогда более 680 млн долларов за 51 % акций. Государство получило цену за свой пакет, которая на тот момент превышала рыночную, и решило проблемы с социальной напряженностью в регионе, связанной с невыплатами зарплат. К моменту проведения аукциона в 1995 году рабочим уже в течение полугода не платили зарплату. В бюджет Красноярского края два года не перечислялось ни копейки налогов! Общая задолженность предприятия составляла около 2,5 млрд долларов. Тогда это было значительно больше годового оборота компании. Надо сказать, что кроме самого производства «Норильский никель» включал в себя огромную социальную инфраструктуру, по сути, целый город за Полярным кругом, и этот город в то время не мог себя прокормить. Журнал Metal Bulletin в тот момент всерьез писал о полном закрытии «Норильского никеля». И даже мировые прогнозы по рынку металлов строились уже с учетом этого факта! Вот такова была реальность, о которой многие уже либо не помнят, либо не хотят вспоминать.
И вы думаете, очень многие жаждали взвалить на себя такой «багаж обязательств»? Лишь единицы верили, что при умелом и рациональном подходе можно постепенно поднять предприятие.
Мы верили. Но денег у нас тогда не хватало. Мы стали искать партнеров. Но и здесь, к сожалению, не выстроилась очередь из желающих.
Большинство российских инвесторов либо не располагали такими средствами, либо боялись рисковать, либо считали стоимость завышенной. Иностранцы же вообще не торопились вкладывать деньги в Россию. Повторюсь, в 1996 году должны были состояться президентские выборы. Зарубежные инвесторы всерьез опасались коммунистического реванша! Этим отчасти и объяснялась низкая стоимость крупнейших советских предприятий.
Мы дополнительно инвестировали в компанию сотни миллионов долларов. Чтобы привести предприятие в порядок, погасить долги перед рабочими, сохранить социальную сферу, сократить масштабы воровства, процветавшего в те годы на всех государственных предприятиях, повысить производительность труда, нам пришлось положить очень много сил и средств. Я лично в течение семи лет жил и сутками работал в Норильске, чтобы «Норникель» в итоге стал одним из крупнейших мировых производителей. Могу сегодня без ложной скромности сказать, что горжусь проделанной работой. Да и многие рабочие, которые не бросили предприятие и в период приватизации стали его акционерами, являются сегодня как минимум рублевыми миллионерами.
Оглядываясь назад, понимаю, что мы, пожалуй, совершили лишь одну крупную ошибку: вовремя не рассказали всей стране о том, в каком плачевном состоянии находились государственные предприятия. Вряд ли сегодня за чередой нулей в биржевых котировках многие способны разглядеть усилия, которые нам пришлось приложить для того, чтобы сохранить эти предприятия и существенно увеличить их масштаб.
Все это, как принято говорить, из личного опыта. И даже если кому-то приведенная аргументация покажется не вполне убедительной, забудьте о ней! Давайте посмотрим на то, к чему в конечном счете привели изменения в структуре государственной собственности. Что сегодня страна (а значит, и каждый из нас) получила от того, что значимая часть государственной собственности в виде «загибающихся» советских предприятий была передана в частные руки?
Сегодня вряд ли можно поспорить с тезисом о том, что благодаря событиям середины 90-х в России появился крупный национальный капитал, наличие которого является непременным условием существования суверенной эффективной экономики. Я абсолютно уверен, что без существования сильного национального частного капитала невозможно в принципе быть равноправным участником мировых экономических процессов и, как следствие, конкурировать в глобальном масштабе. Уверен также, что невозможно обеспечить и долгосрочное стабильное развитие страны в ситуации, когда отсутствует крупный национальный частный капитал, который при правильных стимулах со стороны государства является естественным союзником власти в вопросах сохранения экономического суверенитета свой страны. Мы видели, как в ряде стран Восточной Европы в 90-е почти все ключевые предприятия были переданы иностранным собственникам и как эти собственники впоследствии либо закрыли эти предприятия, либо их серьезно перепрофилировали, а центр принятия экономических решений переместился в столицу ЕС и штаб-квартиры мировых корпораций. В этом смысле приватизация предприятий в пользу национальных игроков заложила тогда предпосылки самостоятельной экономической системы, в которой мы сегодня живем. И это позволяет нам даже на фоне мирового кризиса проводить собственную экономическую политику.