О.: Да.
В.: Объясните, пожалуйста, что вы помните, что говорил Швидлер относительно акционеров «Сибнефти»?
О.: Я точно не помню, что он говорил. Я помню, что мы встретились — то ли ели, то ли кофе пили вместе — в отеле в Москве, совсем рядом со штаб-квартирой «Сибнефти» это было. И в ходе нашего разговора было мне подтверждено — что Швидлер в «Сибнефти» является вторым человеком, заместителем как бы Романа. Роман является акционером «Сибнефти», это все знали.
В.: Господин Швидлер не говорил, что Березовский является акционером «Сибнефти»?
О.: Это само собой разумелось. Все знали, что он является там принципалом.
В.: Но вы также в первых свидетельских показаниях говорите о двух поездках на Кап д’Антиб в мае-июне 1998 года. В ходе одной из них Швидлер также был на Кап д’Антиб.
О.: Я не видел господина Швидлера там, в поместье Бориса. Я видел его, по-моему, на лодке, на корабле, может быть, на пляже. Там, знаете, было несколько яхт, связанных с русскими, которые там на причале стояли, и на одной из них был господин Швидлер. Это было сразу после нашей встречи с Соросом в Будапеште.
В.: То есть вы видели, как господин Швидлер встречался с господином Березовским?
О.: Вы знаете, это было такое социальное общение. По-моему, Борис там был, но я не могу сказать точно, что это была какая-то деловая встреча.
В.: А вы сами непосредственно не участвовали в обсуждениях?
О.: Нет.
В.: То есть вы просто были свидетелем на расстоянии?
О.: Не на расстоянии, я же сказал, это все было на борту лодки какой-то, корабля или яхты, скорее всего.
В.: Ну и в заключение, господин Гольдфарб, в первых свидетельских показаниях вы говорите о своей встрече с Березовским в Лондоне примерно 14 апреля 2000 года. Почему вы запомнили именно эту дату? Чем она так врезалась в память?
О.: Ну это просто связано с фиксацией моих полетов. Я это все фиксирую.
В.: У вас наверняка поездок было много за те годы, когда вы встречались с Березовским, правда?
О.: Ну знаете, в то время я на Березовского-то еще не работал. Я работал на Сороса и занимался научной работой, и я в основном тогда летал в Москву, а не в Лондон. Лондон появился после дела Литвиненко, потому что я тогда уже не имел права, никто из нас уже не мог на самом деле возвращаться в Россию после 2000 года. Но я не могу точно вам сказать, не проверив записи в моем календаре, было ли это именно до 13 апреля, и что произошло потом. Но если я написал здесь «13-е число», то, наверно, так и было.
В.: Но после этого вы часто еще приезжали в Лондон, когда встречались с Березовским, правда?
О.: Да, после того, как он приехал в Лондон. Потому что он приехал в Лондон ведь только, по-моему, в 2001 году, если я не ошибаюсь.
В.: Но в свидетельских показаниях вы говорите, что в течение первой половины 2000 года Березовский в основном проводил свое время за пределами России?
О.: Да, это правильно. Я редко его видел.
В.: Потому что он ездил много, да?
О.: Да, он много ездил, я много ездил, путешествовал. И мы жили абсолютно в разных как бы вселенных.
В.: В пункте 39 своих свидетельских показаний вы говорите, что господин Березовский говорил о том, что он приобрел долю акций в «алюминии», в алюминиевой промышленности в апреле 2000 года.
О.: Да. Я очень хорошо помню эту сцену. Мы поехали на выставку Сальвадора Дали в Лондоне. Мы пересекли мост, и он сказал, что на самом деле он не знает, что делать. Потому что они получили все, что хотели в связи с избранием Путина. Конкретно говорил о «Сибнефти», ОРТ, «алюминии». Он говорил: «Я чувствую себя недостаточно используемым, недоиспользую свой потенциал, может быть, доткомом заняться. Что это такое? Расскажи мне, что такое дотком».
В.: У вас так много было разговоров с Березовским за эти годы, что не может быть, чтобы вы помнили, что именно этот разговор был конкретно в тот день, 11 лет назад.
О.: Как я уже сказал, разговор можно поставить в некий конкретный контекст, где это произошло (я же вам сказал, разговор был на мосту рядом с выставкой Сальвадора Дали), и второе: это было в контексте прихода Путина к власти, проект Путина увенчался успехом. В этом контексте это говорилось — инаугурация была, по-моему, 1 или 3 мая — в общем-то установить даты легко.
В.: А вы помните, господин Березовский был рад, что Путин был переизбран?
О.: Да, конечно. Он считал, что это один из самых успешных его проектов — то, что Путин был избран.
В.: И в целом его жизнь устраивала?
О.: Да.
Г-жа Дэвис: Спасибо большое, господин Гольдфарб.
Судья Элизабет Глостер: Ваша очередь, господин Рабиновитц.
Г-н Рабиновитц: Господин Гольдфарб, вы говорили, что после 2000 года вы не могли уже возвращаться в Россию. Почему вы не могли возвращаться в Россию?
О.: Потому что 1 ноября 2000 года я содействовал приезду группы лиц, которые добивались получения статуса беженцев в Великобритании. Это была семья господина Литвиненко. До того как он сюда приехал, я содействовал проведению с ним интервью с представителем ЦРУ в американском посольстве в Анкаре. Об этом стало известно, и по итогам этого никакой разумный, нормальный, здоровый человек в Россию бы не стал возвращаться. Сорос меня выгнал с работы из-за этого, и это привело к резким изменениям в моей жизни.
В.: А почему Литвиненко хотел получить статус беженца?
О.: Литвиненко, как мы все знаем, был бывшим офицером ФСБ. Он был связан с Борисом еще в России. Несколько лет, простите, несколько месяцев просидел в тюрьме. Это длинная история.
В.: Не стоит рассказывать длинную историю.
О.: Я не буду вам сейчас этого рассказывать. Но если коротко, то сухой остаток такой, что Борис в Россию не возвращается, и ясно, что он поссорился с Путиным. Соответственно, он уже не сможет Литвиненко защищать. И было вполне естественное решение для Литвиненко бежать, потому что иначе он умер бы за пять лет до того, как он на самом деле умер.
В.: Вам задавали целый ряд вопросов относительно событий 7–8 декабря, и вы говорили о том, что это был памятный такой ужин с Березовским и Патаркацишвили. Вы говорили, что вы помните об этом по трем причинам. Первая причина — это то, что вы обсуждали «Телетраст».
О.: Да, вторая причина была связана с обсуждением Глушкова. Это произошло вскоре после того, как Глушков был взят под стражу. И это произошло через неделю после того, как про меня начали писать в газетах из-за Литвиненко. Литвиненко сидел в той же самой тюрьме, где сидел Глушков, — в СИЗО «Лефортово» ФСБ. Бадри меня отвел в сторону и попросил, чтобы я поговорил с Литвиненко и выяснил, не может ли он найти какой-то способ коммуникации через охранников в тюрьме с Николаем. Потому что он был экспертом в этой области. Это было второе. И третье, что я очень хорошо помню, — это то, что Борис тоже меня после ужина отвел в сторону и попросил организовать американскую визу для господина Андрея Лугового, который в то время был руководителем службы безопасности Бадри и помогал также с организацией безопасности в поместье на Кап д’Антиб. Он не мог приехать в США, но я сказал: «Борис, ты знаешь, я не могу это сделать. Я не понимаю, почему ты так любишь старых бывших полковников ФСБ, будь то Луговой, будь то Путин». Как позже выяснилось, я был прав.
В.: Вам задавали вопрос о том, действительно ли господин Березовский 13 ноября 2001 года принял решение о том, будет он возвращаться в Россию или нет?
О.: Да.
В.: И вы сказали, что у господина Березовского под парами стоял самолет, который был готов лететь в Москву.
О.: Это был 2000 год.
В.: Да, да, в 2000 году, извините, я сказал в 2001 году. Так вы объяснили, что у него под парами был самолет, который был готов лететь в Москву в любой момент. И утром 13 ноября обсуждалось, надо ему лететь или не надо. И что господин Березовский склонялся в пользу того, чтобы все-таки вернуться.
О.: Да.
В.: И 13 ноября, как вы рассказываете, в шато на Кап д’Антиб вы, Горбунова и Елена Боннэр уговорили Березовского не возвращаться.
О.: Да.
В.: Посмотрите, пожалуйста, второй день, закладка 75, страница 268. Здесь говорится об обсуждении с Еленой Боннэр, которая сказала: «Борис, ты добьешься на свободе большего, чем в тюрьме». Это тот самый разговор, о котором вы сейчас говорили?
О.: Да.
Г-н Рабиновитц: Спасибо, господин Гольдфарб.
Г-жа Дэвис: Прошу прощения, Ваша Честь, мы сейчас проверили за несколько минут, и выяснилось, что выставка Дали открылась только 3 июня 2000 года. Господин Гольдфарб, вы минуту назад сказали, что вы помните встречу на мосту, потому что вы помните, что вы выходили с выставки Дали. А она открылась только 3 июня. То есть, соответственно, вы неправильно вспомнили.
О.: Да, может быть, это неправильно насчет выставки Дали.
Г-жа Дэвис: Спасибо, господин Гольдфарб.
Судья Элизабет Глостер: Господин Рабиновитц, у вас будут еще какие-нибудь вопросы в связи с вновь открывшимся фактом? Нет? Хорошо. Спасибо, господин Гольдфарб. Вы завершили дачу показаний.
Свидетель уходит.
Г-н Рабиновитц: Следующий наш свидетель — господин Джейкобсон.
(Господин Джеймс Джейкобсон — сотрудник бывшего юриста Березовского Стивена Кертиса.)
Г-н Сампшн: Господин Джейкобсон, я хочу четко вам сразу же объяснить, я в ходе вашего перекрестного допроса буду утверждать, что в 2001 году господин Кертис придумал фальшивые сделки для господина Березовского и господина Патаркацишвили, для того чтобы обмануть банки относительно источника происхождения их средств. Я не утверждаю, что вы лично собирались или были намерены каким-то образом помогать в отмывании денег и обманывать банки…
Судья Элизабет Глостер: Извините, там что, кто-то кофе пьет в зале? Вам нельзя ни пить, ни есть в суде.
В.: Господин Джейкобсон, было ли вам очевидно, что большие суммы, исходящие из средств, которые принадлежали господину Абрамовичу в Латвийском банке, создадут проблемы для Clydesdale Bank (британского банка. —