– Поверить тебе? Если хочешь знать правду, ты мой стимул по жизни, Эм. Ты меня вдохновляешь.
Я улыбаюсь и поправляю очки на носу:
– Правда?
– Ага. Когда я смотрю на тебя, это сразу придает мне сил бороться. – Люси отбрасывает апельсиновую корку на салфетку. – Потому что я не хочу, чтобы моя жизнь была такой же убогой, как твоя.
Меня словно бы под дых ударили. В надежде на поддержку я поворачиваюсь к Поппи, но тетя спокойно смотрит на меня и ждет, что я отвечу.
– Что ты хочешь этим сказать? – уточняю я.
– Только то, Эм, что твоя жизнь – полный отстой.
Я пытаюсь рассмеяться, но получается фальшиво.
– Неправда! У меня уютная квартирка, славный кот и… совсем нет долгов. – Я задумчиво прикасаюсь к шраму под губой. – Я могу готовить что хочу и когда хочу. А если нет аппетита, то могу вообще ничего не готовить. Вечерами и в выходные я сама выбираю, чем заняться. – Я в ударе, аргументы всплывают сами собой. – Могу хоть десять часов подряд валяться на диване в пижаме и смотреть сериалы. Прихожу и ухожу, когда захочу. Меня не волнует, кто и что думает по поводу моей внешности.
– И никто никогда не разбивал твое сердце?
На секунду у меня перед глазами возникает распухшее до неузнаваемости лицо Лиама. Но я усилием воли отгоняю эту картину, в который уже раз за последние десять лет.
Я расправляю плечи:
– Нет.
– И ты никогда не злилась из-за того, что какой-то мудак пообещал тебе позвонить, но так и не позвонил?
– Опять ты за свое! Нет, никакой, как ты выражаешься, мудак меня не разочаровывал.
Тут вступает Поппи:
– И когда ты видела в толпе своего любимого, мир для тебя не окрашивался новыми красками?
Это просто смешно.
– Тетя, даже для тебя это слишком.
Поппи наклоняется ко мне, она не собирается отступать:
– И чувство, что если ты больше никогда его не обнимешь, то умрешь, тебе тоже не знакомо?
– Да нет же. – Я поворачиваюсь к Люси; замечательно: они с Поппи заодно. – Ладно. Я вас поняла. Возможно, я упустила кое-какие радости жизни. Но это все так мимолетно. Вы в курсе, что, согласно результатам социологических исследований, шестьдесят процентов живущих в браке чувствуют себя несчастными?
– И что? – возмущается Люси. – Ты предлагаешь выйти из игры только потому, что какие-то там исследования показывают, что твои шансы выиграть составляют четыре из десяти?
– Я не собираюсь выйти из игры. Я вообще в ней не участвую. Мне по барабану, существует фамильное проклятие или нет, я не хочу становиться частью мира влюбленных.
– Ты рехнулась! – Люси поворачивается к Поппи и продолжает так, как будто меня нет рядом: – Есть один парень, его зовут Мэтт, и он влюблен в Эмилию, сколько я себя помню.
– Это неправда.
– Он очень даже ничего, если не смотреть на зубы. Но Эм его к себе не подпускает.
– Мэтт – мой лучший друг. И я не испытываю к нему никаких чувств, кроме дружеских. – Я предательница, нельзя о таком рассказывать. – Люси, забудь обо мне. Посмотри на тетю Поппи. Она успешная, счастливая женщина, живет полноценной жизнью, путешествует по всему миру. И при этом она никогда не была замужем.
– Давай лучше посмотрим на тебя, Эм. Да твоя жизнь настолько бедна событиями, что может уместиться в наперсток. В твоем некрологе напишут: «Одинокая девочка, которая всю жизнь тщетно старалась угодить бабушке. Женщина, которая не оправдала надежд».
Я примирительно поднимаю руки:
– Мне все равно, кто и что напишет. Я счастлива, чувствую себя в безопасности и… – Я прикусываю было язык, но не выдерживаю: – И в отличие от тебя не бегаю за мужиками. Господи, тебе хоть тату на груди делай: «Следующий, пожалуйста!»
У Люси взбухает на лбу вена. Кузина наклоняется ко мне:
– Я лучше погибну, чем дезертирую с поля боя. Ты хоть понимаешь, какой груз взвалила на мои плечи? Ты сдалась, и я осталась одна.
– Я никогда не просила тебя снять с нас проклятие.
– Ну еще бы! – взрывается Люси. – Правда в том, что тебе оно нравится. Признай уже это наконец. Отличное оправдание для того, чтобы оставаться зачуханной старой девой в старомодных хлипких очочках да еще с этим жутким хвостиком. Проклятие – это твое разрешение на выход. Так что не пудри мне мозги.
– Да, к сожалению, Эмилия проявляет малодушие, – кивает тетя.
Я поправляю на носу свои пусть и старомодные, но вполне себе крепкие очки.
– Что? Ты считаешь меня малодушной?
– Ты права, Поппи, – поддакивает Лучана. – Эм – трусиха, да еще и эгоистка в придачу. Ей до других никакого дела нет.
– Интересно, с каких это пор я должна решать твои проблемы? – удивляюсь я.
– Не только мои! А ты хоть раз подумала о Мими? Или о младших дочерях Фонтана, которые еще только появятся на свет?
Я пожимаю плечами:
– Уверена, с Мими все будет хорошо.
– А со мной нет! – Люси раскраснелась, я впервые вижу, что она не просто разозлилась, но ей действительно больно. – Я осталась одна, и я иду ко дну. А ты, ты как будто сидишь на своем частном острове. Тебе комфортно и чертовски скучно наблюдать за тем, как я отчаянно машу руками и глотаю воду, пока меня уносит течение.
Моя кузина, которая никогда не плачет, вытирает кулаком набежавшие на глаза слезы. У меня сжимается горло. Пусть я не верю в проклятие, но это еще не значит, что я не могла стать его жертвой. Мне нравится жить одной, и я буду очень даже рада, если все так и останется. Но Люси такой статус не устраивает. Она устала от постоянного давления, от ожиданий и несбывшихся надежд. Всю жизнь ей внушали, что без мужчины женщина ничего не стоит.
Да, к двадцати девяти годам я не сделала абсолютно ничего, чтобы снять проклятие семейства Фонтана. Но до сегодняшнего дня мне, признаться, и в голову не приходило, что, возможно, следовало хотя бы попробовать.
На обратном пути в отель мы останавливаемся у ювелирного магазина и разглядываем выставленные в витрине цепочки. Люси не может решить, какая лучше – золотая или серебряная; в результате мы уходим ни с чем. Кузина на меня не смотрит. Ее слова, да и слова Поппи тоже, тянутся за мной, преследуют, как приставучая младшая сестра. Может, я еще не отошла от долгого перелета, или по дому начинаю тосковать, или это из-за болезни Поппи, но почему-то нынче в волшебном городе Венеция меня абсолютно ничего не радует. И в голове постоянно звучит слабенький голосок: «Эм – трусиха».
Вечером, после того как я за ужином неохотно поклевала baccalà mantecato – это сливочный мусс из соленой трески, который подается с палентой, – мы возвращаемся в отель.
Одиннадцать часов, я готова забраться в постель и написать пару страничек своего романа. А вот Люси, которая за ужином осушила чуть ли не весь графин вина, наоборот, оживляется.
– Пойдем, Эмили, прогуляемся.
Она наконец-то смотрит на меня и, вскинув руки, исполняет маленький танец.
Я тоже поднимаю руки, но только для того, чтобы натянуть через голову ночнушку.
– Ты это серьезно? Неужели тебе совсем не хочется спать?
– Да брось ты! Просто спустимся, выпьем по бокалу в баре отеля.
– Давай лучше завтра, – предлагаю я, а сама надеюсь, что за двадцать четыре часа кузина забудет о моем обещании.
Люси открывает рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не говорит.
Уже в ванной я слышу, как открывается и закрывается дверь в номер. Когда выхожу из ванной, в комнате никого нет.
Два часа ночи. Я сижу на балконе и любуюсь Большим каналом. Вода сверкает в лунном свете и тихо плещется о причалы. На темно-синем небе россыпи звезд. Я в Италии, в четырех тысячах миль от дома, прилетела сюда против воли семьи. И после этого я – трусиха?
Открывается застекленная дверь. На балкон выходит Поппи в халате в горошек и домашних туфлях на невысоком каблуке с вышитыми золотом геральдическими лилиями. Кому могло прийти в голову шить тапочки на каблуке?
– Так и знала, что найду тебя здесь, – говорит тетя. – Ты весь вечер была расстроена.
– Просто не привыкла, чтобы меня называли малодушной.
Поппи упирается руками в балюстраду и смотрит на канал:
– Лучана поставила под угрозу то, во что ты веришь. Понимаю, ты чувствуешь себя некомфортно. Она заставила тебя усомниться. Теперь ты спрашиваешь себя: а вдруг я и впрямь все эти годы пряталась за фамильным проклятием?
Я задумчиво тру шрам под губой.
– Да, пожалуй, в этом есть доля правды. И это относится к нам обеим. Я хочу сказать: ни ты, ни я даже и не пытались снять проклятие.
Тетя поворачивается ко мне:
– Дорогая, в этом отношении мы с тобой совсем не похожи. Понимаешь, я прожила полноценную жизнь. У меня был Рико. А позже Томас. Я счастлива, что родилась женщиной. Мне бы и в голову никогда не пришло подавлять свою сексуальность. А вот ты, дитя мое, боюсь, именно это и делаешь.
Я ушам своим не верю.
– Это потому, что я ни с кем не встречаюсь? Потому, что не зациклена на замужестве?
– Меня вот ни настолько, – тетя щелкает пальцами, – не волнует, выйдешь ты замуж или нет. Это твой выбор. Мне лишь хочется, чтобы ты была естественной и доверяла своим чувствам. Но ты ведешь себя так, будто у тебя кишка тонка быть женщиной.
– Такая уж я уродилась.
– Звучит как отговорка. Почему бы не постараться стать лучше? – Я не успеваю ответить, поскольку Поппи продолжает: – Эмилия, дорогая, ты одеваешься и ведешь себя так, словно специально стараешься казаться непривлекательной. Как будто затолкала свою женственность в шерстяную кофту и застегнулась на все пуговицы. Девочка моя, ты очень симпатичная, но упорно не хочешь это признать. А вот твой славный Мэтт – бьюсь об заклад! – наверняка считает тебя красавицей.
Я скрещиваю руки на груди:
– Да, я не люблю флиртовать, я не модница и совсем не эффектная женщина. Но это я. Я такая, какая есть.
Тетя задумчиво смотрит на меня, склонив голову набок:
– Да. Ты стала такой. Но, Эмилия, дорогая, ты не обязана оставаться такой всю жизнь.