жу это словечко!), начните разговор, когда ведете машину. Он охотней прислушается к вашим словам, если будет сидеть рядом», – советовала я в одной из статеек для «Женского».
– Артур умер? – спросила я.
– Да, Артур мертв, – будничным тоном ответила Анита.
Мне было дико слышать эти слова от человека, который никогда не знал Артура и до недавнего времени даже не догадывался о его существовании.
– А еще кто? – осмелилась спросить я.
– Энсили, Оливия, Теодор, Лиам и Пейтон. – Вот как, значит, Тедди звали Теодором. – Ах да, и Бен, – прибавила Анита.
Больше она никого не назвала. Я выждала немного и спросила:
– А Дин?
– Дин выжил, – ответила Анита. У меня отвисла челюсть. Я была уверена, что он мертв. – Хотя серьезно ранен. Скорее всего, он больше не сможет ходить.
– Не сможет ходить? – переспросила я, прикрыв рот краешком одеяла.
– Пуля вошла в пах и задела позвоночник. Дина лечат лучшие врачи, – сказала Анита. – Ему повезло, что он остался в живых.
Я непроизвольно сглотнула слюну и одновременно с этим икнула. В груди заныло.
– А что стало с Беном?
– Застрелился, – ответила Анита. – Они с Артуром изначально планировали застрелить друг друга. Так что тебе не стоит себя винить.
Мне не хотелось признаваться ей, что я вовсе себя не виню. Я вообще ничего не чувствую.
В дверях возникла мама с пухлым рогаликом в одной руке и пачкой апельсинового сока в другой.
– Я нашла плавленый сыр!
Мама разрезала рогалик и намазала его сыром, не очень густо, но мне так хотелось есть, что я не стала ворчать. Просто удивительно, до чего есть хотелось. Не так, как в обеденный перерыв, когда после завтрака прошла всего пара часов, а на уроке истории живот вдруг начинает громко урчать. Из желудка голод как будто распространился по всему телу. Собственно, в желудке ничего не болело, однако руки и ноги ослабели донельзя; тело это чувствует, и челюсти работают в ускоренном темпе.
Сок я выпила одним махом. С каждым глотком жажда усиливалась, и напоследок я смяла картонную пачку, чтоб высосать всё до последней капли.
Мама предложила принести что-нибудь еще, но перекус помог мне восстановить силы и встать лицом к лицу с реальностью. Незримой волной нахлынула реальность происшедшего. Она настигала меня, куда бы я ни повернулась, куда бы ни пошла, окатывая отчаянием всё вокруг.
– Скажите, пожалуйста, – обратилась Анита к маме, подняв на нее просящий взгляд, – я могу поговорить с Тифани наедине?
Мама распрямила плечи и приосанилась.
– Если Тифани этого хочет…
Именно этого мне и хотелось. Благодаря поддержке Аниты я почувствовала в себе достаточно сил, чтобы настоять на своем.
– Выйди, пожалуйста, мам, – попросила я как можно более мягко, чтобы мама не обиделась.
Не знаю, что она ожидала услышать, но мой ответ, похоже, ее огорошил. Она собрала использованные салфетки и пустую пачку сока и сухо сказала:
– Тогда ладно. Если вдруг понадоблюсь, я буду в коридоре.
– Не могли бы вы прикрыть за собой дверь, пожалуйста? – попросила вдогонку Анита, и маме пришлось повозиться с ограничителем, из-за которого дверь никак не хотела закрываться. Бедная мама, подумала я. Наконец дверь сдвинулась с места, и в сужающемся просвете я увидела маму, стоящую в коридоре. Не зная, что я смотрю на нее, она запрокинула голову кверху, изо всех сил обхватила руками свое тощее тело и стала раскачиваться из стороны в сторону, скривив рот в немом крике. «Обними же ее, черт побери!» – чуть не заорала я отцу.
– Мне показалось, ты чувствуешь себя скованно в ее присутствии, – объяснила Анита.
Я промолчала. Теперь мне хотелось защитить маму.
– Тифани, я знаю, что ты много пережила, слишком много для девочки твоего возраста. Но мне нужно поговорить с тобой об Артуре и о Бене.
– Я еще вчера всё рассказала сержанту Пенсакоулу.
Выбежав из столовой в святой уверенности, что Дин тоже мертв, я метнулась к тому же выходу, что и Бет, но в отличие от нее я не визжала как резаная, не желая привлекать к себе внимание. Я не могла знать, что к тому моменту Бен уже выстрелил себе в рот. Добежав до спецназовцев, пригнувшихся к земле, я решила, что они целятся в меня, и повернула обратно, к зданию школы. Один из них меня нагнал и отвел к толпе обалделых зевак и затрапезно одетых мамаш, которые истерически выкрикивали имена своих чад мне в лицо.
– Я его убила, я его убила! – повторяла я, когда врачи «Скорой» пытались натянуть на меня кислородную маску. Вмешались полицейские, и я рассказала, что стреляли Бен и Артур.
– Артур Финнерман! – кричала я, но они всё переспрашивали: «Бен – фамилия? Артур – фамилия?» С перепугу я даже не могла вспомнить, как фамилия Бена.
– Я знаю, – ответила Анита. – Полиция очень благодарна тебе за информацию. Но я бы хотела поговорить не о вчерашнем. Мне нужно составить психологические портреты Артура и Бена, чтобы понять, почему они сделали то, что сделали.
Такой поворот меня насторожил.
– Вы из полиции? Я думала, вы психиатр.
– Я судебно-медицинский психолог, – ответила Анита. – Иногда полиция Филадельфии привлекает меня в качестве консультанта.
«Хуже, чем из полиции», – подумала я и вслух спросила:
– Так вы из полиции или нет?
Анита улыбнулась, и в уголках глаз обозначились три глубокие морщины.
– Не из полиции. Хотя, если говорить начистоту, все, что ты мне расскажешь, я передам полиции. – Поморщившись, она заерзала на неудобном стуле. – Я знаю, что ты уже сообщила следствию много ценного. Я бы хотела поговорить с тобой об Артуре. О вашей дружбе. Ведь вы дружили?
Ее глаза забегали из стороны в сторону, словно она читала меня, как газету. Я молчала.
– Вы дружили с Артуром? – повторила Анита.
Я беспомощно бросила руки на одеяло.
– Он страшно разозлился на меня.
– Ну, друзья иногда ссорятся.
– Да, мы дружили, – нехотя признала я.
– Так из-за чего он разозлился?
Я подергала нить, вылезшую из больничного одеяла. Чтобы ответить на вопрос Аниты, придется упомянуть о той ночи у Дина, а это исключено, совершенно невозможно.
– Я украла фотографию… на которой он с отцом.
– Зачем?
Я вытянула вперед носки, пытаясь избавиться от раздражения, которое охватывало меня, когда мама вдруг начинала расспрашивать меня о друзьях. Чем глубже она пыталась копнуть, тем больше мне хотелось утаить от нее.
– Потому что он мне нагрубил и я хотела ему отомстить.
– Что он сказал?
Я потянула за нитку еще сильней, и в ответ на усилие краешек одеяла размахрился. Если я расскажу Аните, что наговорил мне Артур, придется и о Дине всё выложить. И о Лиаме. И о Пейтоне. Мама меня убьет, если про всё узнает.
– Он бесился, потому что я сблизилась с Оливией, Дином и другими ребятами.
Анита с понимающим видом кивнула.
– Ему казалось, что ты его предала?
– Наверное. Он терпеть не мог Дина.
– Почему?
– Потому что Дин травил его. И Бена тоже.
Внезапно у меня на руках оказалась карта, благодаря которой я выйду из этой заварухи целой и невредимой. Надо быстро и уверенно повести за собой остальных, иначе они примутся копать, копать и копать. И докопаются до той октябрьской ночи.
– Вы знаете, как Дин и Пейтон издевались над Беном? – услужливо спросила я.
Анита осталась довольна тем, что услышала, и поблагодарила меня за «смелость и откровенность». Теперь я могла вернуться домой.
– Дин сейчас тоже здесь, в этой больнице? – спросила я.
Анита уже собиралась уходить.
– Возможно. Хочешь его увидеть?
– Нет, – ответила я. – Может быть. Не знаю. Это плохо?
– Хочешь совет? – повернулась ко мне Анита. – Побудь дома, с семьей.
– А в школу сегодня нужно идти?
Анита как-то странно на меня посмотрела. Почему – я поняла гораздо позже.
– Школу на время закрыли. Я не знаю, как вы будете доучиваться до конца семестра.
Анита ушла, поскрипывая новенькими кедами по начищенному полу. Вернулась мама, на этот раз в сопровождении папы. По нему было видно, что он готов хоть сквозь землю провалиться, лишь бы оказаться подальше от нас, двух истеричек.
Мы вышли из больницы. Самое обидное, что все вокруг спешили по своим делам как ни в чем не бывало: мужчины в костюмах – на работу, женщины с детьми – в школу. И те и другие чертыхались, что не успели проскочить перекресток Монгомери и Моррис-авеню на зеленый и теперь наверняка опоздают. Самое обидное, что маховик не остановится, даже когда тебя не станет. Будь ты хоть сто раз особенный.
Машину вел папа, потому что маму била дрожь.
– Полюбуйся! – И в доказательство мама вытянула перед собой худые дрожащие руки.
Я вскарабкалась на заднее сиденье, чувствуя сквозь тонкую ткань больничного халата, как жесткая кожаная обивка холодит бедра. Этот халат оставался со мной вплоть до колледжа. Я влезала в него с похмелья и в таком виде расхаживала по комнате. Когда Нелл открыла мне глаза, как дико я выгляжу со стороны, я его наконец выбросила.
Мы покружили вокруг больницы в поисках выезда с парковочной площадки. Папа редко бывал в Брин-Мор, и всю дорогу домой мама его дергала: «Нет, Боб, здесь налево. Да налево же!» – «Господи, Дина, успокойся». Когда мы проехали живописные пригороды и за окном вместо магазинчиков и стоянок с элитными автомобилями замелькали обычные забегаловки и унылые торговые центры, к хитросплетенью моих эмоций прибавилось что-то вроде паники. А если Брэдли закроют и моя единственная связь с Мейн-Лайном оборвется? Я не представляла себя без Брэдли. Возвращаться к монашкам и посредственной жизни после всего пережитого было немыслимо.
– Я буду и дальше учиться в Брэдли?
Вопрос тяжелым грузом лег на мамины плечи. Она поникла прямо на глазах.
– Мы не знаем, – сказала мама одновременно с папой, который отрезал:
– Конечно, нет.
Мама помрачнела и зашипела:
– Боб! – Шипеть мама умела – дай бог каждому. Ее талант передался и мне. – Ты обещал!