Часы на прикроватном столике показывают три двадцать семь. Где же Люси? Бар в отеле закрывается в два. Надеюсь, с кузиной все в порядке. И почему только я с ней не пошла?
Лежу, уставившись в потолок, вспоминаю Лиама и думаю о том, что случилось с младшими дочерями семейства Фонтана, у которых хватило смелости влюбиться. А голос в голове все повторяет: «Эм – трусиха!»
Вот если бы сейчас поговорить с Мэттом. Он бы меня успокоил, сказал бы, что Люси заблуждается, да и тетя Поппи тоже не права: со мной все в порядке и меняться не надо.
Или не сказал бы? Мэтт явно хочет, чтобы мы были не только друзьями. Неужели я и впрямь не подпускаю его к себе, потому что трушу? А вдруг именно я могла бы стать той младшей дочерью, которая снимет родовое проклятие и спасет Люси, Мими и прочих? Мне нравится Мэтт. Так ли уж важно то, что я в него не влюблена?
Я переворачиваюсь на бок. Казалось бы, разговор с Поппи должен был помочь мне разобраться в собственных мыслях, но в результате я лишь еще больше запуталась. Что плохого в том, что я такая, какая есть? Я не хочу уподобляться Люси, которая полагается исключительно на свою сексуальность.
Но, Эмилия, дорогая, ты не обязана оставаться такой всю жизнь.
Значит, я малодушно пряталась? Позволила проклятию стать моим клеймом, моим, так сказать, личным брендом? Легко оправдывать собственную пассивность семейной легендой.
Внизу хлопает дверь. Я надеваю очки и смотрю на часы. Четыре ноль семь. В номер беззвучно проскальзывает Люси. Слава богу! Я включаю прикроватную лампочку. Кузина аж подскакивает от неожиданности.
– Господи, Эм! Ты меня до инфаркта доведешь!
Волосы у нее спутались, одежда помята. У меня к ней тысяча вопросов… но я не хочу знать ответ даже на один из них.
– Извини. Просто я за тебя волновалась.
– Я уже большая девочка.
Люси швыряет ключи на стул и скидывает туфли.
– Да, конечно, прости.
Она усаживается на край кровати и начинает растирать ступни. Вид у нее измученный. Она одинока и совершенно разбита.
– Люси, я не хочу, чтобы ты считала меня трусихой.
Кузина смотрит на меня и ждет, что я скажу что-нибудь более конкретное. Нечто такое, что действительно ей поможет.
– И я постараюсь измениться.
Глава 22Эмилия
День третий. Венеция
Половина девятого утра. Среда – наш последний день, а значит, и наш последний вечер в Венеции; завтра мы отправляемся в Тоскану. Еще до рассвета я пообещала Люси, что начну новую жизнь. Но смогу ли я измениться? И действительно ли хочу этого?
В чудесном внутреннем дворике отеля расставлены накрытые скатертями столы, на каждом – ваза с подсолнухами. Кроме нас с Поппи, во дворе никого. На завтрак подали фрукты, йогурт домашнего приготовления и восхитительные пирожные. Я размешиваю сливки в кофе и поглядываю на кусочек лазурного неба над головой:
– Похоже, нынче выдался отличный денек.
Поппи расправляет салфетку на коленях:
– Сегодня предлагаю прогулку на теплоходе.
Я смотрю на тетю, замечаю сероватый оттенок кожи и заострившиеся скулы. Паолина Фонтана такая милая и приятная в общении, что легко забываешь про ее болезнь.
– Отличная идея! – соглашаюсь я. – Моим ногам не помешает передышка.
Мимо буфета бредет Люси с мокрыми волосами, я машу ей рукой, и она поворачивает к нашему столику.
– Кто-нибудь может объяснить, почему надо было вставать ни свет ни заря?
Поппи хлопает в ладоши и объявляет:
– Сегодня мы пойдем ко Дворцу дожей, это одна из самых популярных достопримечательностей в Венеции. Дворец пережил не один пожар, был восстановлен, но сохранились и те части, которые были построены в Средние века.
– Уверена, он никуда бы от нас не делся, если бы мы встали, как все нормальные люди.
Поппи с интересом смотрит на Люси:
– Как провела ночь?
Люси оглядывает дворик, как будто кого-то высматривает:
– Отлично!
У меня сжимается сердце. Где она была почти всю ночь? Каково это – неустанно искать свою любовь?
Поппи намазывает на круассан абрикосовый джем.
– Некоторые люди получают определенное удовольствие от страданий. Надеюсь, Лучана, ты не из их числа.
Люси бросает на нее испепеляющий взгляд:
– Я не мазохистка, уж можешь мне поверить.
– Рада это слышать. Такие люди выбирают себе партнеров, как модницы сумку. Да, дизайнерская модель хорошо смотрится на плече и вызывает всеобщее восхищение. Но очень скоро купившая ее женщина понимает, что переплатила. Она стала обладательницей эксклюзивной сумочки, хотя на самом деле ей был нужен рюкзак. – Тетя кладет нож на стол. – Ценой в пару центов.
Люси удивленно смотрит на Поппи. Признаюсь, я тоже не поняла, что наша тетя хотела этим сказать.
Площадь Святого Марка, или Piazza San Marco, как называют ее итальянцы, считается в Венеции излюбленным местом для встреч. Однако мне как писательнице больше по душе романтическая характеристика, которую дал ей Наполеон: «самая красивая гостиная Европы».
Серые прямоугольные плиты под ногами исчерчены белыми полосами, которые образуют геометрический рисунок, напоминающий орнамент восточного ковра. Одну сторону площади целиком занимает знаменитый собор Святого Марка, в его тени чувствуешь себя маленькой и ничтожной, как пылинка.
– Квадрига. – Поппи указывает на четверку великолепных бронзовых лошадей. – Символ гордости и могущества Венеции. Ее в тысяча двести четвертом году привезли сюда из Константинополя крестоносцы. А в тысяча семьсот девяносто седьмом году Наполеон разграбил площадь, и скульптуры переправили в Париж. Спустя восемнадцать лет их вернули. Увы, они начали разрушаться из-за загрязнения воздуха. В наши дни оригинал хранится в музее базилики.
Люси громко стонет и трет виски:
– Везет, как всегда. Первый раз отправилась в Европу, и меня угораздило оказаться в одной компании с училкой, преподавательницей искусствоведения.
Переходим крытый мост Вздохов, он соединяет здание Дворца дожей, в котором в былые времена располагался зал суда, с тюрьмой.
– Представь, что ты узник, которому вынесли приговор, – говорит тетя и подходит к стене из известняка. – Отсюда ты в последний раз можешь взглянуть на мир. Это лорд Байрон дал мосту такое название: представил, как тяжело вздыхают осужденные, в последний раз бросая взгляд на прекрасную Венецию.
Я останавливаюсь у небольшого окошка и смотрю вниз. Люди всех национальностей гуляют по площади, заходят в магазины, рестораны и музеи. Они говорят на самых разных языках, у каждого есть свои секреты, воспоминания о счастливых и трагических моментах, о которых они никогда и никому не расскажут. Я, Эмилия Джозефина Фонтана, бреду в этом лабиринте. От набежавших слез щиплет глаза – я представляю, как приговоренных к смерти оттаскивают от окон на мосту. Они уже никогда не увидят этот бурлящий водоворот жизни. И внезапно я ощущаю себя самой счастливой женщиной в мире. Я свободна, и моя совесть чиста, – во всяком случае, судить меня не за что. Гуляю, где хочу, путешествую без помех, совершаю ошибки и вольна пускаться в авантюры.
Люси берет меня за руку, и я вздрагиваю от неожиданности.
– Ты что, весь день собралась глазеть в это окно? – спрашивает она.
– Нет. – Я улыбаюсь и иду дальше. – Определенно нет.
Ближе к шести мы идем обратно в отель, чтобы, как выразилась Поппи, почистить перышки. В двух кварталах от гостиницы тетя вдруг останавливается, возвращается на два шага назад и начинает рассматривать витрину магазина с вывеской «Оптика».
– Эмилия, подойди-ка сюда.
Спустя полчаса я стою перед зеркалом, а на прилавке рядом разложены очки. Целая дюжина. Тетя водружает мне на нос очередные очки, на этот раз в черепаховой оправе. Они большие и шикарные, полная противоположность моим неубиваемым, в тонкой металлической оправе.
– Идеально! – Тетя поворачивается к Люси. – Согласна?
– О да-а. В сто раз лучше, чем это уродство, которое Эм носит… уж и не помню, сколько лет.
Я поглаживаю шрам под губой.
– Что за глупая затея? Если вы таким образом пытаетесь превратить меня в красавицу, то у вас ничего не получится.
– Красоту сильно переоценивают, – хмыкает тетя. – Я всегда считала, что в женщине должна быть индивидуальность, изюминка, и тогда она станет привлекательнее любой стандартной красотки. – Она поворачивается к стильной статной продавщице, которой место не в магазине, а где-нибудь на подиуме. – Когда будут готовы эти очки?
– Сможете забрать утром. – Голос у продавщицы холодный и отстраненный. – Но если у вас нет рецепта, то нам понадобятся оригинальные линзы.
– Договорились. – Поппи вручает ей новую оправу, а заодно и мои старые очки.
– Нет, – я тяну к ним руку, – я не могу без очков. И потом – они очень даже хорошие.
– При всем моем уважении, – замечает роскошная продавщица, – они просто ужасны.
Люси прыскает со смеху.
Я пожимаю плечами:
– Главное, что в них я все отлично вижу. Серьезно. Какая разница, эти или те?
Тетя похлопывает меня по плечу:
– Давай проверим?
Солнце клонится к закату. Мы с Люси стоим в ванной у большого зеркала. Я убираю волосы в хвост, а она красится. Без очков все вокруг как в легком тумане. Я рада, что кузина не предлагает мне прогуляться сегодня вечером. Но в голове все еще звучат слова Поппи: «Ты не обязана оставаться такой всю жизнь».
Я делаю глубокий вдох и с напускным энтузиазмом спрашиваю:
– Ну и куда мы сегодня отправимся?
Люси смотрит на мое отражение в зеркале:
– Ты это серьезно? Эм, ты и правда хочешь прошвырнуться по клубам?
У меня сводит желудок.
– Да, хочу.
Люси скрещивает руки на груди и оглядывает меня с головы до ног. Я снова в черных слаксах, но на этот раз в сером свитере.
– Ну, в этом ты точно не пойдешь.
Она кладет компакт-пудру на столик и исчезает. Через секунду возвращается с черной юбочкой, которая по размеру скорее подошла бы моей племяннице Мими.